Уйын Полоза. Книга первая - Дед Скрипун Страница 21

— Вакуль должен был сказать пароль от входа в пещеру, я его задание выполнил, пиявок наловил. Дайте же наконец попить. — Максим попытался подняться на локтях, но голова закружилась, и он вновь упал на подушку.

— Вам нельзя еще вставать, так Профессор сказал, а ему васа, который вас привез, а еще дедушка сказал, что ему слово доверили для вас сохранить, и что он никому другому его не скажет, но он куда-то пропал.

— Что за слово? Почему не знаю? — Угрюм с интересом посмотрел на девушку, но за нее ответил Художник:

— Пароль от дверей Горного. Найти надо срочно деда и привести сюда. Я думаю, Вакуль ему сказал, что говорить в пещере, что бы вход открылся, мне сообщить не смог, я в отключке валялся, вот и выбрал того, кого знал. — Максим еще раз безрезультатно попытался встать. — И сколько я уже вот так, в виде овоща?..

— Третий день сегодня. — Ответила Ирина, и перевела взгляд на Угрюма. — Вы не знаете, потому что в тот момент в лесу были. — Она почему-то покраснела, наверно потому, что осмелилась вмешаться в разговор, что раньше ей делать запрещалось, и жестоко наказывалось. — А Профессор никому, вроде бы, кроме меня не рассказывал. Говорил, что это великая тайна, и никому, кроме Максима, ее знать не надо.

— Ну да, не было меня в тот день, бегал посмотреть, сколько там менквов собралось. Что же, пойду поищу деда, да сюда приведу, времени на раскачку уже нет, твари почти подготовились, лыжи смазывают да, последнего ждут. — Он задумчиво вздохнул. — Может Профессор ваш перекусить в «Едальню» зашел, да там и задержался?.. Хотя чего ему там делать?.. Но кто его знает, что бывшему нищему на ум придет? Дедок тот болезный, теперь, с твоей помощью, Художник, разбогател. Выглядит так, что подходить боязно. Важный, глаза блестят, носом облака протыкает, может и учудить чего, с завышенной самооценки… — Рассмеялся Угрюм, и выскочил из дома.

— А что с этим чудищем делать? — Ирина брезгливо указала на ногу Максима, где счастливо мурлыкала пиявка.

— Оторви ее, и выкинь. — Вздохнул Максим. Думаю, хватит уже ей меня высасывать. Такое ощущение. Что силу выкачивает.

— Я боюсь, она мерзкая. — Передернулась брезгливостью Ирина.

— Ладно. — Махнул рукой Художник, я сам. — Он со стоном дотянулся до ноги, и оторвал пиявку от ступни. Та фыркнула, недоуменно посмотрела в лицо Максима маленькими, фасеточными зелеными глазками, и тут же заурчав удовольствием, уснула. Парень хотел кинуть ее в угол, но посмотрел на чисто вымытый пол, на появившиеся за короткое время, стулья, полочки, стол и мохнатый коврик у кровати, и передумал. — Есть банка какая-нибудь?

— Нет, но купить можно.Я у Касюни видела, она продаст, но тетка жадная, возьмет дорого. — Кивнула девушка, и вздохнула. — Я почти все, что вы хозяин оставили, потратила. Дом обустраивала, продукты купила… Вы не будете ругаться?

— Прекращай, во-первых «выкать», а во-вторых хозяином меня называть, ты свободный человек, и никому, кроме себя не принадлежишь, и ругаться мне не из-за чего. Ты все правильно сделала. Возьми у меня в кармане еще один рубин, и купи эту чертову банку, сохраним это болотное недоразумение, которое почему-то называют пиявкой, может пригодится еще для чего. — Устало махнул рукой Максим и покрывшись потом, упал на подушки.

Ирина убежала, и он остался один. Как только пиявку оторвали от ноги, силы медленно, начали наполнять тело. Художник осторожно поднялся на локтях, и преодолевая головокружение, сел на кровати. Он осмотрел собственное тело. Признаков смертельных травм нет, легкие, белесые, уже зажившие, многочисленные ниточки следов укусов тварей, и рваный, уродливый шрам на ступне, но уже практически заживший. Его раздели, оставили только трусы, остальное чисто выстиранное, выглаженное, аккуратно сложено на стуле. Он улыбнулся такой заботливости, и попытался встать, но голова еще сильнее закружилась, прыгнув тошнотой к горлу.

— Черт. — Выругался, поморщившись Максим. — Совсем сил нет. Надо приводить себя в порядок. — Он вздохнул, и пересилив себя все-таки смог подняться на ноги. Покачнулся, но устоял. В ступне боли не было, и это радовало.

Сначала медленно, потом все быстрее и интенсивнее, начал делать зарядку, разгоняя кровь. В первую очередь, неторопливо, размял руки, затем шею, и поясницу. Из прошлой, военной жизни, он помнил, что нельзя себя жалеть. Реабилитация после ранения, это в первую очередь работа, борьба с собственной ленью, через боль, и «не хочу», через стиснутые зубы к полному исцелению. Движение — жизнь, а лежание в кровати, это состояние перезревшего баклажана, жалкого ничтожества, ищущего хлопающими глазенками всеобщего сострадания, вымаливающего заботу.

Когда вернулась Ирина, то он уже интенсивно делал наклоны, касаясь пальцами деревянного пола, и приседал.

— Вам еще нельзя! — Всплеснула девушка руками, и подбежала, пытаясь его усадить назад на кровать.

— Тебя. — Поправил ее Максим. — Сказал же, что хватит уже «выкать», а на счет того: «Что можно, а что нельзя», то я уж это как-нибудь сам решу. Ты же не врач, чтобы давать мне советы, а уж тем более предписывать лечение.

— Извини. — Покраснела девушка.

— Нет, это ты меня извини. — Улыбнулся заискивающе, по-доброму Гвоздев, сообразив, что вспылил зря, и только что обидел человека, проявившего к нему заботу. — Окрысился понапрасну, а ты вон какая молодец, и дом обставила, и убралась, и одежду мне вычистила. Спасибо.

Ирина еще сильней покраснела:

— Эта сквалыга запросила целых два сапфира, за простую стекляшку. — Она поставила на стол трехлитровую банку. — Еще и сказала, что почти задаром отдала. — Девушка посмотрела на посапывающую на кровати пиявку. — Мог бы ее и на пол положить. Вон простынь слюной как уделала, не отстирать теперь. А она вообще поместится туда? — Она перевела взгляд с пиявки на стол.

— Не знаю. — Пожал плечами Михаил. — Не поместится, так выкину, аквариума ей тут вряд ли можно найти, да и, честно говоря, не знаю, нужна ли она вообще?

Пиявка, как не странно поместилась, втекла внутрь стекла, как ртуть, заполнив все пространство коричневой, волосатой массой, и даже не проснулась, пока ее туда то ли запихивали, то ли заливали.

— Там я лапши домашней наварила, на кухне на плите кастрюля стоит. Ты же наверняка есть хочешь. Третьи сутки голодный. — Встрепенулась Ирина. — Знаешь,