Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №09 Страница 21

Подъем на вершину не легок. То и дело дорогу преграждают подъемные мосты. Стены отвесно обрываются и становится ясно — подняться без этих мостов здесь было просто невозможно. А ведь брали же крепость! С пиками, арбалетами и аркебузами. Ближе к вершине число закоулков увеличивается: враг, если и добрался до верха, не должен был найти верную дорогу к резиденции пфальцграфа, арсеналу и жилым постройкам; пока воины-захватчики плутали, защитники собирались с силами.

Я сделал последний рывок и — вот он, верхний двор с музеем. Скорее в заветную залу! Бронзовый алтарь, гобелены, оружие... Вот он!

В дальнем углу залы, оперевшись на тяжеленный меч, стоял он — тот, к кому я так долго добирался. Капитан местных стражников в доспехах XVI века. Обычная одежда, простое вооружение... Но рост! Он минимум на две головы превосходил своих воинов, стоявших рядом. Великан из замка Хохостервиц. Я вежливо потрогал меч и деревянную руку. Осторожно, с опаской, дотронулся до лица. Рыцарь стоял как живой. Казалось, вот-вот он сделает шаг вперед и скомандует своим солдатам взять пики на изготовку. Капитан сверлил меня взглядом, вопрошая: «Что тебе надо, зачем ты перелез через запретный канат на территорию нашего, шестнадцатого, века?»

— Затем, уважаемый капитан рыцарей, что очень хотел доказать себе и другим, что великаны на земле жили, и твой рост — два метра шестьдесят сантиметров — еще далеко не предел возможностей человеческого организма. Тебе ведь было нелегко жить, капитан. Твое сердце с трудом справлялось с огромной нагрузкой — обслуживать такое тело, то и дело подниматься в гору, воевать, таскать тяжелые доспехи и меч. Ты рано погиб в бою, капитан, и это спасло тебя от болезней и болей. Ты наверняка не интересовался себе подобными людьми, да и не знал таких, наверное, ведь вы все жили в этой долине затворниками и заботились только о том, чтобы отразить очередное нападение турок. А ведь Европа славилась своими великанами! Правда, с ними связано одно заблуждение. Еще два века назад, было, казалось, много доказательств, что в мире когда-то жили гиганты. В различных частях света находили огромные кости, они не принадлежали ни одному из известных тогда науке существ, поэтому люди считали, что это — кости гигантов.

Сегодня в мире не так много больших млекопитающих. Многие из них живут в тропических районах Азии и Африки. Но десять тысяч лет назад такие животные обитали в большинстве районов Земли. Особенно многочисленны были мамонты и иные родственники слонов.

Наши предки частенько охотились на мамонтов и других ныне вымерших животных. Они изобразили их на стенах своих пещер. Но это было в доисторические времена. В средневековой Европе совсем забыли, что тут когда-то жили слоноподобные существа. О них не сохранилось даже никаких легенд. Найденные кости оказались настоящей загадкой, которую предстояло разгадать. Люди не понимали, что животное, когда-либо созданное, может исчезнуть совсем, так что, если кости не принадлежали ни одному существующему животному, выходит, они принадлежали гигантам. Эта гипотеза подтверждалась Библией и традициями.

Самый типичный случай — гигант из Люцерны. Около этого города, что в Швейцарии, в 1577 году были найдены кости большого размера. Ученые долго ломали голову над ними и наконец пригласили эксперта из Базеля доктора Феликса Плейтера. Доктор, который в совершенстве знал анатомию, заявил, что кости принадлежат гиганту высотой около семи метров. Он даже зарисовал его. С этого наброска сделали рисунки и гравюры, гигант нашел себе место на гербе Люцерны. Кости же выставили на всеобщее обозрение.

Прошли века, и люди значительно продвинулись в изучении анатомии и доисторического мира. Кости были показаны немецкому зоологу Йоханну Блюменбаху. Тот определил: они принадлежат мамонту. Может, легенды о гигантах возникли в связи с находками таких огромных костей? С одним видом гигантов так скорее всего и случилось. Речь идет о циклопах, которые так досаждали аргонавтам. Легенды о циклопах возникли, когда были обнаружены черепа слонов в тех местах, где живые слоны больше не обитали. У черепов была закругленная форма, и они весьма походили на человеческие. Два самых очевидных различия — череп слона, разумеется, больше и в середине лба имеет отверстие. Полагали, что оно является глазницей гиганта. Позже оказалось — это сильно увеличенное носовое отверстие. Но для впечатлительных людей, не слишком много знающих об анатомии слонов, череп все равно принадлежал одноглазому гиганту.

