Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год Страница 21

— Причем не по своему желанию, а его будто бы туда затянуло.

— Вот именно.

— Однако вы его искали около двадцати минут?

— Да, примерно так.

— Ну а какие же выводы можно сделать из этого случая?

Молодой человек поглядел на валявшееся на полу водолазное снаряжение профессора и пожал плечами. Кислородные баллоны походили на помятые молочные бидоны. Трубки были покрыты мелкими дырками. Пояс порван...

— Какие же могут быть выводы без проверки фактов?!

— А состояние шефа или его снаряжения ничего не доказывает?

— Сейчас трудно что-либо утверждать... Может быть, позднее удастся это выяснить.

Профессор упорно твердил свое:

— Ведь я же никогда не фантазировал... Они сами увидят все... своими глазами!..

А его любимый ученик, наблюдавший за перевязкой, думал о том, как иногда бывает трудно провести границу между действительностью и тем, как она воспроизводится в сознании человека...

Перевела с французского В. Гинзбург

У варпетов — свои секреты

Мы нашли музей не сразу. Хотя он располагался почти в самом центре Еревана, у колхозного рынка, — назывался «Выставочным залом резьбы по дереву», — но многие ереванцы о нем еще не знали, а приезжие, как и мы, узнав, удивлялись, что в каменной Армении — и вдруг многовековая история деревянной резьбы! Ведь сказал же поэт: «Орущих камней государство...»

Почему-то заранее ревностно и подозрительно настроенные к деревянной резьбе, мы гуляем по залу и глазами неофитов «видим» в дереве многое от камня и металла: вот этот напольный барельеф кажется нам подражанием традиционным в Армении родникам — резным каменным стелам, где из трубки вытекает подземная влага, а эта вырезанная в дереве девушка, играющая на зурне, — «чеканка», и те оседлавшие осла мальчуганы — словно бронзовое литье... Невероятно. Неужели все это на самом деле — дерево?! Не медь, не туф, не гипс и не глина, а дерево? Дерево — соперник армянского камня, «плагиатор» металла...

В дальнем конце зала у странного уголка, вроде бы не относящегося ко всей прочей экспозиции — старинная деревянная утварь, ложки, узорные висюльки на шнурках, — в глаза нам бросились висевшие на самотканом ковре связки чеснока и красного перца. А на полу лежала огромная оранжевая тыква. «Почему тыква?» — размышлял я, недоумевая.

В углу за столиком сидела девушка и ткала коврик — сродни тем, что висели рядом на стене. Пальцы ее проворно двигались, вплетая разноцветные нити в ткань, на которой возникал уже геометрический узор.

— Вам помочь? — спросила она, заметив у нас фотоаппараты. — Света в зале маловато, но это не беда. Вот, пожалуйста. — Она извлекла откуда-то переносную лампу. — Начинайте, а я пока позову из подвала директора, он там в мастерских...

Учись наблюдать красоту

Генрих Солахян появился через несколько минут — небольшого роста, с пышными черными волосами, энергичный и подвижный. На вид ему немногим более тридцати.

— Странно все же, что вы так долго нас искали, — удивился директор, узнав о наших мытарствах. — Правда, музей мы открыли недавно, но свой телефон уже сообщили в горсправку.

Чувствуя на себе вину, я рассказал Генриху о том, как первоначально не увидел в дереве дерева и как потом шаг за шагом сдавал позиции.

— Ну, это вы были не правы, — возразил он. — У дерева и камня разные судьбы и разные возможности. Если кто-нибудь из народных мастеров или профессионалов — они выставляются у нас на равных правах — слишком уж явно копировал бы камень, мы крепко подумали бы, прежде чем взять его работы. Ведь главная наша цель — вы это обязательно запишите — возрождение традиций именно армянской резьбы по дереву.

— Возрождение? — переспросил я.

— Конечно! Традиции у нас, хотя и полузабытые ныне, но очень древние — тысячелетние. И кстати сказать, коренятся они как раз в том, что с деревом в Армении туго: отношение к нему всегда было самое бережное. Например, ходило в свое время немало анекдотов о наших «габровцах» — жителях области Ван, лучших «варпетах» — это по-армянски «мастер» — и, якобы, «лучших» скупцах во всей Армении. Мол, и искусство резьбы проистекало из скупости ванских мастеров: согласитесь, резную ложку так просто не выкинешь. Суть, конечно, не в этом: качественного дерева было так мало, что оно не шло ни на строительство, ни на отопление, только на украшение жилищ и быта, только чтобы радовать глаз. Вот полюбуйтесь на этих красавцев — они называются «гатанахшами», — Генрих взял в руки одну из тех вещиц, которые я про себя уже назвал «резными розетками». — С их помощью хозяйки ставили узоры на сладостях из теста — «гата». В сущности, это пряничные доски, такие бытовали и в России, только у нас они всегда круглые. Узоры не повторяются, это исключено: гатанахш был своеобразным гербом семьи. Самая старая доска в нашем музее — восемнадцатого века, но есть и «новорожденные», вырезанные уже современными мастерами.

