Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год Страница 21

Орлеанская дева вошла в историю воплощением обыкновенного чуда, повторявшегося не раз: когда государство оказывалось доведенным почти до гибели бездарностью правителей, страну спасал народ, простолюдины. Факт этот упорно не умещался в сознании власть имущих. Не случайно Жанну сожгли на костре как еретичку — не могли властители признать за крестьянской девушкой такой убежденности в своей правоте и силе: тут явно не обошлось без дьявола. И колдовское клеймо не сходило с Орлеанской девы несколько веков. Именно так. Жанне поклонялись, ее имя усердно поминали, о ней создавали оды и оперы. В Орлеане каждый май, начиная с 1431 года, отмечают «День Жанны». Но официально церковь признала Жанну д"Арк, то есть причислила ее к лику святых, лишь в 1920 году!

Средневековое сознание, которого не коснулось еще дыхание Возрождения, не отделяло потусторонние силы от реальности. Поэтому замки Луарского дола — Шинон, Менар, Сен-Марс — и все его готические соборы щедро украшены химерами, гарпиями, оскаленными дьяволами.

Охота на колдунов шла не только на фасадах зданий. Соратник Жанны д"Арк маршал Франции Жиль де Ретц после гибели славной девы на костре (он всеми силами старался ее спасти: напал на лагерь англичан, предлагал королю свое состояние за выкуп, все напрасно...) поселился в замке Шантосё на Луаре. Чернокнижник и алхимик Жиль де Ретц пал жертвой политических интриг и тоже сгорел на костре. Перед смертью его объявили колдуном и страшным злодеем. В день казни всех детей Нанта поколотили палками, чтобы не изгладилось у них из памяти это событие.

Два с половиной века спустя Шарль Перро взял замок Шантосе и его владельца в качестве прототипов сказки «Синяя Борода». Вымысел писателя со временем вытеснил историческую истину, и многим посетителям Шантосе представляется сегодня местом, где Синяя Борода действительно убивал своих жен.

Фантазии сказочника было за что ухватиться в Луарском доле. К тому моменту, когда Шарль Перро увидел здешние шато, многие из них были уже необитаемы: в моду вошли дворцы — подобия Версаля, многобашенные строения на Луаре пребывали в запустении. Юссе стал местом действия сказки «Спящая красавица»: замок был поражен сном, казавшимся вечным. То же произошло с замком Моипупон. Окруженный глубоким рвом, выложенный черной черепицей, он вполне подошел Перро для обители Людоеда из «Кота в сапогах»...

Со спокойной величавостью течет Луар, поддерживая равновесие между незыблемым и преходящим, между природой и рукотворными созданиями. Но почему именно здесь, вдоль Луары, выросли так густо эти шато?

Ответ прост: камень. Именно он определил затейливый облик Луарского дола. Река прорыла русло в податливом известняке и туфе. Строительный материал в буквальном смысле лежал под ногами, а это была огромная ценность, потому что в иных местах камень свозили за много лье. Учитывая, что емкость телеги не больше одного кубометра, подсчитайте, сколько потребовалось усилий для возведения хотя бы одного замка?

Кстати, за эволюцией строительного дела в долине можно проследить наглядным образом. Возле Вовре сохранились пещеры, в которых жили люди еще в незапамятные времена. Потом пещеры расширили, выбили в податливом туфе целые залы и галереи (сейчас там винные склады), а материал забрали для построек.

Кто строил Луарские замки? Имена каменщиков до нас не дошли, хотя были эти люди в своей профессии видные: весь замок целиком сооружала одна бригада из десяти человек (цифры сохранились в платежной ведомости, имена — нет).

Зато некоторых архитекторов мы назвать можем. Проект Шамбора делали Дени Сурдо и Боннодор; над Шенонсо трудился Филибер Делорм — он заставил замок переступить через неширокий приток Луары — Шер. Вообще здесь все строения приспособлены к капризам реки, а Сашё так просто «по щиколотку» стоит в Луаре.

Шато в долине вызывают законное восхищение. Но не менее законен и вопрос: откуда брались деньги на все это великолепие. В XIII—XVI веках труд скульптора или камнереза оплачивался не больше, чем труд простого каменотеса: в платежных ведомостях стоят одинаковые цифры. Но деньги все равно требовались огромные.

Ради постройки замков герцоги и бароны облагали поборами крестьян, шли на откровенный разбой, нападали на чужие владения, лишали наследства, изгоняли еретиков.

