Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год Страница 24

В дыру, неожиданно отстранив всех, Капустин слазил первым. Неровным, колеблющимся светом горела сальная плошка. На глаз определил, тюкнув по угольной плоти киркой: должно гореть хорошо. Потом расстарались Иван Палицын и его помощник — угрюмый, бессловесный мужик Тарас Суворов. Нагребли самого лучшего минерала. Испытывали его в кузнице у сельского кузнеца. Уголье горело ровным, но чадным пламенем, — угарный дух шел от него. И все же найденный минерал оказался весьма годен. Даже в сравненье с английским. От того тоже дыму наглотаешься, пока железку скуешь.

Рудознатец приказал нагрести уголья в кадки, чтобы отвезти на пробу в Москву, и собрался было на другой день отплыть в обратный путь. Но Палицын неожиданно показал ему те кадки, что были в его избе, и поведал, вконец поверив в добрые намерения приезжего, где нашел эти руды.

Находки оказались из разных мест. Пришлось задержаться до середины мая. Ездили на речку Пару под село Кривели; в Пехлецком Стану — так называлась местность в междуречье — обследовали рудные жилы на речках Ключ, Летогоше, Кременке.

— Да ты истый рудоведец! — воскликнул Капустин.

На радостях Иван с Тарасом провожали Капустина и Столбова до Старой Рязани. Здесь показали еще одно рудное место — в устье Прони, недалеко от берега.

Через неделю Григорий Капустин со своей малой командой тем же водным путем возвратился в Москву, Он доложил асессору Ханыкову об углях Ивана Палицына, о том, что те угли горят «зело хорошо» и что доставлять их можно удобным водным путем.

Но Ханыков с явным недоверием выслушал рудознатца. Дело в том, что в Москве к этому времени уже был известен результат проб донецких углей. В Петербурге снова отнеслись к этим углям отрицательно.

«Приговор» пробиреров привел Капустина в отчаяние. Но, как бывает в подобных случаях с людьми сильными духом, придал и энергии. К решительным действиям побуждали знания и личная уверенность в том, что донецкие угли высококачественны, ничуть не хуже привозных, иноземных. Предстояло крепко постоять за себя, за свое достоинство, за честь русской рудоведческой школы. Будет признан он — будут признаны и отечественные угли, донецкий и подмосковный. По крайней мере, так Капустину казалось.

И рудознатец решается на опасный шаг: пишет в Берг-коллегию до-ношение и в нем уличает иноземных мастеров грозной «Артиллерийской канцелярии» в том, что они донецкому каменному уголью «не сущую пробу чинили», то есть обвиняет их в заведомой лжи и предвзятости. Подобной дерзости в Берг-коллегии не знали...

31 декабря 1723 года состоялось заседание Берг-коллегии, которое проводил сам Яков Брюс. Вопреки всему оно оказалось для рудознатца счастливым. Геологическую деятельность его высоко оценили советник Василий Татищев, асессоры Михайло Аврамов и Герасим Мансуров.

Их мнению пытались возражать иноземцы, особенно Винцент Райзер, бывший обер-аудитор (писарь в армии немецкого императора), приглашенный в 1719 году на службу в русскую Берг-коллегию в качестве асессора.

Всех примирил Брюс. Он сообщил, что о неурядицах с донецким углем узнал сам царь и, узнав, распорядился пригласить из Англии таких людей, которые «были бы искусны в своем мастерстве».

— Ныне, — сказал Брюс, — по велению его императорского величества прибыли угольные мастера под главенством Георгия Никсона. — И, обратившись к Григорию Капустину, который сидел тут же, но не за круглым столом, где восседали члены коллегии, а на скамье в числе приглашенных, приказал: — Повелевается тебе, Григорий Григорьев сын Капустин, ехать с ними в новую экспедицию, дабы показать все те места, где ты изыскал! каменное уголье и руды. Отныне государственная Берг-коллегия присваивает тебе чин подканцеляриста и определяет денежное жалованье. Служи его величеству и отечеству нашему так же верно, как и доныне.

— Буду верен по гроб жизни, ваше сиятельство, — достойно ответил Капустин и еще долго не мог унять волнения. Жалованье ему определили немалое: по восемьдесят рублей в год деньгами и по двадцати четвертей — хлебом, мукою и овсом (Казенная четверть равнялась девяти пудам.). Ни таких денег, ни такого провианта он никогда в жизни не имел.

2 марта 1724 года после тщательной двухмесячной подготовки из Петербурга по московской дороге направилась Большая угольная экспедиция. Она состояла из пяти прибывших в Россию иноземцев во главе с упомянутым Никсоном, нескольких солдат под командой унтер-офицера лейб-гвардии Преображенского полка Андрея Маслова, двух лабораторных учеников, возниц и подсобных рабочих — на одиннадцати телегах. Так называемую «русскую часть» экспедиции возглавил теперь уже не подьячий, а подканцелярист Берг-коллегии Григорий Капустин.

