Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год Страница 24

Холм голубых лесов

Заповедный холм я увидела издалека. Он упирался зеленой макушкой в клубящееся облаками небо, на просторных склонах его темнели пятна ельника, а у подножия синела вода... Поднимаюсь по тропинке, пробитой в траве, на вершину холма, к колокольне. Кружит в воздухе пух одуванчиков. Тишина. Слышны только посвист ветра и птичьи голоса. Мне кажется, что вытянутое тело колокольни чуть покачивается в прозрачном, настоянном на запахах трав воздухе, а луковица, крытая лемехом, плывет и задевает облака... Постепенно панорама ширится, раздвигается — и вот уже открылась река: Кама течет у самого подножия. Слева, огибая холм, бежит к ней неширокая речка; справа темнеет узкий залив — он отсекает холм от серых каменных утесов, поросших мачтовыми соснами. Холм — полуостров, обращенный лицом к Каме...

Удачно выбрали специалисты место для Пермского архитектурно-этнографического музея под открытым небом: приметность холма, типичный для Прикамья пейзаж, связь с историей края. Ведь когда-то здесь плыли по Каме ладьи новгородских ушкуйников и боевые струги Ермака, шли тяжело груженные солью баржи Строгановых.

Деревушка, избы которой видны на другом берегу речки (а за ними — зелень полей, темные ленты лесов до горизонта...), тоже причастна к истории: Хохловка возникла в XVIII веке при медеплавильном заводе. Но руда со временем истощилась, и Камское море — уже в наши дни — скрыло территорию завода, разлилось Хохловским заливом перед самым холмом.

Даже в первые минуты встречи с Заповедным холмом помимо твоей воли оживают в памяти картины Рериха из древнерусской истории и сказочные рисунки Билибина. верно, потому, что на зеленых склонах среди суровой и вольной природы поднимаются старинные деревянные строения — сторожевая башня, ветряная мельница, избы...

Шатер колокольни кажется продолжением ельника, подступившего к ее стенам. Эту колокольню XVIII века из деревни Сыра Суксунского района поднимали, собирали на холме совсем недавно. Венец за венцом клала бригада плотников Аюпа Асылова, и вот теперь узор теней лег на теплые серые стены, и колокольня словно ожила... Скоро рядом с единственной шатровой колокольней, сохранившейся в крае, встанет деревянная церковь XVII века из села Тохтарева.

— Айда на колокольню? — услышала я за спиной мальчишечий голос.

Оборачиваюсь и вижу знакомые плутовские глаза под челкой темных волос.

С Олегом и его дедом — плотником Геннадием Алексеевичем Дурымановым из бригады Асылова и самим Асыловым я познакомилась на пути в Хохловку — так все называют здесь будущий музей. Был понедельник, и рабочие возвращались из города на работу.

Дорога шла вдоль густого ельника. Наш микроавтобус уже свернул с основного шоссе и теперь прыгал на ухабах еще не достроенной, вчерне проложенной дороги. Олег веселился, глядя на подпрыгивающий на его коленях бидон с краской. Впереди показался самосвал, крепко засевший в разъезженной колее. Бульдозер, рыча, тащил его из желтого месива.

«Спокойно, Федя, спокойно. Проскочим...» — бубнил в спину водителя Аюп Асылов. Потом, повернув ко мне гладко выбритое лицо, сказал:

— Работа точность любит. А тут как не опоздать? Почти десять лет, как мы строим музей, и столько же возятся с дорогой на Хохловку. Осенью, бывает, машина и вовсе не пройдет. Сорок километров от Перми, а попробуй доберись...

Недобрым словом поминал эту дорогу и директор Пермской специальной научно-реставрационной производственной мастерской Иван Захарович Косарев. Он прежде всего говорил о том, что сдерживает строительство музея. О дороге. О сезонности — ведь работы приходится вести только летом, и почти все деньги, которые дает Общество охраны памятников, надо освоить в какие-то несколько месяцев. О том, как трудно достать сегодня бревна сосны или лиственницы метровой длины. О сложности перевозки жилых изб — людям надо предоставлять квартиры... «За восемь лет работы, — говорил Косарев, — мы смогли разобрать, перевезти и поставить лишь девять памятников. В 80-м году музей собираются открывать, и к этому времени еще три-четыре памятника надо реставрировать непременно».

Три островка — три деревеньки вырастут со временем на зеленых склонах Заповедного холма: одна — типичная для Северного Прикамья (прототипом послужит село Янидор в Чердынском районе), вторая — характерная для Южного Прикамья, третья — коми-пермяцкая. Но самым, пожалуй, необычным будет промышленный сектор: ни в одном музее под открытым небом не увидеть промышленную архитектуру, связанную с древним промыслом — солеварением.

Еще на пути в Хохловку я расспрашивала Аюпа Асылова, что они сейчас строят.