Здешние замки были свидетелями не одной подобной трагедии. Варфоломеевская ночь осталась в веках позором Парижа, но именно в луарском замке Амбуаз были перебиты первые «заговорщики» — гугеноты. А в Нанте Генрих IV подписал знаменитый эдикт, призванный положить конец смертельной вражде.

Время средневековья очень долго сохраняло эпитет «мрачное». Это верно, если иметь в виду разорительные междоусобицы, чумные нашествия, публичные сожжения. Но из мрака истории проступает и светлое. Расцветало строительное мастерство, утверждалась рыцарская этика, культ прекрасной дамы, барды собирались на поэтические турниры. Дух эпохи и сейчас чувствуется в замках на берегах Луары.

Вот башенка с решетчатыми окнами, откуда «красавица Сюзон, герцогиня Монбазон», как поется в дошедшей до нас балладе, бросила розу своему возлюбленному, собиравшемуся в поход. И можно ясно представить себе, как это было: топот копыт на мощеном дворе Монбазона, чадные султаны факелов, трепетанье флагов и звяканье лат.

Жонглеры и труверы пели о любви, что улетает за море. Но самым громким и ясным голосом, завершившим ту эпоху, остался хриплый баритон «школяра» Франсуа Вийона, самого французского из поэтов Франции, чья нежная насмешливость и земная лирика как нельзя лучше запечатлели характер народа.

Покровителем Вийона был принц Карл Орлеанский, сам писавший неплохие стихи. В своем замке Блуа на берегу Луары он устроил поэтический турнир — излюбленную забаву просвещенной знати. Участникам было предложено написать балладу, начинающуюся словами: «От жажды умираю над ручьем...» (Этот ручей, вернее ключевой колодец, выложенный камнем, стоит во дворе Блуа.)

— У Вийона родились строки, которые теперь заучивают наизусть французские школьники:

От жажды умираю над ручьем.

Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.

Куда бы ни пошел, везде мой дом,

Чужбина мне — страна моя родная...

Памятных мест в Блуа множество. Его строили и перестраивали с XIII века по начало XVII. Начинали возводить замок для защиты от набегов — крепкий и вместительный, чтобы там выдержало осаду население целого города. (Кстати, с той же целью — вместить всех — делали такими большими и готические соборы. Великие храмы греков не идут в сравнение с постройками средневековья. Парфенон можно было бы разместить под соборными сводами вроде экспоната в выставочном зале.) А заканчивали Блуа как загородную усадьбу.

Блуа — сплетение стилей и эпох. Фасад замка сделан при Франциске I, — короле-реформаторе, воителе и покровителе искусств. При нем французский язык стал языком официальных грамот и документов (до этого они составлялись на латыни).

Именно при Франциске I во Франции расцвело Возрождение. Он пригласил в свою резиденцию на Луаре Леонардо да Винчи , Бенвенуто Челлини, Андреа дель Сарто. Заказал портрет Тициану.

По счастью, творения великих мастеров сохранились. «По счастью»... Дело в том, что один из следующих владельцев Блуа — герцог Гастон Орлеанский — нашел их «безвкусными» и собирался снести громоздкий замок. Был даже заказан проект автору версальских дворцов архитектору Мансару (это от его фамилии Mansard пошла «мансарда» — новинка знаменитого зодчего).

Но герцога отвлекли другие заботы, и Блуа сохранился. Давайте пройдем немного по замку. Фантазии Леонардо, как утверждают, обязана существованием лестница с двойными маршами — люди могут одновременно спускаться или подниматься по ней, не видя друг друга. Вообще лестницы луарских шато были предметом особых забот. Многие спланированы таким образом, чтобы по ним мог въехать в зал конный рыцарь в полном облачении.

Монументальные печи, потолки с резными балками, бесчисленные коридоры. А вот «кабинет ядов», устроенный королевой интриг Екатериной Медичи, — 137 дивно инкрустированных панелей, скрывающих потайные ящики для отравы. «Бестиарий» — зал с изображениями зверей реальных и фантастических.

Карнизы парадной залы Блуа увиты каменными виноградными лозами, и это отнюдь не прихоть декоратора, а наглядная иллюстрация. Ну хотя бы к Рабле. Великий французский гуманист родился здесь — семейный дом его стоял на берегу Луары. Дольнему краю отведено немало сочных страниц в «Гаргантюа и Пантагрюэле», чьи герои воздавали по заслугам местным винам. Их названия говорят сами за себя — «каберне», «москаде», «божоле». А анэтуйское, излюбленный напиток трех мушкетеров... Да и не только их...