Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год Страница 23

Глаза у Михаила Ивановича заблестели, голос стал звонким, словно воспоминания о прошлой рисковой работе и своей силе вернули ему молодость.

— Черная речка маловодная, леса много,— говорил Михаил Иванович,— вот и пришлось строить эту плотину. На других наших реках тоже были плотины, но обычно плоты сбивали ниже плотин, а здесь выше, на водохранилище. Потому и нужен был ставник, человек, который командовал сплавом. Представьте: сорок пять плотов замерли на водохранилище. Ни звука. Худо, если кто-то в эту минуту свистнет или женщина мост перейдет. Приметы заменяли технику безопасности... Но вот ставник — он стоял на плотине и видел все водохранилище — дернул за металлическое кольцо, ворота — две дубовые доски — падают. Их стук слышен за километр, такая тишина стоит. Ставник смотрит на плотогонов, мы смотрим на него. Вот он выждал минуту, выдохнул: «Отче наш!» — и согнулись в три погибели плотогоны, и пошли плоты!

А после плотины, рассказывал Круц, шли скальные прижимы, резкие повороты. Самое трудное — управлять плотом на поворотах. Только и работай веслом, чтобы не врезаться в скалу, чтобы вынесло тебя на середину. На самых опасных местах стоял человек и держал в руках белые доски — «чова». Если чову видно — все в порядке, если нет — значит, затор, авария. И на плотине придерживают следующие плоты. Три километра по Черной речке да двадцать три по Теребле, до Колочавы, были самыми опасными из многих километров сплава к Тисе и по Тисе. Немало крестов осталось на этих берегах...

Михаил Иванович Круц вроде закончил рассказ, да не совсем. Помолчал. И сказал то, что ему хотелось сказать напоследок:

— Конечно, хорошо, что молодым сейчас не приходится рисковать, как нам. И все-таки есть что вспомнить. Летишь навстречу волне, душа радуется...

Вернувшись с Черной речки в Ужгород, я снова зашла в «Закарпатлес». Здесь уже не было места прошлому, снова было только настоящее, и разговор в ту минуту шел о канатных дорогах. О возможности их более широкого использования в связи с тем, что наземная трелевка запрещена. Пока по воздуху спускают только бук: он тяжелый — больше вреда земле, кроме того, бук лучше всего восстанавливается естественно. Значит, трогать подрост нельзя...

Специалисты говорили, что основные породы, с которыми они работают,— бук, ель карпатская и дуб, равнинный и скальный. Причем бук составляет пятьдесят восемь процентов здешних лесов, и вообще Карпаты — один из немногих регионов страны, где растет это ценное дерево. Из коренных пород есть еще ясень, явор, ильм, грецкий орех — с ними тоже работают, они ценятся как облицовочные материалы. Сейчас вводят, приручают к Карпатам и такие некарпатские породы, как каштан съедобный, дуб красный, кедр европейский и, конечно, дугласию. Есть такое дерево — Дугласова пихта, или, как ее называют еще, пихта зеленая Дугласа, дугласия зеленая. 

Вот тут-то и выяснилось, что дугласию видеть мне не приходилось. «Как? Интересоваться нашими лесами и не видеть дугласии? Нет, это невозможно»,— решили в «Закарпатлесе», и вскоре я уже ехала в Перечин, в Турье-Реметское лесничество.

... Вместе с Романом Иосифовичем Хотынецким, старшим инженером лесного хозяйства Перечинского комбината, поднимаемся по тропе, проложенной по склону горы. Тропинка, устланная хвоей, то петляет среди высокой травы, то кружит в буковом лесу меж серо-зеленых стволов и россыпи солнечных пятен, то бежит прямиком по зеленому склону среди молодых посадок. Как дышится! Свежесть, хвойный дух, чистое сухое тепло леса.

— Смотрите, вот дугласия,— остановился Роман Иосифович и показал на стройное деревцо, похожее на елочку. Потрогав, я ощутила, что хвоя была не такой колючей, более упругой, эластичной, что ли; смола на стволе — не такой липкой, но очень ароматной; а расстояние от мутовки до мутовки — прирост за год — составляло не менее полуметра. Быстро же она растет!

Рядом с этой молоденькой дугласией поднимались по склону такие же стройные деревца. Их было много, очень много.

— Самое ценное в этой плантации,— сказал Хотынецкий,— что она выращена из наших семян.

