Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1979 год Страница 22

Когда-то эта тропинка была оживленной дорогой, по ней без конца шли нагруженные лошади, везли в Амузги железо, а обратно — сабельные и кинжальные клинки. В Кубачах эти клинки приобретали рукоятки, ножны, украшенные серебром, глубокой гравировкой, чернью, золотой насечкой, эмалью. Кавказу нужно было оружие, много оружия. Ведь каждый горец, какой бы национальности он ни был, имел несколько кинжалов и саблю. Оружие определяло лицо человека, его богатство, положение в обществе. Как ни красиво бывало оно украшено, все равно больше всего в нем ценился клинок, качество стали. А лучшей сталью Кавказа могла быть только амузгинская. Эти клинки шли и на внешний рынок, на Восток, в Европу, ими пользовалось русское дворянство.

Амузги видно издалека. Над пропастью, обрывающейся к реке, полуразрушенная боевая башня, поросшая оранжевым лишайником, крепостная стена, развалины древних жилищ... Сейчас здесь живут всего несколько человек. Внизу и чуть выше по ущелью видно новое селение с одинаковыми двухэтажными домами из белого камня — Шири. Еще в годы Великой Отечественной войны в Амузги ковалось холодное оружие, в 1949 году селение насчитывало более пятидесяти кузнечных мастерских...

Но Амузги еще живо: из рыжих развалин подымался дымок. Я пошел на него, оказался у жилого дома и познакомился с последним амузгинским кузнецом. Спрос на клинки, оказывается, еще есть. Небольшой, правда, но есть. Кубачинский художественный комбинат изготавливает кинжалы как сувенирные изделия — для подарков, кавказских ансамблей песни и пляски, на выставки и для экспорта. В общем, нужда в клинках есть. А раз так, то должны быть и кузницы.

Зовут кузнеца Курбан Рабатов, ему 75 лет. Тем не менее дом его полон детьми школьного и дошкольного возраста.

— Да, я кузнец, — говорит Курбан. — И отец мой был кузнецом, и дед, и отец деда.

В кузнице все как в старину. Горн, раздуваемый вручную мехом, точило, молоты и молоточки. Несколько необычно выглядит место для кузнеца: возле стоящей на земле низкой наковальни вырыты две ямы. В одной из них сидит кузнец, в другой — его помощник, шестнадцатилетний сын Шахмардан. Наковальня располагается на уровне пояса мастеров. Посмотрел я и клинки. В их форме, в вырезанных чуть сбоку долах, в узком жале, да и во всем их облике сохранены амузгинские традиции. Хорошие клинки, но ни в какое сравнение со старыми они, конечно, не идут. Какие-то уж больно блестящие, легковесные, несерьезные. О самой стали, о рабочих ее качествах и говорить нечего. Да она и не нужна для сувениров. Я стал расспрашивать кузнеца о том, как изготавливались знаменитые амузганские клинки «сварочного булата». Вот что он рассказал.

В старое время клинок, прежде чем выйти из рук мастера, должен был пройти тринадцать стадий обработки. Сначала выковывали «сварочное железо». Для этого брали три сорта покупной стали. Крепкая сталь для лезвия называлась «антушка». Мягкая, употребляемая для сплошной части клинка, — «дугалала». А самый крепкий сорт стали «альхана» шел на подложку. Все три сорта выкладывались полосами.

Зажав щипцами стопку сложенных пластин, кузнец клал их в горн и раскаленными осторожно переносил на наковальню. Полосы сковывались, и получалось «сваренное железо». Затем выделывалась форма кинжала, его жало и узкий стержень для рукоятки. Особым стальным резцом выстругивался вручную желобок с двух сторон. Курбан показал мне, как это делается. Дальше шла обточка и чистка железным скребком до зеркального блеска, прокаливание и закалка в воде, налитой в деревянное корыто. После закалки клинок получал синеватый тон, на клинке проявлялся крупнорисунчатый

«Дамаск» — узор в виде извилистых и круто завернутых в отдельные клубки линий. Такая сталь была чрезвычайно крепка и в то же время эластична. Шашку из амузгинской стали можно было согнуть в колесо и ею же рубить гвозди. Причем на лезвии не оставалось никаких следов.

Работа была весьма трудоемкой, на выработку одного хорошего сабельного клинка мастер затрачивал восемь дней. Ну и, понятно, у каждого кузнеца были свои секреты; один умел придавать различные оттенки стали, другой — варьировать рисунок «Дамаска» от самого крупного до самого мелкого, третий знал особые секреты сочетания стальных полос, секреты, дававшие лучшее качество стали... А самым главным в этом искусстве был опыт мастера. Работали ведь без измерительных приборов и термометров, все на глазок. Чуть перегрел, чуть перековал, чуть перекалил — и пропало дело. Поэтому хороший клинок был дорогим.

