Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год Страница 20

Отрывочные сведения об этом встречаются в научной литературе. Так, историк академик П. Страдынь писал:

«Много еще от этих старушек — народных врачевательниц — можно узнать любопытных вещей. Для нас была непонятна народная песенка, в которой молодая жена, отправляясь в чужую волость, говорит, что берет с собой клубок песен... Никто не мог себе представить, как это песни можно свить в клубок. Но вот нам приносят клубок шерсти и говорят, что это письмо хозяина и хозяйки, что они приглашают через три недели соседа своего — хозяина и хозяйку, старшего сына и дочь — на крестины своего третьего сына. Такие древние письмена в виде клубков шерсти с узелками, стало быть, сохранились и по сие время, а когда-то при их помощи, возможно, передавались и врачебные приемы».

Вот этими-то «клубками песен», узелковым письмом латышей, и увлечен мой спутник Виктор Александрович Гравитис, геолог и палеонтолог по профессии, отдающий все свободное время изучению латышской народной культуры и старинных обычаев. Он много ездит по своей земле и собрал немало доказательств существования в Латвии узелкового письма, причем разных типов.

Так, например, узелковое письмо было распространено среди народных врачевателей. Известно сообщение о том, как лекарь, не имея возможности выехать к больному, внимательно выслушивал рассказ родственников о симптомах заболевания и посылал с ними снадобья, сопровождая их предписанием в виде нити с узелками.

С народной медициной связывает Гравитис и другой тип узелкового письма — разного рода хроники. В районе Кулдиги еще в тридцатых годах практиковала повивальная бабка Гренцене. Каждый раз, принимая роды, она завязывала узел на серой шерстяной нити, которую сматывала в клубок. Приглашали ее чаще, чем дипломированного акушера, и к семидесяти годам ее «трудовая книжка» представляла, по словам очевидцев, клубок диаметром сантиметров десять-пятнадцать.

Близки к подобным хроникам узелковые календари. На севере Курземского полуострова, в Западной Латвии, где живут родственные эстонцам ливы, в местечке Кошрагс, Виктор Александрович записал рассказ Хермины Зиберте, 1890 года рождения, о том, что у ее матери был большой клубок красной шерстяной нити, на которой каждый день в году был помечен узлом, а праздничные дни — еще и отдельными нитями, прикрепленными к узлам. Этим годовым календарем с народными праздниками наверняка успешно пользовались.

Очень интересное сообщение было опубликовано в основанном Гравитисом и выходящем в Риге ежегоднике «Календарь природы и истории». Это рассказ пожилой лаборантки медицинского института Нины Озолинь о том, что когда она жила со своей матерью Юлией Озолинь и бабушкой на хуторе Лиелпури в Гулбенском районе, то видела, как те вели записи событий крестьянской жизни узелками на нити. Нина и сама под руководством матери вязала такой календарь, состоящий из нескольких параллельных нитей разного цвета. Год, судя по ее рассказу, начинали с Михайлова дня — 29 сентября, который обозначался первым узлом на белой нити. Вскоре после Михайлова дня у Озолиней случилась беда: медведь унес теленка. Это событие отметили кусочком нити другого цвета. Конец октября — начало ноября обозначили очередным узлом. На рождество привязали желтую ниточку. В январе горел дом соседа — кусочек красной нити. Когда сильно заболел дедушка, привязали черную нитку. В феврале овца принесла двух серых ягнят — в календаре прибавились две короткие серые ниточки. И так далее...

Мать рассказывала Нине, что раньше вязали не только календари, но и записывали таким образом песни, причем не слова, а ритм, по которому и вспоминалась потом песня.

Словом, сообщений об узелковом письме множество, но само это письмо в руки исследователей не шло, и потому, наверное, отношение их к этим сообщениям было весьма скептическим. А может быть, и наоборот: поскольку особого интереса и энтузиазма у ученых эти сообщения почему-то не вызывали, то и не докатился до них заветный клубочек, который и в латышских сказках и в сказках других народов издревле указывает верный путь искателям. И когда в шестидесятых годах краевед Я ни с Бринкис послал ученым в Ригу несколько старинных мотков нитей, интереса к ним никто не проявил: слишком уж неправдоподобным казалось, что «песни, смотанные в клубок», следует понимать как реальный моток шерсти. Между тем тема «клубка песен» варьируется более чем в 500 четверостишиях латышской народной поэзии!

