Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год Страница 23

На белом склоне снежника показались и стали медленно приближаться четыре темные точки. Бобырь поднял бинокль — медведи.

Они спустились к скале, поросшей зеленью, и медведица ткнулась мордой в траву, набираясь соков для своего голодного тела, кормившего трех малышей, а медвежата затеяли возню.

Бобырь бросил полевую сумку егерю и, схватив фотоаппарат, начал торопливо спускаться по снежнику к медведям. Но подтаявший снег не держал, проседая, с громким шорохом катился вниз. Григорий Яковлевич перебежал на осыпь, но теперь загремели, заскользили по склону плитки сланца. Медвежата насторожились и, заметив Бобыря, скрылись за скалой. А он, понимая, что упускает редкие кадры, прыгнул на снежник и, набирая с отвеса бешеную скорость, понесся вниз.

Тут-то из-за скалы и выросла медведица.

Бобырь, уже не в силах что-либо изменить, летел прямо к скале. Медведица, опершись передними лапами на каменную полку, стояла и недобро ждала. Когда до нее осталось несколько метров, Бобыря вынесло на полосу осыпи и швырнуло на спину. Медведицу осыпал град камней. Она яростно рявкнула и бросилась... вслед за убегавшими вверх по соседнему снежнику медвежатами.

Бобырь открыл глаза, выплюнул изо рта несколько камешков и медленно встал на ватные ноги. Пробормотал: «Будем считать — пожалела».

...Время давно перевалило за полночь, и последние остывающие угли метят пол трепетными бликами. Стелем на нары подсохшие дождевики и куртки, в изголовье кладем седла, и Бобырь говорит:

— Неожиданный зверь. Не всегда угадаешь, как поступит. Тем более что зрение у него сравнительно слабое и в сумерках его порой подводит. Помню, здесь, на Малой Хатипаре...

...Вечерело, и остывающий воздух все острее пах сыростью, землей, хвоей. Бобырь лежал под корневым выворотом сосны и ждал. Тот медведь всегда приходил на закате. Скользящим, почти кошачьим движением он теснил кривые березки и бесшумно появлялся у скалы. Потом спускался к ручью, где набиралась росою высокая трава, или, одолев седловину хребта, с хрустом начинал мочалить стебли борщевника в соседнем распадке.

Он появился, когда солнце уже задевало боками край горы. Спугнув кабанов, кормившихся у ручья, медведь обнюхал их следы и стал подниматься по склону в сторону Бобыря. В этот момент на хребет вылетело и затанцевало, то смыкаясь, то дробясь на фоне багрового солнечного диска, стадо серн, и Григорий Яковлевич поспешно достал бинокль. Когда же от темноты стало ломить глаза, он не увидел, а скорее почувствовал, как в метрах двадцати заходили ветки кустов, и подумал было удивленно: «Кого это несет?» Кусты раздвинулись, и он понял — медведь. Зверь медленно переходил поле надвигающегося тумана, становясь все ближе, крупнее, словно глыба, обтекаемая пенной рекой, и Бобырь, как в тягостном сне, завороженно смотрел на него, еще не зная, что сделает медведь в следующую минуту.

Бобырь приподнялся, встал на колени. Медведь на мгновение остановился и снова, как бы примериваясь, двинулся к нему. Григорий Яковлевич бессознательно схватился рукой за чехол, в котором висел перочинный нож. Зверь замер, вытянул морду в его сторону, понюхал воздух и опять направился к Бобырю. Их разделяло метров шесть, когда Григорий Яковлевич вскочил на ноги, но медведь все тем же прицеливающимся шагом продолжал движение. Бобырь, сам не зная зачем, лихорадочно начал считать про себя метры: «Пять, четыре, три...» Когда осталось полтора, в мозгу вяло проскочило: «Все...» Он не успел больше ни о чем подумать, потому что резкий хруст ветки, сломленной медведем, бросил его тело вперед. Бобырь закричал и сделал стремительный выпад навстречу медведю. Тот ошалело фыркнул, отпрыгнул в сторону и, зацепившись за ствол небольшой березки, перевалившись через нее задом, круша кусты, ринулся в лес.

Тогда Бобырь сел на ствол, отер вспотевший лоб и, вдруг вспомнив, как нелепо медведь кувыркнулся через березу, начал хохотать, все еще стискивая ладонью колодку перочинного ножа...

Мы провели в избушке несколько дней. Возвращаясь с наблюдений, Бобырь садился у семилинейной лампы и делал долгие записи в дневнике. И вот настало наше последнее утро. Рассвет будто прислонился к окошку, обметая стекла белым светом. Было в нем что-то яркое и неожиданное, даже опасное. И, словно угадав мои мысли, резко встал с нар Григорий Яковлевич, начал торопливо натягивать непросохшие сапоги:

— Снегопад! Тропу заносит!