Ювелирное искусство кубачинских мастеров, работающих в своих старинных традициях, за последние годы значительно выросло. Выходящие из их рук изделия, в том числе и сувенирные кинжалы, очень красивы. И как приятно, беря в руки такую вещь, сказать, как и тысячу лет назад: «Отделка кубачинская, клинок — амузгинский».

Александр Муравьев

Дагестан

Горилла, которая любит говорить

Около семи лет назад сотрудница Стэнфордского университета (США) Пенни Паттерсон начала эксперимент, ко торый, как пишет французский журнал «Пари-матч», может изменить наши представления о животном мире и возможности контактов между человеком и теми, кого мы называем «нашими братьями меньшими».

Пенни Паттерсон — специалист в той области психологии, которая исследует механизм общения у человека и человекообразных обезьян. С 1971 года Пенни начала работать в зоопарке Сан-Франциско с маленькой самкой гориллы, которую звали Коко.

И до Пенни Паттерсон делались попытки обучить животных элементам человеческого языка. Однако итоги опытов оказывались более чем разочаровывающими. После нескольких лет терпеливых занятий обезьяны могли повторить лишь небольшое число одно- и двухсложных слов и воспринимали на слух около ста слов.

В начале 60-х годов доктор Ален Гарднер, профессор университета в Неваде, и его жена в поисках решения проблемы тщательно изучили кинопленки, на которых были запечатлены опыты предшественников. Их поразил один бесспорный факт: когда обезьяна пыталась что-то выразить — чрезвычайно примитивно и с огромными трудностями — при помощи человеческих слов, она сопровождала свои попытки непринужденными, очень естественными жестами. Гарднеры решили обучить обезьяну языку жестов (АСЛ), которым пользуются в США глухонемые. Опыт проводился с шимпанзе и оказался удачным (1 См.: М. Федоров. Начало великого диалога. — «Вокруг света», 1975, № 12.).

Однако никто из предшественников Пенни Паттерсон не ставил эксперимента с гориллой. Прежде всего потому, что это довольно опасно — гориллы сильные и агрессивные животные. Есть и другая причина — вывод профессора Роберта Йеркса, сделанный в 1925 году: гориллы гораздо менее развиты, чем шимпанзе. И все же

Пенни начала экспериментировать с Коко.

Обычно, занимаясь с глухонемыми детьми, учитель сам складывает их руки, пока они не научатся правильно применять определенный жест. Но с самого начала, несмотря на интерес, который маленькая ученица из зоопарка Сан-Франциско проявила к своей ежедневной гостье, возникла неожиданная сложность: Коко не позволяла прикасаться к себе.

Пришлось прибегнуть к способу имитации, более медленному и трудоемкому. Пенни показывала Коко предмет, воспроизводила жест, который ему соответствует, и повторяла эту операцию столько раз, сколько требовалось для того, чтобы горилла запомнила связь между предметом и жестом. Первым знаком АСЛ, усвоенным Коко таким образом, был жест, обозначающий чувство жажды: один палец поднесен к губам, остальные согнуты. Со временем отношения Коко и Пенни становились все более свободными, и Коко перестала быть недотрогой. Пенни уже могла, складывая пальцы гориллы, довольно быстро обучать ее новым знакам.

Через два года после начала занятий Коко удалось забрать из зоопарка и поселить в отдельном вагончике-лаборатории на территории Стэнфордского университета. Здесь горилла получила большую свободу: она имела доступ во все помещения лаборатории, в том числе и в комнату Пенни. У нее была и своя комната, где на всякий случай установили клетку. Впрочем, клетка оказалась излишней мерой предосторожности, так как между Коко и ее приемной матерью и учительницей установились отношения дружбы и послушания.

Когда Коко постигла азы АСЛ, ее успехи стали просто поразительными. Словарь гориллы пополнялся почти такими же темпами, как и словарь детей ее возраста. В три года Коко безошибочно пользовалась ста семьюдесятью словами.

Сейчас Коко правильно употребляет примерно 350 знаков АСЛ — такого «словарного» запаса ей вполне хватает для того, чтобы выразить все свои желания. А понимает она около 600 знаков. Коко правильно воспринимает также большое количество человеческих слов на слух, которые сама, понятно, воспроизвести не может. С прошлого года экспериментаторы начали применять электронный прибор, помогающий как бы исправить такое положение вещей. Определенным словам соответствуют клавиши прибора — нажимая их, обезьяна приводит в действие синтезатор, который воспроизводит звучание желаемого слова. Благодаря этой «электронной гортани» Коко имеет возможность «произносить» и узнавать слова, которыми она уже овладела при помощи языка АСЛ.