Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1973 год Страница 23

Впрочем, «Памятники минувших поколений» украсились тем же именем. Эмир был доволен. Теперь ему хотелось, чтобы его астроном занялся, некоторыми практическими проблемами гурганской внутренней политики. Говоря о политике, Кабус имел в виду усекновение голов своих подданных.

Абу-р-Райхан потребовал полгода на размышления. Потом выяснилось, что в течение следующих двух лет созвездия расположатся крайне неблагоприятно для эмира. И это время истекло.

Однажды на рассвете он вышел в пригородную рощу, где его ожидал слуга, державший в поводу двух верховых лошадей. Третья, под вьюками, стояла поодаль.

Он даже не обернулся в седле, упрямый звездочет, не пожелал взглянуть на город и на черную в предутреннем небе, почти уже готовую башню Кабуса.

Он возвращался в Хорезм.

Бируни

Говорит арабский путешественник и географ Якут: «Я спросил некоторых ученых... и мне утвердительно сказали, что он жил в Хорезме непродолжительное время, а хорезмийцы называют словом бируни каждого, покинувшего родину... Я же не думаю, чтобы это было так, а был Бируни из сельских жителей, то есть из местности, лежащей за городом».

Дели справка хорезмийских ученых верна, прозвище «Бируни» он мог получить именно в этот, второй, приезд на родину. Он вернулся, но не в Кят, а в новую столицу — Ургенч. Здесь лишь немногие знавали прежнего Абу-р-Райхана, и те, вероятно, находили, что он очень переменился.

Он вернулся автором четырнадцати трактатов и книги, которую читали всюду, от Андалуса до Ферганы. Он без тени улыбки повторял, что Земля — шар, летящий в шарообразной вселенной, словно это не старая, всем известная басня, а достоверный научный факт. Словом, он был Бируни, чужестранец. И к нему почтительно обращался за советами хорезмшах, сын того самого ал-Мамуна, от палачей которого Абу-р-Райхан бежал десять лет назад.

Дорога в Газну

Будто бы султан Махмуд Газнийский услышал, что в стране его вассала, хорезмшаха, живут великие мудрецы — Ибн-Сина и Бируни. И будто бы он послал визиря с приказом доставить в Газну этих, а равно других мудрецов, если таковые окажутся. Проведав, зачем едет визирь, шах призвал ученых и сказал: «Слово султана для меня закон. Посланец будет здесь завтра. Стало быть, у вас еще есть время уехать отсюда. Хотя, аллах свидетель, мне жаль расстаться с вами». И тогда великий Ибн-Сина удалился в перевдекие земли, а с ним еще четверо. Прочие же остались в Хорезме вместе с великим Бируни и вскоре были отправлены в Газну. Это сказка. Но Хорезм действительно взят войсками Махмуда Газнийского в 1017 году. И Абу-Али ибн-Сина действительно эмигрировал из Ургенча в персидский город Хамадан. Потом он жил в Исфагане.

А что же Бируни?

Способы путешествовать

С полками Махмуда он прошел из Хорезма вверх по Амударье в Гузганан, оттуда в Балх, потом в Гур и Забулистан, в котором главный город — Газна.

Было время, ходил он с купеческими караванами по Иранскому нагорью и равнинам Средней Азии. Странствие совершалось неспешно, стоянки были долгими. Как заметил один советский географ, для Бируни каждая такая поездка была, по существу, научной экспедицией.

Теперь он сопутствовал воинам и побывал всюду, где они вели битвы, — от Мекрана до предгорий Кашмира и на обоих берегах Инда. Возможно, он предпочел бы другие способы расширять свои знания о мире. Но других не было. И он воспользовался войной для сбора точной информации о землях и странах.

В книге об Индии он рассказал о течении рек и вечном снеге на вершинах гор, о законах индийцев, о мифологии, грамматике, йогах, о Северном полюсе и Южном, а также о том, что долина Инда была некогда морем, впоследствии занесенным отложениями потоков. Но среди сотен страниц мы найдем здесь лишь два-три скупых упоминания об индийских походах, которых он был участником.

Двенадцать дверей

Газна султана Махмуда — это нынешний афганский городок Газни в 130 километрах от Кабула. Отсюда султан водил своих гвардейцев-гулямов за Инд и Амударью, сюда возвращался с несметной добычей. Однажды привез огромную статую из какого-то индийского храма и бросил на землю у дворцовых ворот. Люди собирались толпами, смотрели на идола, который валялся в пыли и был смешон и жалок именно потому, что огромен.

Вот о чем-то в таком же забавном и поучительном роде подумывал Махмуд, когда видел своего придворного астролога, этого хорезмийского колдуна Бируни.