К счастью, о присланных Бринкисом материалах (сами клубки из-за невнимания к ним попросту затерялись) стало известно Гравитису, и при первой возможности в 1965 году тот отправился к краеведу, жившему в Литве, в латышском селении Висманты. По одной из версий самих жителей, история латышских поселений в Литве уводит в XIII век, ко времени немецкого завоевания Латвии. Занимавшие Южную Латвию земгалы сохраняли независимость дольше других и в конце концов ушли в Литву непорабощенными.

Известно, что у общин, в силу каких-то причин ушедших на чужбину и сохранивших там этническую замкнутость, старинные обычаи и традиции держатся дольше, чем у оставшихся на родине. Так, очевидно, произошло и в Висмантах. Многие семьи пользовались здесь узелковым письмом: по сведениям собирателя фольклора Яниса Краукстса, и в семье Бринкисов, и у их соседей — Дебейка и Бурба велись, когда были живы старики, записи на нитях, а на чердаках в деревянных бочонках хранились заветные клубки.

Увы, ко времени приезда Гравитиса от этих уникальных архивов остались лишь воспоминания, и только у Бринкиса, как память о родителях, сохранились еще два старинных мотка. Хотя принцип вязания узлов краевед знал и значение отдельных фигур понимал, прочесть весь текст не мог и оба мотка отдал для изучения Гравитису. Человек деятельный и изобретательный, Бринкис составил и свою собственную узелковую азбуку, основанную не на целых понятиях, как прежде, а на современных буквах. Свои тетрадки и образцы узлов он позже также послал Гравитису. Схожие азбуки составили и его соседи — Бурба и Дебейка.

И вот теперь, двадцать лет спустя, мы едем к Бринкису по новому адресу — в местечко Элея, что в Латвии, куда тот переехал жить к сестре. Едем с надеждой, что старик вспомнит еще какие-либо детали, касающиеся узелкового письма, какой-то незаметный штрих, который поможет подобрать ключ к расшифровке писем из совсем недалекого, всего на одно поколение отстоящего от нас прошлого.

На сиденье в полиэтиленовом мешочке с запахом нафталина — чтобы не испортила моль — лежат два мотка, подаренные некогда Гравитису, единственные на сегодняшний день материальные свидетельства существования в этих краях узелкового письма. Всего каких-то несколько десятков лет прошло с тех пор, как написаны эти необычные письма, и никак не оставляет мысль, что вдруг и сегодня еще на далеком хуторе кто-то дописывает свое узелковое «житие»... Тем более что известна женщина, умершая в 1984 году в Латгалии — Восточной Латвии, завещавшая похоронить вместе с ней клубок с летописью ее жизни.

В ожидании встречи с Бринкисом пытаюсь освежить в памяти собственные встречи с узелковым письмом, найти какие-то сопоставления с этим практически неизвестным в нашей стране феноменом человеческой культуры.

Париж. Музей человека. Сплетенные узлами стебли тростника, полоски коры, горькие травы — знак мира между двумя племенами Новой Каледонии. Узелок означает: «Вот солома и кора для постройки твоего дома, и между нами нет больше вражды».

...Фильм о жизни эскимосов северо-восточного побережья Канады из серии передач Центрального телевидения «По странам и континентам», которую мне довелось вести. Делая узлы на нескольких параллельных веревках, эскимос рассказывает сыну народные сказки, показывает сценки охоты на морского зверя, изображает белого медведя, моржа, нерпу. Другой фильм — о древней культуре острова Пасхи. С помощью веревочных фигур — знаков, очень похожих на эскимосские, Амелия Пакарати рассказывает древние мифы. Помогая пальцам губами, она вьет историю о том, как легендарный первый король острова Хоту Матуа отправился в путешествие на каноэ в поисках новых земель для своего народа. Вязание узлов она сопровождает пением.

Лондон, экспозиция Музея человека — этнографического филиала Британского музея. С далекими морскими странствиями островитян Тихого океана связан еще один представленный здесь вид узелкового письма — сплетенные из пальмовых листьев и волокон пандануса карты океанских течений и господствующих ветров с островами и рифами в виде вплетенных раковин каури.

Ну и наконец классические, так сказать, узелковые письмена «кипу» — бахрома из длинных шнуров, завязанных узлами разной формы. Самое знаменитое в мире кипу — послание Атауальпы, последнего правителя империи инков. Перед казнью, уготовленной ему испанским конкистадором Франсиско Писарро, он успел тайно переправить из заточения письмо, представлявшее прикрепленную к бруску золота нить с тринадцатью узлами. С этого момента из всех храмов бесследно исчезли все драгоценности, которыми еще не успели завладеть конкистадоры. Эти легендарные сокровища до сих пор будоражат воображение искателей кладов и авантюристов.