Нет, уважаемый господин капитан, как хотите, а одними костями мамонтов и динозавров легенды о великанах не объяснишь! Кто воздвиг мегалитические постройки на побережьях морей и океанов? Может, твои собратья, жившие за тысячелетия до тебя и создавшие удивительную культуру, опередившую время и потом смытую Великим потопом? Молчишь...

Я не заметил, как за размышлениями скоротал остаток утра. Солнце ушло на другую сторону горы, и великан оказался в тени. Жесткие черты лица его немного смягчились. Может, он понял, что я пришел сюда не для того, чтобы украсть алебарду (бывало тут и такое), а чтобы молча постоять и подумать о том, как много неразгаданных тайн хранит в себе, казалось бы, хоженая-перехоженная и читанная-перечитанная старушка Европа!

Н.Непомнящий

История странствий Теодора Лами, русского флибустьера

«...и тут мы увидели пять или шесть кораблей. Ух! То англичане, мы погибли! — Будь что будет, — сказал капитан, — но хуже, чем было В Галифаксе, нам не будет!»

Из Записок Теодора Лами

Портрет неизвестного

Апрельским или майским днем 1788 года незнакомец возвращался из предместья Сент-Антуан к себе в гостиницу на улицу Монахинь-кармелиток. Он был взбешен. Он шарахался от карет. Он знал, как ответит этому негодяю:

«Сударь!» — так он начнет свое письмо. Но это только для начала — «Сударь! Я вас предупреждаю, что ваши зубы укусят сталь! Вы показываете себя глупым и злым. Так как в вас больше злости, чем глупости, то вам хорошо бы подошла небольшая башня в тюрьме Бисетр».

Улица Сент-Антуан кончилась. Бастилия выросла внезапно. Он бросил взгляд на крепкие каменные стены.

Нет, сударь, только узкая башня в Бисетре! Бастилия не для вас, лжеца и негодяя. Бастилия для вас высока! Вы встречаетесь только со сволочью, все порядочные люди вас избегают. Каковы ваши подвиги? Всегда подстерегать людей, чтобы выманить у них несколько бутылок вина под предлогом сеансов для написания портретов. Это ли русский художник? Нет, это — свинья первого ранга, подонок общества, достойный компаньон Бисетра. Вы — человек без сердца, без чувств и без какой-либо чести...

Да, да, без какой-либо чести! Он три дня подряд таскается черт знает куда, в это проклятое предместье Сент-Антуан. И три дня этот проклятый художник Жан скрывается от него. Жан клялся закончить портрет к сроку. Черт возьми! Корабль ждать не будет, а портрет все не готов!

Лувр. Три версты он отмахал незаметно. О, Сена, она так всегда успокаивает его. Художники с мольбертами устроились у самой воды. Может быть, этот негодяй Жан болтается с бутылкой вина среди них? «Нет, нет, мсье, нынче весельчак Жан здесь не появлялся». Ну и черт с ним! Будь проклят тот день, когда он заказал ему свой портрет.

Он долго смотрит на Сену, на старый Понт-Неф. Вспомнил ее, хохотушку и задиру. Здесь, на набережной, он впервые повстречал ее... Какой был странный день, холодный и туманный. Сколько лет он был с ней в разлуке? Сколько лет длилось его странствие? Изменчивые волны, зеленые острова, грохот пушек, разорванные паруса, убитые, убитые, исчезающие в волнах. Слепящие снега высоко в горах, зловещие ночные крики в джунглях. Как быстро все пролетело... И у этого мерзавца Жана — да какой он Жан! Сволочь Ванька с Васильевского острова! Но талантлив, черт, до чего талантлив! — какой вылеплялся портрет! Он, Теодор Лами, в зеленом мундире с золотыми галунами, со шпагой в чуть согнутой руке. Он, Теодор Лами, вольный флибустьер, острием шпаги указует на горящие в синем океане вражеские корабли. Да-да, портрет был почти готов. Он отправил бы ей, Шарлотушке, Шарлотт, свой портрет, и тогда, может быть, она простила бы его. Но... Вечная Сена уже отливала красным золотом уходящего солнца. К черту сантименты! К черту портрет! Корабль ждать не будет!

В гостинице на улице Монахинь-кармелиток Теодор Лами, или «американский хирург», как записался он в постоялой книге, пользуется почетом и уважением. В покоях горит свеча, тепло, на столе покрыт белой салфеткой ужин.

К черту еду! Он отодвигает в сторону тарелки и берет лист грубой синеватой бумаги. И бегут, бегут четкие стремительные строки — еще выпуклы, влажны слова, еще не отцвели, не порыжели темные орешковые чернила.