Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №03 Страница 23

Берлин. Июль 1990 года

В Берлине у меня не было и пфеннига. Такого голода я не испытывал со студенческих времен, когда решился плыть из Ростова в Москву теплоходом, имея на двенадцать дней восемьдесят семь копеек... Но, по сравнению с моим нынешним положением, это были деньги.

А получилось так: мои знакомые берлинцы прислали мне приглашение, по которому время поездки совпадало с объединением Германии. Все было хорошо, но Госбанк СССР вдруг объявил, что граждане, выезжающие до 26 июня, должны вернуть обмененные ими марки ГДР. Никаких обменов их на марки ФРГ, даже символических — на телефон, трамвай, туалет, — не обещалось. И вообще недвусмысленно давалось понять, что сейчас в Германию советским гражданам ехать не стоит, лучше перенести поездки на октябрь.

Я законопослушно вернул упраздняемую валюту, стараясь не вспоминать, сколько часов (тридцать два!) пришлось стоять за ней в очереди, отбил друзьям в Берлин телеграмму о том, что приехать не смогу, и на другой день отправился сдавать железнодорожный билет. И вот тут сердце дрогнуло. Не то чтобы стало жалко потерянного в очередях и интуристовской кассе времени (приходил на Большие Каменщики к пяти утра с термосом, бутербродами, книгами и раскладным стульчиком, и так — три дня), а просто подумал: ну вот, в кои-то веки могу стать свидетелем настоящего исторического события и не стану из-за каких-то жалких марок. В конце концов, не за тряпьем же еду. Как-нибудь продержусь у друзей на бутербродах. Десять дней не срок...

И я дал вторую телеграмму: «Ждите. Еду».

И приехал. И влип. Вот этой второй телеграммы друзья не получили (она придет почему-то спустя неделю после моего отъезда) и укатили в Лейпциг на недельку к родителям. Об этом мне сообщили соседи. Так я оказался во взбудораженном Берлине без крова над головой и без единого пфеннига. Конечно, можно было бы немедленно закомпостировать обратный билет и отправляться в Москву. Но... я решил продержаться семь дней до возвращения друзей.

Тщательная ревизия багажа и карманов показала, что довольствоваться мне придется четырьмя кусочками вагонного сахара да начатой пачкой грузинского чая.

Главное — решить проблему с жильем. Я отправился на Унтер ден Линден, в наше посольство. Но там царило полное смятение, все гадали о дальнейшей судьбе учреждения: кого отправят на родину, а кому посчастливится остаться... Гостеприимство соотечественников в этом роскошном офисе дворцового типа дальше чашки чая с немецким печеньем не пошло. Не до меня. И не до таких, кто оказался в подобной же ситуации. А их в тот бурный июль, как я смог вскоре убедиться, было немало.

Впрочем, все эти житейские дела отошли на второй план, так как я узнал, что открыли границу с Западным Берлином, и, хотя советским гражданам не рекомендовалось ходить в ту часть города, я немедленно ринулся в доселе запретный западный мир.

Берлин. Лето 1939 года

Германский флот готовился к сражениям на всех океанах планеты. В том числе и в «океане без кораблей», как называли тогда Северный Ледовитый, где и в самом деле — что парус, что дымок пароходной трубы — великая радость. Готовился серьезно и основательно, что-что, а предусматривать каждую мелочь германские штабисты умели.

«Ряд сведений географического, исторического, военного и экономического порядка, — отмечал знаток германских спецслужб Луи де Ионг, — накапливался немецкой разведкой благодаря связям с такими учреждениями, как Немецкий институт по изучению зарубежных стран (Deutsche Ausland-lnstitut), а также такими крупными немецкими фирмами, как «И.Г.Фарбен», «Крупп», «Цейсе», «Рейнметалл-Борзиг».

Мозг германского Молоха жадно требовал информации. И чтобы утолить этот информационный голод, в ход шло все: статистика старых биржевых журналов, обзоры технических рефератов, туристские путеводители, расписания поездов, открытки с видами ландшафтов и даже любительские пляжные снимки. Разглядывая на них фигурки стоящих в воде купальщиков, специалисты определяли уклон морского дна, беря за масштаб средний человеческий рост и соотнося его с глубиной погруженности тела. А уклон дна — это уже военно-географическая информация, столь важная для высадки морского десанта.

