Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1978 год Страница 22

На светло-голубом фоне неба, по которому плыло несколько одиноких облаков, линия горизонта напоминала очертания спящей женщины.

Индейцы называли эту горную гряду «Девушка, которая уснула».

Однажды, много-много лет назад, рассказывали они, девушка искала в горах своего возлюбленного и очень устала. Она уснула, но в один прекрасный день возлюбленный вернется, и тогда настанет ее пробуждение...

Горная цепь окаймляла огромную зеленую долину, к югу сужавшуюся в неровное ущелье, по дну которого бежала быстрая речка. По берегам речки росли дикие гевеи, кору которых индейцы надрезали, чтобы получить каучук. Индейцев было очень мало на всей этой огромной территории. Они привыкли таиться, бесшумно пробираясь по кустам, сознавая, что их окружают только враги. Иногда казалось, что на многие сотни миль вокруг не было ни единой живой души, и вдруг в отдалении появлялась тоненькая струйка дыма от костра, на котором они готовили еду. Но если бы вы захотели подойти к костру и увидеть индейцев поближе, вы бы никого не обнаружили, поскольку они, издалека услышав звуки вашего приближения, быстро спрятались бы в глубине леса.

Порой целые деревни, в которых обитало сорок, пятьдесят или даже сто жителей, в одну ночь оставляли свое становище только из-за того, что где-то раздался непонятный звук или появился в воздухе дым чужого костра. Придя, вы могли обнаружить лишь несколько ветхих жилищ, каменных очагов, сломанных плетеных корзин и выкопанных в песке лунок, служивших детям для игры в камешки.

Петляющая тропинка спускалась с крутого песчаного обрыва от крошечной деревушки, расположенной на вершине горы, довольно далеко от реки. Несмотря на то, что в сухой сезон река служила единственным источником воды и женщинам было далеко ходить сюда за ней, деревушку построили на горе. Это обеспечивало относительную безопасность от набегов племени, живущего выше по течению реки. Когда у этого племени случался неурожай, оно совершало налет на своих соседей за маниокой; иногда они нападали, потому что им нужно было оружие или у них не хватало женщин.

Летом женщины из деревушки, объединившись группами по десять-двенадцать человек, спускались по извилистой тропинке с крутого обрыва с привязанными к бедрам или к ремням, опоясывающим татуированные лбы, глиняными горшками. Но даже в таких случаях их порой подстерегали в засаде соседи, когда женщины карабкались в гору, сгибаясь под тяжестью горшков с водой. Поэтому стало обычаем посылать за водой только старых женщин, поскольку молодые особенно высоко ценились у речных грабителей, которых жители этой деревни окрестили «осдесатитос», что на их диалекте значило «жадные люди».

Для жителей деревни осдесатитос представляли не единственную опасность. Беззащитные, они стали жертвой своего рода экспансии богатых плантаторов — вырубки природных лесных массивов под новые плантации.

Индейцы выползали из своих хижин и с благоговейным ужасом наблюдали за тем, как с небес спускались машины, внутри которых находились другие машины, которые ревели как рассерженные крокодилы, только в тысячу раз громче, и, продираясь через кустарники, валили деревья. Индейцы в ужасе замирали, дрожа от страха при одной только мысли о размерах и мощи этих чудовищных машин. Хотя с каждым днем индейцы отступали все глубже и глубже в леса, машины неуклонно приближались; казалось, спастись от них было невозможно.

В довершение беды порой какой-нибудь плантатор, живший так далеко, что и имени его никто не слыхал, посылал отряд наеммиков со страшной миссией — уничтожить всех индейцев, которых они найдут. И наемники, вооруженные бола, кинжалами и ружьями, прочесывали равнины, так что перепуганным индейцам снова приходилось отступать еще дальше в джунгли; конечно, лишь тем, которые уцелели после резни...

Но теперь, глядя на горы, с которых медленно сползала тень, обнажая их первозданную красоту, нельзя было представить себе более мирную картину. Струя дыма змейкой взмыла ввысь. Лежа под прикрытием огромного развесистого дерева, сочные листья которого свешивались вниз от собственной тяжести и ярко блестели на солнце, индеец пошевелился под одеялом. Он приоткрыл один глаз и с удовлетворением отметил, что его дочь аккуратно добавляет несколько капель обжигающей пинга в жестянку с кофе; именно запах кофе и разбудил его.