— Генрих, что касается дерева, здесь все ясно, — решился я на вопрос. — А к чему у вас глиняные кувшины, медные тазы, ткани?.. Музей-то — резьбы...

— Э-э! — всплеснул руками Солахян, как будто я не уловил самого главного. — Это же корни наши! Что было бы с деревянной резьбой, если бы не поддерживали ее, не переплетались с ней традиции других ремесел?! Дух народного творчества — вот что мы возрождаем здесь, стремимся вернуть людям древнее искусство, и поэтому этнографический уголок нам крайне необходим. Смотрите: эти тканые ковры, «карпеты», уже довольно «пожилые» — им век, а то и два — и все равно смотрятся как новенькие. Вон тот крестообразный плат называется «мафраж» — в такие раньше заворачивали постельные принадлежности. Вязаные солонки-мешочки вы вряд ли где сыщете, кроме Армении. Там «карас», глиняный сосуд для вина, который вкапывают в землю; рядом — каменная маслобойка, ступки, медные жаровни... А вот здесь, в центре, типичные армянские керамические солонки.

— Как?! — вскричал я. — Эти огромные кувшины с зияющими отверстиями, эти бочкообразные истуканы — солонки?

— Так. Только не кувшины и не истуканы, а стилизованные женские фигуры. Это редчайшие экземпляры антропоморфных изделий. Символическое изображение женщины, под грудью — отверстие, в утробе — соль. О том, чем была соль для древних, вам, должно быть, известно. Во-первых, драгоценный продукт. Во-вторых, асептик: армяне посыпали новорожденных солью. В-третьих, атрибут религиозных обрядов: крестили тоже солью. Вот и получается, что форма солонки — это своего рода выражение народной философии, святого отношения к матери: нутро женщины дарует жизнь...

Генрих Солахян поднимается со скамьи, на которой мы сидим, снимает со стены коробку темного дерева, из которой торчат разноцветные ложки, и передает мне.

— Практичность, вообще говоря, всегда свойственна традиционному ремеслу — будь то изготовление солонок или, например, ложечниц. Я называю это неформальностью народного искусства. Из рук сельского мастера принципиально не мог выйти бесполезный предмет, но деревенские кустари ревностно относились и к форме, наделяли ее мудрым смыслом. Вот ложечница. Во-первых, удобно: где еще держать домашние «нестандартные» деревянные ложки? Во-вторых, торжественно: так и должно относиться к утвари, переходящей от деда к внуку, от матери — к дочери. А теперь приглядитесь: на задней стенке — изображение граната, сам короб — «гранат», ложки — «зерна». Интереснейшая завязывается цепочка символов: пища — жизнь — рождение (из зерна — росток) — связь поколений. Представляете, как вкусно нужно относиться к жизни, чтобы в простейшем хозяйственном ящике увидеть такое!..

В музей иногда вместе с посетителями заходят друзья Генриха — художники. В один из таких моментов, когда Генрих отвлекся, Ира Цатурян, все еще работая над карпетом, тихо сказала нам о том, о чем сам директор, видимо, считает неловким говорить. Например, зная, что Солахян — резчик, я так и не смог выудить у него, где же висят в музее его работы, чем конкретно он занимается.

— Я администратор, — отмахивался директор. — Мое дело — организация, закупки новых экспонатов, средства, фонды, да мало ли...

— Он, вообще-то, ложкарь, — «выдала» нам своего начальника Ирина. — Вот его изделия — рядом, на стенке. За каждой ложкой — восемнадцать часов труда. Режет и пахпанаки — это традиционные амулеты-охранители, то же, что в России обереги. А тут его личный «патент»: резные палочки для протыкания теста, проверять, готовы ли булки и пироги. В народе такого нет, люди пользовались и пользуются просто лучинками. Генрих очень гордится своей утилитарной находкой, тем, что подсказал традиции нечто новое. Ведь быт каждого народа рационален, он складывался веками; вещи рождала необходимость, а не наоборот...