В системе абвера действовал хорошо налаженный «информационный конвейер», который добывал страноведческие сведения, анализировал их, хранил и выдавал по первому требованию для подготовки военных операций любого масштаба — от высадки диверсионной группы с борта яхты в какой-нибудь безвестной бухточке до массированного вторжения на Британские острова.

«За пределами Германии представители управления разведки и контрразведки имелись в большинстве немецких посольств и дипломатических миссий, — фиксировал Луи де Ионг, — к началу войны во всей системе управления насчитывалось 3-4 тысячи офицеров, которые должны были добывать данные военного, экономического и политического характера».

Апофеозом германской разведывательской мысли стало создание специального научно-информационного центра с кодовым названием «Раумкоппель».

Рукою историка: «Раумкоппель», — пишет известный в ФРГ историк Кайус Беккер, — начал свою работу в здании бывшей школы в Шененберге (Меклен-бург).

Деятельность этого «научного центра» осуществлялась в полной тайне. Никто даже не подозревал, что эти совсем не по-военному выглядевшие господа в штатском имели отношение к тому самому соединению «К», к которому принадлежали отчаянные бойцы-одиночки: боевые пловцы, водители человекоуправляемых торпед, взрывающихся катеров и прочие смельчаки. Более того, своей тщательной подготовительной работой эти люди решающим образом способствовали успеху многих диверсионных операций».

Возглавлял «научный центр» доктор Конрад Фоппель, служивший в течение многих лет хранителем Лейпцигского музея страноведения. В его подчинении находился целый ряд способных географов, геологов, океанографов, метеорологов и математиков.

«Мы придавали большое значение тому, — рассказывает доктор Фоппель, — чтобы в каждой отдельной разработке дать четкое представление о пределах своих знаний. Люди, которые при выполнении задания руководствовались нашими данными, должны были, безусловно, верить тому, что мы утверждали наверняка. Те данные, которые мы считали полезным указать, но в достоверности которых не были уверены на сто процентов, мы сопровождали необходимыми оговорками и вопросительными знаками».

Меньше всего чудо — центр доктора Фоппеля мог информировать ОКМ1 о Северном морском пути.

 — Это самая засекреченная морская трасса на планете! — оправдывался доктор Фоппель всякий раз, когда из ведомства Редера раздавались упреки на этот счет. — Большевики не сообщают в открытой печати никаких навигационных данных о ней, ибо этот единственный торный путь в непроходимом океане имеет для Советов стратегическую важность. По нему можно перебрасывать военные корабли как с Дальнего Востока на Крайний Север, так и в обратном направлении — из Северной Европы в азиатские моря. Причем перебрасывать скрытно и неуязвимо для любого противника.

Но как проскочить, пробиться, выжить, спастись? Только ледовые капитаны и лоцманы Севморпути обладали этим уникальным опытом. Всякий опыт — это много информации, немного интуиции и чуток везения и еще раз информация. Всякая информация может быть уловлена, перехвачена, добыта, накоплена... На этом стоял абвер, как, впрочем, и любая другая разведка мира.

Разумеется, кое-что о русской Арктике в картотеках доктора Фоппеля было. Например, великолепная серия аэрофотоснимков, сделанных с борта дирижабля «Граф Цеппелин».

Этот немыслимый полет вдоль всей секретной трассы Советы разрешили в 1931 году, когда между рейхсвером и Красной Армией цвела тайная любовь: под Казанью обучались танкисты Гудериана, под Липецком — будущие асы Геринга, а на верфях Ленинграда и Николаева стажировались подводники Деница...

«Летом 1931 года, — рассказывает писатель-историк Е.Л.Баренбойн в повести «Операция «Вундерланд», — Советское правительство разрешило с чисто научными целями полет немецкого дирижабля над Арктикой. Командовал им его конструктор Эккенер. Среди десяти ученых разных стран на дирижабле находился и советский профессор Самойлович. Полету дирижабля было оказано всемерное содействие: для него была создана особая служба погоды, в районы Земли Франца-Иосифа вышел ледокольный пароход «Малыгин», была построена специальная швартовочная мачта. За четверо суток дирижабль облетел огромную территорию Советского Севера протяженностью почти в тысячу километров и шириной более сотни километров. Фотограмметристы засняли ее на кинопленку. По договоренности материалы съемки должны были быть предоставлены нам. Но немцы заявили, что пленка испорчена. Сейчас эти данные «исключительно научного», как писали тогда в газетах, полета широко использовались немецкими офицерами в работе над подготавливаемым планом».