Девочка была стройная, небольшого роста. Хотя ей было немногим больше двенадцати лет, она уже имела сложение женщины. На ней была грубая рубашка из яркого набивного хлопка, а поверх плеч наброшена сделанная из одеяла накидка. Увидев, что отец проснулся, девочка улыбнулась. Босой ногой она расшевелила угольки маленького костра и поставила жестянку с кофе на самый край раскаленных камней; ее движения были неторопливыми и точно рассчитанными.

Потянувшись, чтобы размять затекшие конечности, индеец взглянул на нее и подумал: «Недалек уже тот день, когда мой дочь станет прекрасной женой счастливого юноши из нашего племени аразуйя. А может быть, она пойдет в миссию и научится читать, тогда она сможет устроиться на работу в городе и будет присылать домой деньги для своего отца. Она очень красивая, моя дочь».

Индеец считал себя цивилизованным человеком и к соплеменникам относился со снисходительным презрением.

Его семья довольно продолжительное время жила в одной из миссий, которую великодушные Отцы устроили на краю леса, надеясь обратить индейцев в свою странную веру. Индеец научился говорить на языке Отцов, которому обучил и свою дочь, потому что знал, что именно на этом языке, на португальском, говорили торговцы, приезжавшие в лес за шкурками, плетеными корзинами с каучуком, коробами с орехами, кувшинами с маслом и за всем прочим, что можно было купить за горстку крузейро или обменять на гвозди, одежду или прочную веревку. Индеец считал, что его дочери тоже полезно выучить язык, поскольку тогда она сможет найти работу в миссии, если в индейских поселках "начнется голод. В этом смысле он, пожалуй, действительно превосходил своих собратьев, которые испытывали лишь чувство страха перед белыми людьми, хотя и видели-то их очень редко, не чаще одного-двух раз в год.

Индеец носил набедренную повязку и был облачен в одеяло. Иногда он надевал бусы на шею и пристегивал к лодыжке яркое разноцветное перо, несмотря на то, что Отцы говорили ему (в чем он сомневался), что оно не может отгонять злых духов. Он был приземист и коренаст. И звали индейца Урубелава, что на языке его племени означало Упрямец.

Он встал, обернул вокруг себя одеяло, потом присел на корточки перед еще тлеющими углями костра и стал молча потягивать кофе, который ему дала девочка. Он смотрел, как она упаковала их скарб, обвязав узел веревкой, чтобы его было удобнее нести на голове. Нехитрый был скарб: эмалированный котелок, запасная самодельная тетива для лука, моток прочной веревки, маленький мешочек для кофейных зерен, старая бутылка, выменянная у торговца и наполненная пинга, несколько наконечников для стрел, запасное одеяло и осколок точильного камня — индеец был неприхотлив.

Закончив пить, он протянул дочери котелок, чтобы она привязала его к узлу. Затем он натянул на лук тетиву, которую снимал на ночь, чтобы та не отсырела, тщательно осмотрел связку стрел, проверяя, насколько они прямые. Заметив, что одна стрела погнута, он зажал ее между ступнями и, потянув обеими руками, выпрямил. Потом он поднялся на ноги и сказал:

— Хорошо.

Девочка поняла, что ему понравился кофе, и улыбнулась, блеснув ослепительно белыми зубами. У нее были большие темные глаза, фигура ее была не лишена изящества. В ее жилах текла кровь белого человека, кровь, признаки которой индеец сразу отметил, когда женился на матери девочки в год великого переселения.

Чужеродная кровь не считалась зазорной. Напротив, благодаря ей у матери и дочери создался определенный авторитет в племени. Мать гордо заявляла, что ее отцом был матрос с катера, огромный бородатый белый человек с черными волосами, который говорил по-португальски со странным акцентом и так и не удосужился выучить местный диалект.

Урубелава с женой назвали свою дочь Мариной, так как матросов с катера называли «маринерос», и родители решили, что имя девочки будет постоянно напоминать о высокой чести, оказанной им белым человеком.

Индеец стоя подождал, пока девочка надела на шею подаренное им ожерелье из ракушек; он не мог наглядеться на свою дочь. Они были вдвоем, а вокруг на сотню миль не было ни души. Урубелава обернулся, посмотрел на долину, на отдаленную темную линию зелени, обозначавшую реку, и сказал:

— Еще три дня, а потом мы вернемся. За эту работу мне дадут материю, кожаный мешок и немного железа на наконечники для стрел. Это выгодное дело.

Девочка кивнула, зная, что материя пойдет ей на платье, и глаза ее загорелись при одной мысли об этом. Смеясь, она сказала: