Молево - Георгий Тимофеевич Саликов Страница 23

– Там, – решил поэт, и указал на маленькую утоптанную поляночку. От неё ступеньками спускались ярусы возвышенности, открывая зрелище почти в бесконечность.

Они уселись, поджав под себя ноги.

Ксения пока окончательно не опомнилась, поэтому ей не терпелось задавать вопросы. Настолько не терпелось, что она, поспешая, спутала их все, и не знала, с чего начать. Вздохнула полной грудью, прижав к ней подбородок, подняла руки по бокам, медленно свела их вытянутыми впереди, слегка прихлопнула выгнутыми ладошками. Затем вспомнила всё, что было до встречи с поэтом, приняла обычный облик и обратилась к нему:

– А знаете, что поведал мне Абрам Ицхакович?

– Боря?

– Да, он. Статейку пересказал. Интересную. Занятную.

– И чем она так любопытна?

– Тем, что такое мир и мы в нём. И о возможности возделывать его самым неожиданным способом.

– Хм. – Авскентий обеими упругими руками охватил бритый затылок и уставился на неё с любопытством.

И девушка, приняв его знак за молчаливое согласие, всё пересказала своими словами. Ей казалось, что довольно точно это у неё выходит. Затем, припомнив их общий путь сюда с помощью Пегаса изабелловой масти, сказала, хихикнув:

– А ведь вы давеча тоже сотворили возделывание пространства. Создали образ в стихах, и он вскоре возник на самом деле в точности таким же.

– Такое бывает. Ведь мысль не приходит без особой подсказки.

– Вот-вот, мысль. Да, она. В той статейке было и о ней. Послушайте.

И она выделила раздумье неведомого автора о мысли. То, что Абрам Ицхакович проговорил почти вскользь, а мы ненароком позволили себе это исключить, сокращая его пересказ.

– «Пока мыслю, – существую», – пишет автор известное высказывание Декарта. – Оно обретает более глубокое значение при понимании, что есть собственно мысль. Вот, что такое, скажем, жизнь сказочного Кащея Бессмертного на кончике иглы. Игла, наверное, подобие мысли. Она ведь, по обычаю, острая. Игла в яйце, яйцо в утке, утка в гнезде, гнездо на дубе, дуб в лесу, лес в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, значит, в неизвестности, неведомо где. Пожалуй, здесь описано вполне доступное объяснение местонахождения мысли. И её роли. Сломаешь иглу-мысль, уничтожишь её, исчезнет и бессмертие…

Ксения сделала знак бровями, так, если бы хотела возразить своему же повествованию. Она как филолог-профессионал имела иное объяснение смысла этого сказочного персонажа. Но сомнение её быстренько исчезло, и она вернулась к рассказу:

– А есть ещё одно устройство для принятия и передачи мысли, – пишет автор. – Это душа, находящаяся, впрочем, тоже неведомо где. Ну, не устройство, а, скорее, вместилище. И она, – «потёмки». Там, в душе, по-видимому, пульсирует мысль, не давая ей умереть. И речь уже не об игле, тут само выходит, что мысль становится подобием крови. Мысль – кровь души. Если в теле всюду растекается и обновляется кровь для поддержания жизни этой плоти, то и в душе всюду растекается и обновляется мысль, поддерживая жизнь души. В теле есть сердце, подающее кровь во все уголки тела. В душе есть дух, подающий мысль во все уголки души. Потому-то принято сказывать о сердце, будто именно оно всё переживает. И дух всё переживает. Вот, сердце и дух находят друг в друге подобие. Родственны они. Только сердце, к сожалению, смертно. Оно останавливается, кровь заканчивает поток по телу, перестаёт разносить в нём необходимые для жизни вещества. И тело умирает. Но дух бессмертен. Он всегда подаёт всё необходимое для души через мысль. Мысль течёт по душе, не давая ей умереть. Мысль – кровь души…

Авксентий утвердительно кивал головой, ни разу не перебивая её повествование. Он удивительным образом всё понял правильно. Поэт.

– О мысли хорошо сказано у вашего автора. Такова есть настоящая поэтическая мысль.

– А любовь? – оживление девушки поднялось. – Любовь. Что если мысль, о которой автор статейки вёл речь, что если, она имеет общность с любовью. А? Та мысль, та, что претендует на связь между людьми. О такой связи автор тоже написал. Причём, как о спасительной. Ведь мы говорим, что именно близкие люди чувствуют один другого на расстоянии. Оттого-то они зовутся близкими. Мысль, движимая любовью, только такая мысль способна устанавливать искомую связь.

И Ксении припомнилось замечание автора статейки о связях с инопланетянами, с «братьями по разуму», если они существуют. Его Абрам Ицхакович тоже не выделял.

– В таком случае земляне в нынешнем обличии никогда не свяжутся с инопланетянами, – пишет автор, – поскольку на земле царит вражда. Земляне в космическом выражении способны только на «звёздные войны». Вездесущий дух вражды никогда не позволит землянам выйти на связь с «братьями по разуму». Братья на то братья, что настроены на любовь. А таковой настрой, к сожалению, не пробивается сквозь помехи вражды, посеянные и выросшие, куда ни глянь.

Поэту опять пришлось согласиться.

– Да, тяжеловато мы живём, тяжеловато…

Тем временем, совершенно незаметно к дому подтянулись Татьяна Лукьяновна и Денис Геннадиевич. Они подошли со стороны церкви, сзади собеседников. Подоспели к самому началу повествования Ксении. Предводительница, не останавливаясь, двинулась к избе, а учёный-эволюционист остался и вольно или невольно подслушал пересказ Бориного пересказа статейки из интернета. И в конце, обогнув эту парочку и возникнув пред их очи, заявил:

– Что касается нравственной эволюции, такого феномена пока действительно не обнаружено. Хотя…

Он перебирал в памяти только что закончившееся приключение, длящееся целые сутки без устали. Но внезапно подоспела счастливо забытая усталость, ухватила всё его тело целиком. Он возопил:

– Сутки не спал. Пойду, подремлю чуть-чуть.

– Сутки? – осведомился Авксентий, – ещё как дрыхнул. В вагоне. Сам видел.

– То позавчера. А то прошлой ночью. В чудесном городе. На балу.

Ксения сделала круглыми глаза, взглянула ими на учёного-эволюциониста, затем, на поэта-актуалиста. Без слов. И без румянца.

– Пусть поспит, – сказал Авксентий, – у него мутации начались. Или изменения в возделывании пространства. Генно-квантовый скачок.

Денис Геннадиевич махнул уставшей плетью угловатой руки, нечаянно стукнулся пораненным мизинцем о плетень, выдохнул со стоном и, покачиваясь, отправился в свою светёлку.

Появилась Татьяна Лукьяновна.

– Вы на самом деле сутки где-то пропадали? – вопросил поэт, явно в том сомневаясь.

– Да. Погуляли превосходно. Где только ни были. С полудня до полудня.

– Одновременно двое с ума не сходят, – утешительно прошептал поэт на ухо девушке.

Абрам Ицхакович тем временем ходил туда-сюда вблизи церкви, любуясь её архитектурой, и вглядывался в природные окрестности. Цокал языком, что-то соображая. «Тут есть удивительное согласие дел рук человеческих