Я уже много слышала о дугласии, и потому слова инженера были понятны. Дугласия попала в Карпаты — родина ее Северная Америка — в начале нашего века: около двух гектаров ее было высажено тогда на Турье-Реметских склонах. Рядом с «первой» дугласией были посажены одновременно бук и ель. И что же? За прошедшие десятилетия дугласия поднялась на пятьдесят метров, а бук и ель едва достигли двадцати. Более того. Короед и ветровалы расправились со многими соседями дугласии, а она выстояла. Специалисты подсчитали, что по приросту древесины дугласия несравнимо обгоняет даже самые рентабельные буково-пихтовые леса Закарпатья. А если учесть, что по продолжительности жизни дугласия не уступает дубу и у себя на родине в двести лет достигает высоты ста метров, то неудивительно, почему этим деревом вплотную занялись специалисты-практики и ученые Львовского лесотехнического института. Предстояло создать свою семенную базу, научиться выращивать и культивировать эту породу.

... Между стволов мелькает голубой плащ. Кто-то, обгоняя нас, поднимается к плантации взрослой дугласии. Темные стволы, прямые, как колонны, уходят в небо. Где-то в вышине шумят ветви. Солнца за стволами не видно, но лучи его падают сквозь негустые кроны на зеленую траву. Тихо и торжественно в лесу. Одиноко кукует кукушка...

Мы остановились у ствола с табличкой: «Модельное дерево». И в эту минуту к нам подошел пожилой человек в голубом плаще и в фуражке лесной охраны.

— Дывитесь? Та я и сам прыйшов подывиться на своих дытынах...

Это оказался лесник Карл Карлович Найпавер. Словоохотливый, улыбчивый, веселый, он рассказал, что сам родом из этих мест, много лет прожил на кордоне, где сейчас лесником работает его сын, и никуда отсюда не выезжал, разве лишь в Ужгород раз-другой, а вот один случай забыть не может. Было это в 44-м году. Когда пришли советские войска, кто-то пустил слух: «Руби дугласию, теперь все наше!» «Я до генерала,— рассказывал Карл Карлович.— «Як то — рубы?» А генерал и каже: «Теперь, каже, действительно все наше. Но не руби, а охраняй». Я так и зробыв». Сейчас Карл Карлович на пенсии, но душа по-прежнему тянется к «дугласке», как называет он эти гиганты.

Рассказывая, старый лесник разрыхлил почву под модельной дугласией, выдернул сорняки. Зеленые хвоинки-всходы стали заметнее.

— Создаем условия для самосева,— сказал Хотынецкий, показывая на разрыхленные площадки под каждым деревом.

С 1976 года, когда закупали на золото импортные семена дугласии, прошло не так уж много времени, а работники лесного хозяйства научились выращивать саженцы и сеянцы этой породы, исследовали приживаемость ее в разных типах лесов, на разных высотах — и вот уже Перечинский лесокомбинат определен базовым хозяйством по внедрению дугласии в леса Карпат.

Вспоминая свою поездку на Карпаты, я мысленно возвращаюсь в один из вечеров на плотине.

Смеркалось. Я шла по старой лесовозной дороге, по-над берегом Черной речки. Горы подступали к дороге вплотную, упираясь еловой щетиной в низкие облака. У вершин белели полоски снега. Тишина была наполнена звуками оживающей природы. Глухо стучал по листьям дождь, из-под вывороченных корней, из-под камней падали ручейки и, звеня, сбегали по склонам, шумела уже наполненная водой река. Мне даже казалось, что я слышу, как тают снега...

Стоял сезон весенних дождей.

Л. Чешкова, наш спец. корр. Фото В. Чмиря и В. Товта Ужгород — Межгорье — Синевир — Перечин

Мексиканец, которого зовут Чарро

Исколесив Мексику по журналистской обязанности, я ни разу не встретил мексиканца, который бы сказал, что не знает дороги. Дорогу знал каждый, правда, по-своему, и часто после такой консультации я попадал не в тот дом, не на ту улицу и даже не в тот населенный пункт.

Однако при чем здесь «чарро»? (Это слово я слышал часто от знакомых и незнакомых мексиканцев — и всегда в разных контекстах.) А при том, что мнение о «чарро» тоже было у каждого, все они удивительно расходились. В результате пришлось выработать свое собственное. Может быть, оно и лучше.

— Чарро — лихой наездник, вроде ковбоя,— сказал студент факультета философии и словесности, парень вроде бы знающий.

— Чарро — фигура легендарная,— разъяснил продавец из книжной лавки.— Наиболее любимых, смелых сыновей нашей родины, героев революции называли так.

Он пошарил по прилавку, нашел нужную книгу и прочитал отрывок из баллады «На смерть Эмилиано Сапаты». Звучало примерно следующим образом:

— «Вот чарро!» — все повторяли. Коня ли стреножить, быка заарканить, Сапате равных не знали». Вам завернуть?