Большой экспедиции предлагалось, «не мешкая зря», ехать прежде всего в те места, где «приискал уголье и руды» Григорий Капустин: на Дон и Донец. Но попутно экспедиция обязана была исследовать серебряное месторождение в Москве под Андреевским монастырем, а после этого направиться в Рязанский уезд и, «сыскав Палицына с товарищи, ехать с ними на открытые ими месторождения и те места осмотреть и каменное уголье и руды искать».

Так открытие Ивана Палицына стало наконец достоянием гласности и пробилось в один из важнейших государственных документов того времени.

Однажды, докладывая царю, Яков Вилимович Брюс кратко изложил содержание инструкции, разработанной для Большой экспедиции. Петра, как никого другого, поразила близость от столиц совсем недавно открытых угольных месторождений. До них было рукой подать. Он, как всегда, увидел в этом ошеломляющую выгоду. Тут же посоветовал Брюсу:

— Вели оным мастерам, и нашему и английскому, немедля ехать в Рязанский уезд.

И вот 19 мая вдогонку экспедиции, которая уже проводила исследования в Москве под Андреевским монастырем, умчалась по ямской почте новая депеша: немедленно ехать под село Петрово.

Середина июля. Макушка лета.

На тихой речке Хупте, против раскинувшихся на берегу деревенских изб, вдруг, как на расцвеченной лубочной картинке, появились большой струг и лодчонки. Такого глухое село Петрово еще никогда не видывало, хоть и было дворцовым.

Никсон с короткой курительной трубкой в зубах недовольно хмурился на ярое солнце, на несносную жару, на убогие избы, где, по всему видать, трудно найти приличное пристанище. Его помощники, длинноногие молодцы в заморских коротких штанах, ухмылялись, разминали ноги. Лишь солдаты с сержантом да лабораторные ученики с гребцами торопливо сносили на берег снасти и провиант, укладывали все на поданные телеги.

Оробевшего Ивана Палицына подвели к Никсону. Тот недоверчиво смерил бородача с ног до головы, хмыкнул:

— Это не есть рудный искатель. Он есть мужик.

— Он настоящий искатель! — вступился за Палицына Капустин. — Не смотри, что на нем холщовая рубаха... Это он сыскал здесь уголье. И руды тоже. У него и помощник имеется, Тарас Суворов. Где же этот Тараска?

Тарас Суворов даже по сравнению с Палицыным выглядел бедно. Он и вовсе был дремучий мужик. Стоял в сторонке босой, с лаптями через плечо, готовый каждому плюхнуться в ноги.

Никсон сплюнул, буркнул что-то по-английски, не вынимая трубки изо рта, отошел прочь. Толмач Янсон перевел:

— Господин мастер сказал: «Шерт с ними». Пускай-де показывают места, где нашли руду. Он велел также, чтобы староста позаботился о жилье и баньке.

Вопреки здравому смыслу, Никсон не стал исследовать угольное месторождение, открытое Палицыным, а занялся осмотром найденных крестьянином рудных мест. Вопреки наказу Берг-коллегии «в поисках богатой руды и уголья вглубь иттить буровами, а не копкою», Никсон всюду нажимал на лопату и кирку. Ездили на те же речки Проню, Чевкину, Пару, Ключ, Летогошу, где годом ранее побывал Капустин, и везде рыли, а не сверлили землю инструментом. При этом рабочий день начинали поздно, кончали рано.

Как-то Никсон, блуждая по окрестностям, завернул к постройкам, дымившим невдалеке от дороги, и очутился на большом подворье. Это был один из железоделательных заводов купца Панкрата Рюмина. Никсона тут хорошо приняли. Как настоящего иноземного мастера. Повезли еще на один завод — рядом. Оказалось, что Никсон очутился за пятьдесят верст от села Петрова. Немало драгоценных летних дней пропало у него здесь попусту. И только на речку Чернавку, где была открыта угольная флетца, наведаться ему было недосуг. Хоть та Чернавка текла почти в самом селе Петрове и неподалеку от нее начинался лес.

А возле рудных месторождений лесов не было, крепить выкопанные шурфы-дудки было нечем, да и людей не хватало — началась уборочная страда, и окрестный мужик не соглашался идти внаем.

В довершение всего заупрямились помощники Никсона. 1 августа минул год с тех пор, как они приняли русскую службу. Срок контракта истек (Подмастерья были наняты на год, мастер — на пять лет.). А поскольку оплата всей английской группы производилась через Никсона, то его помощники в этот день прекратили работу и потребовали у него полного расчета. Никсон им отказал, выдумав явно бестактный предлог. Он заявил, что никаких денег на оплату их труда русская Берг-коллегия не выдала. Подмастерья ему не поверили — они хорошо знали своего мастера. В Берг-коллегию посыпались изветы. Увещевания русских членов экспедиции на иноземцев не подействовали. Григорий Капустин и Андрей Маслов убедились, что задание, порученное экспедиции самим царем, оказалось под угрозой срыва. Это ничего хорошего не сулило. И прежде всего им.