— Соляной амбар кладем, — ответил он. — Приходи, посмотришь...

Удары топора известили о том, что бригада Аюпа Асылова приступила к работе. Мы с Олегом, забыв про колокольню, поспешили на берег залива.

...Соляной амбар рубили у самой воды. Уже стояли стены из огромных бревен, и вдоль фасада, выходящего на реку, вела широкая галерея. Вода подступала к мощным ряжам, на которые опиралось строение. Уже можно было представить, как подплывает к «соляному магазейну» ладья, пристает к галерее, и соленосы в белых рубахах взваливают на спину пудовые мешки... (Я видела в Пермском музее фотографию соленосов и, кажется, поняла дословный смысл выражения «пермяк — солены уши».)

Внутри амбара остро пахло смолой, стружками. «Во дает, городской сразу б сдох!» — восхищался Олег, глядя, как Михаил Алексеевич Баклушин поднимает бревно — подпорку под леса — и ставит его в угол, на попа. Плотники наращивали леса, чтобы класть стены дальше. Они и так были в рост с окружающими их елями, но оказалось, что надо нарастить еще столько же. Только «тогда амбар будет таким, как строили его когда-то. Амбары всегда считались важнейшими зданиями в городе, и если сгорали при пожарах, то упоминались наряду с земской избой и церквами.

По шаткой лесенке мы поднялись на верхние леса. Олег тут же побежал к деду, рядом с которым работали Александр Иванович Базаев и Аюп Асылов.

Мы стоим с бригадиром, опершись на последний венец, и, кажется, совсем близко, над головами, носятся птицы.

— Сейчас что, — улыбается Аюп, — высота нас не пугает. Есть трактор, есть кран. А вот как раньше с такими махинами справлялись? Лошадь, блок — вот и вся техника...

— А крышу какую класть будете? — спросила я.

— Двускатную. На самцах. Покроем двумя рядами теса да прокладку из берестяного «скалья» пустим. Работаем точно по документам, чертежам. Ну а там, где неясно, глядь — и сотворишь сам...

Аюп взялся за топор. Лицо его снова стало замкнутым, сосредоточенным.

...Неподалеку от амбара поднимается рассолоподъемная башня, похожая на сторожевую; она сложена из темных, рубленных в обло бревен. Рядом соляной ларь, будто обыкновенная изба, но без окон; он стоит на ряжах и стянут деревянной рамой, точно обручем; стены черные, с белыми потеками и пятнами соли. Варница еще не собрана: ее огромные серые, растрепанные временем, изъеденные солью бревна рассыпаны по зеленой траве. (Реставраторы говорят, что для них это самый больной период работы: только что памятник был, но пока еще его нет. В такие дни он напоминает неприбранного человека, вид которого не предназначен для постороннего глаза...) Соляной завод, точнее, одну ячейку его из четырех строений, где полностью можно проследить процесс производства, — рассолоподъемная башня, ларь, варница и амбар — реставраторы перевезли из Усть-Боровой.

Еще до поездки в Хохловку я побывала в Усть-Боровой, что стоит на окраине Соликамска. Почерневшей крепостью среди современного поселка гляделся сользавод. Его основал в 1882 году промышленник А. В. Рязанцев. Любопытно, что «рязанцевские солеварни» закрылись совсем недавно — почти век прослужил деревянный завод и мог бы, верно, служить и дальше, но условия труда были слишком далеки от сегодняшних.

Четко просматривалась планировка заводского двора: берег реки — линия амбаров, за ней — линия ларей и варниц. За спиной варниц поднимались вертикали труб. Рассолоподъемные башни по углам словно охраняли этот островок прошлого. Через улицу, на которую выходили глухими стенами постройки завода, — казалось, это одна сплошная стена, сложенная из бревен, — стояли тоже вытянувшиеся в линию и тоже потемневшие избы. В них когда-то жили рабочие соль-завода.

Все здания сохранили много особенностей деревянных построек Прикамья: ведь приемы русского деревянного зодчества не менялись веками. Так что «рязанцевские солеварни», несмотря на свой столетний возраст, позволяют заглянуть во времена более отдаленные, когда соледобывающая промышленность Прикамья была в расцвете.

В известном многотомном сочинении «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» подробно рассказывается, как еще в начале XV века русские посадские люди, пришедшие с европейского Севера, завели солеварение на речке Боровице, притоке Камы, а потом и на реке Усолке. Так начинался город Соль-Камская. В 1558 году Иван Грозный пожаловал Строгановых землями близ «Великiя Перми», дозволяя им строить города и призывать «людей неписьменных и нетяглых варницы заводить, соль варить». Несколько веков подряд начиная с XVI века центр России кормился солью-пермянкой. Шла она и на север, в Печорский край, в Олонецкую губернию, в Финляндию.