Они были в круглом павильоне с двенадцатью дверями, и Махмуд сказал:

— Я задумал в своем сердце нечто сокровенное... Ну-ка, в которую дверь я сейчас выйду?

Пряча усмешку, Бируни таинственно манипулировал астролябией, оборачивался на север, на восток. Наконец написал на бумажном листке ответ и, сложив, подал султану. Махмуд хлопнул в ладоши. Тотчас по стене снаружи ударили ломы и кетмени. Стена обрушилась прямо против суфы, на которой он восседал.

— Великий султан, прочти ответ!

Махмуд развернул бумагу. Там было число 13 и слова: против солнца.

— Кто солнце? — спросил он, багровея.

— Ты, великий султан.

— Хорошо, проклятый звездочет! Только не все сокровенное моего сердца ты угадал. Эй, стража!

Он остановился на краю дворцовой кровли, и кто-то толкнул его в спину. Ему не сказали, что внизу навалены кипы хлопка и растянута сеть. Он упал мягко, но сломал мизинец, потому что руки были связаны.

И тогда он рассердился — решил уехать в Балх или еще куда-нибудь.

— Эй, Бируни! Говорят, ты научная знаменитость времени Махмуда. Но я султан, и я не нуждаюсь в твоей науке!

Ехать было некуда. В Кяте он помер бы со скуки. Гурган — провинциальная дыра. Багдад и Каир погрязли в пороках.

— Эй, Бируни! Говорят, десять лет мне осталось... Ведь они врут, а, Бируни? Погадай мне, звездочет, ты один знаешь правду.

И он, не веривший ни во что, кроме опыта и числа, становился гадалкой, держал трясущиеся руки султана и бормотал утешительно о судьбе, удаче и необходимости воздержания.

Высота

Султан умер в 1030 году, а Бируни по-прежнему оставался в Газне.

В самом деле, куда и зачем ехать? Он сидел в саду на обрывке истертого войлока и, прикрыв воспаленные глаза, видел мир — моря, широко растекающиеся от обоих полюсов, и великие равнины. Горы простирались вдоль средних широт от Тибета до Испании. Они были связаны между собой наподобие позвонков спинного хребта. Это его слова.

Рассказывают, что султан Масуд, сын грозного Махмуда, послал Бируни слоновый вьюк серебряных дирхемов. Но Бируни вернул серебро, сказав: «Столько денег! Откуда взял бы я время истратить их?»

Он превращал свое время в тысячи рукописных страниц. К шестидесяти годам закончил книгу об Индии и принялся за одиннадцатитомный астрономический «Канон Масуда». Вслед за тем — исторические сочинения, и множество малых трактатов, и переводы Эвклида, Птолемея, древних индийских сказаний. Потом несравненная «Книга собрания сведений для познания драгоценностей» — у нас она называется «Минералогией», так же условно, как следующая за ней «Фармакогнозия», книга о растениях. Та самая, где Бируни мимолетно вспомнил о своих детских ботанических занятиях и наставнике-румийце,

Его рукописи разыскивали в библиотеках Европы и Азии, изучали, переводили на десятки языков. Теперь мы говорим о «времени Бируни», о веке блистательного взлета средневековой науки — там пристанище и почетное место ученому и мыслителю с громким литературным именем: Абу-р-Рай-хан Мухаммед ибн-Ахмед ал-Бируни.

А за книгами, за арабской вязью неумирающих строк остается человеческая судьба, целая жизнь, о которой с уверенностью можно сказать только одно — что началась она в 973 году и окончилась в 1048-м. Наверное, эта его жизнь будет вечно уходить от нас по караванным дорогам и по звездным азимутам. Термин «азимут» произведен от арабского слова, которое значит «дороги».

Ю. Полев

Деревня Бонгу сто лет спустя

С палубы «Дмитрия Менделеева» виден берег Новой Гвинеи — Берег Маклая. Звучит команда: «Отряду этнографов приготовиться к высадке!»

...Все ближе пальмы, подступившие к узкой полосе пляжа. За ними скрыта деревня Бонгу. Слышен шорох кораллового песка под днищем лодки. Мы выпрыгиваем на берег и оказываемся посреди толпы темнокожих людей. Они извещены о нашем приезде, но держатся настороженно. Мы чувствуем на себе изучающие, даже хмурые порой взгляды. — Тамо Бонгу, кайе! (Люди Бонгу, здравствуйте!) — восклицает член нашей экспедиции Н. А. Бутинов. Сколько раз он произносил в каюте корабля эти слова, записанные Миклухо-Маклаем сто лет назад. Лица папуасов выражают явное недоумение. По-прежнему стоит тишина. Неужели здесь сменился язык? Однако Бутинова не так легко смутить: