Рассказы о детстве - Kaтя Коробко Страница 23

Достижения и ценность классической русской литературы померкли наряду с настоящими, невыносимо жестокими военными действиями.

Мир раскололся и перераспределился по языковому признаку. Я стою на перепутье. Хочется, как в Винни Пухе, и того, и другого, и без хлеба. Русский язык — мой родной и любимый, хоть я и выросла в Украине.

Будущее, возможно, заставит восстановить мой украинский язык еще не раз, а пока я пишу и говорю на русском лучше, чем на двух других языках, и делюсь этими мыслями с вами.

Чара

Чара, или по-якутски Чаара — это название речки в Забайкальском крае, притока реки Олекмы. Для меня это не географическое название, а имя теплой и веселой собаки моей тети. Этот четвероногий член семьи для меня олицетворял всё, что могут дать домашние питомцы и друзья людям. Чара не была моей собакой, но она в моей жизни Собака с большой буквы.

Как всем детям, лет в восемь мне очень хотелось собаку. Я не пропускала ни одной собаки на улице и гладила их хотя бы взглядом. Завидовала счастливым владельцам зубастых и ушастых нелюдей.

На тот момент моя тетя Нина жила в Сибири, в Забайкалье. Они с мужем поехали строить БАМ — Байкало-Амурскую магистраль, впоследствии провалившийся грандиозный советский проект, который должен был соединить Европу и Азию железной дорогой. Дорогу-то построили, провальной была экономическая часть проекта. Строители лучшей жизни жили во временных жилищах — вагончиках — в Нижнеангарске.

Поселок представлял собой очищенный от леса участок тайги с дорогами из грязи, тротуарами из досок, которые мало помогали, и вагончиков. По поселку бегали стаи собак — для природы обозначающие людское превосходство над дикими зверями. С собаками ходили в лес и везде, они были провожатыми и охраной.

У моих тети и дяди было две лесные собаки — Витим и Тыя, тоже названные в честь байкальских рек. Тыя была невероятно умна и лидерствовала в дворовой стае, ставя на место даже Витима.

Тетя присылала длинные из Нижнеангарска письма о невероятной жизни за 6500 километров от нас, которые бабушка читала вслух. В одном из них сообщалось, что они взяли себе еще одного щенка русского спаниеля — Чару. Кажется, ее взяли уже с именем. А может, это была идея моего дяди, который назвал именами рек и других собак.

Охотники практически подарили щенка. По убеждению собачьих заводчиков, чтобы собачка хорошо жила и была здорова, за нее надо было заплатить. За Чару заплатили символический рубль.

Рубль свое дело сделал, и собачка действительно была здоровая и жила долго. Чара была одной из первых щенков помета, поэтому довольно крупной. Окрас черно-белый с перевесом в черный, но на лапах было много белого, и они были будто в крапинку — черные точки на белом фоне. Длинные ушки были украшены кокетливыми колечками кудряшек. На почти черной морде — белая метка посреди лба и немного белых пятен и крапинок. Умные глаза не сводили взгляда с обожаемых людей. На лапах — перепонки для бега по болотам и мохнатая шерсть между пальчиками. Завершал это создание всегда виляющий вместе с задом обрубок хвоста. По породе хвост отрубают, и всю жизнь потом пришлось вилять попой.

Охотиться Чару никто не научил, лапы с перепонками не пригодились.

Воспитывали Чару дворовые собаки, так сказать, «бэбиситили», пока «родители» были на работе. Собаки стаей бегали по поселку, но при виде своих хозяев приходили в чувства и становились домашними животными.

Первые месяцы маленькая Чара жила с людьми в вагончике, а не на улице. Это делало ее намного ближе к людям, чем к собакам.

Собачье воспитание в стае окончилось, когда семья переехала в Северобайкальск. Витим и Тыя остались в Нижнеангарске. Мой двоюродный брат Костя взялся за воспитание Чары.

Северобайкальск уже был настоящий город с блочными пятиэтажками. Семья поселилась в таком доме, на пятом этаже — с видом на Байкал. В кольце двора домов остался кусочек тайги, который был внутренним садиком и парком.

Шел 1979 год, и Чаре было всего несколько месяцев, а Косте 13 лет. Она попала в позицию младшей сестры. Костя учил ее безопасно переходить дорогу: сначала смотреть налево, потом направо; переходить дорогу по зебре. Чара исполняла команды вдохновенно, вылетом ушей отмечала повороты головы. Другие команды были более собачие: сидеть, стоять, танцевать на задних лапах и давать лапку.

Костин папа игрался собакой, как больной ребенок. Учил её разговаривать. Ее козырными номерами были «мама» и «ай-ай-ай».

Чара переносила эту тиранию воспитания с энтузиазмом и ангельским терпением.

Собачьей еды на тот момент не существовало, и Чара ела всё, что ели люди в семье. А люди ели борщ, суп и картошку. Супом споласкивали консервную банку от тушенки и поливали картошку маслом из рыбных консервов. Как безмолвное животное могло жаловаться, если другого не знало? Ее еда по минимуму пахла мясом или рыбой.

В семье еще жила кошка Манька, которая учила маленькую Чару плохому.

Тетя много лет спустя рассказывала мне такую историю. Видела через зеркало хулиганский инцидент, который происходил в кухне на обеденном столе.

На столе стояла большая трехлитровая банка с маринованными помидорами. Любопытная Манька запрыгивала на стол и бесстрашно запускала лапу в огромную банку с консервированными помидорами. Когти прокалывали шкуру помидора и прицеплялись к лапе, которая вытаскивала пронзенный помидор из банки. Но лапе помидор не удерживался и срывался в свободный полет, покинув собратьев в банке. Сначала близко падал на стол, скатывался с него, плюхался мокрой бомбочкой на пол и расквашивался. В последнем видоизменении поддавался тщательному анализу собачьего носа, после чего интерес кошки и собаки к этому помидору пропадал, и приключения начиналось снова. Мою тетю так развлекло это представление, что не хотелось их прерывать.

Энергии у этой собаки было хоть отбавляй. Противоядием к хулиганству были прогулки до упаду. Выгул Чары был почетной обязанностью моего брата. Он уходил с ней на целые дни и даже с ночевкой в тайгу. Она чувствовала себя ответственной за него. Бежала впереди и отпугивала лесную живность. Ночью грела его теплом своего тела. После таких походов в лес собака прибегала домой в страшном изнеможении и ела всё, что ей попадало в миску, не перебирая, а потом, отбросив лапы, долго отсыпалась.

В рабочие будни Чара выходила во двор выгуливать себя сама. Спускалась с пятого этажа по лестнице и шла обнюхивать деревья в кусочке тайги, служившем внутренним садом. Ее все знали, поводка в заводе не