Он рывком открыл дверь. Лошади пришли к самой избушке и стояли понурившись под елью. Бобырь ступил за порог, провалившись в сугроб по голенища. А снег огромными хлопьями кружил над лесом, засыпая избушку, деревья и косые холсты альпийских лугов.

Мы бегом выносим вьюки, седлаем коней и, держа их в поводу, выходим к опушке. Тропы уже нет. Есть только валуны, ушедшие по плечи в снег. Григорий Яковлевич идет впереди со своим Сваном.

Покрываясь испариной, месим снег, собирая силы для броска через самый опасный участок, где тропа лепится по голому крутому склону, оставляя полладошки земли, куда можно ступать. Вот и этот участок. Бобырь, разгребая снег ногой, ищет карниз. Потом, определив направление, крепче берет повод и разом посылает тело вперед: «Пошел!..»

Потом мы снова спешим, почти бежим по крутогору, уходя от снежного плена. Мелькают в обратном порядке указатели высоты, и наконец, словно разогретый нашим бегом, потеплевший воздух плавит снег, переполняя желоб тропы бегущей водой, а лес — шорохом и звоном.

Через два часа мы добираемся до усадьбы заповедника и прощаемся. Я иду в гостиницу, а Бобырь, гремя негнущимся плащом, возвращается домой.

Через несколько дней он снова уйдет в горы, в который раз будет преодолевать крутизну троп и напряжение высоты, чтобы увидеть и понять еще одну тайну медвежьей жизни.

Тебердинский заповедник А. Суханов

Заоблачные тропы Занскара. Часть I

Главы из книги М. Песселя «Занскар», которая готовится к выходу в свет в издательстве «Мысль».

Занскаре, крае «белой меди», согласно поверьям поселились феи. Это край черных волков и голубых маков, край снежных барсов, край ледников и тундры, пронзительных ветров и морозов.

До сих пор мало кто занимался исследованиями этого района — о нем лишь упоминают редкие путешественники, бывавшие в Западных Гималаях. А ведь княжество Занскар основано в 930 году нашей эры.

Причина кроется в том, что Занскар — один из высочайших и наиболее труднодоступных обитаемых районов нашей планеты. Долина тянется на триста двадцать километров, а ее дно находится на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря. Чтобы попасть в Занскар, надо преодолеть один из труднейших перевалов главного хребта Гималаев на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря. Если учесть, что перевалы открыты лишь четыре месяца в году, то выходит, что долина отрезана от остального мира почти весь год.

Чтобы добраться до Занскара, я полетел в Индию. В Нью-Дели пересел на другой самолет и попал в Сринагар, столицу Кашмира. На полпути между Сринагаром и городом Лех находился старинный торговый центр, деревня Карджиль. Я решил, что это будет исходный пункт моего путешествия.

И вот наконец ранним утром сринагарский автобус, переваливаясь с боку на бок, тронулся в двенадцатичасовое путешествие.

Данное путешествие не относилось к разряду обычных по одной простой причине: этот автобус — единственное средство общественного транспорта, которое переваливает через грандиознейший горный массив мира — Гималаи.

Покинув кашмирскую долину, автобус упрямо полез вверх; его усилия сопровождались душераздирающими скрипами — на первой скорости он вскарабкался на крутой склон перевала Дзоджила. Я так и не понял, как этой петляющей дороге удается не сползать с основания из мокрого гравия.

Трясясь на выбоинах, я вспоминал об Уильяме Муркрофте, английском исследователе, который прошел по Дзоджила в 1830 году.

Муркрофт был врачом. Его наблюдения фауны и флоры Ладакха очень интересны; к несчастью, и он, и его спутник Требек умерли во время странствий, о которых мы знаем лишь из дневника, доставленного в Индию слугой после смерти исследователя.

Между 1820 и 1825 годами Муркрофт встретил в Ладакхе, недалеко от Драса, человека, похожего на бродягу. На самом деле то был венгерский ученый Кереши Чома — первый европеец, посетивший Занскар и пробывший там довольно долго. Он оставил после себя десятки трудов. Но о Занскаре упоминал лишь как о месте, где страдал от ужасных морозов и где замуровал себя в келье, чтобы без помех изучить тибетский язык.

...Когда я добрался до Карджиля, было шесть часов вечера. Мой багаж сбросили с крыши автобуса прямо на мостовую главной базарной улицы, по которой прогуливались мусульмане в тюрбанах и ладакхи в высоких шапках из шелка. Я обратился на тибетском языке к стоявшему ближе всех человеку и попросил помочь донести багаж до гостиницы, которую приметил в боковой улочке. Хозяина на месте не оказалось, и я отправился побродить по Карджилю и выпить чаю.