Где сидит фазан - Макс Неволошин Страница 24

Толик в роли ухажёра — не очень. Не её уровень. Высокий, симпатичный, да, и упакован неслабо: правильные лейблы там и сям. Но… простоват, как говорится, без затей. Хотя знать ему об этом пока не обязательно. В школе и байк-клубе она стала как бы девушкой Толика, что на время устроило обоих. Это напоминало гламурный брак по расчёту. Без постели, разумеется. Толик быстро просёк тему: обнялись-поцеловались-разбежались. А что он там друзьям говорил, и какие были сплетни — начихать. Главное — они классно смотрелись вместе — эффектно, интригующе. Почти официальное лицо школы и почти диссидент в заклёпанной косухе. И рядом сверкающий, как ёлочная игрушка, пафосно-вишнёвый мотоцикл.

Вот только место позади водителя Сашу напрягало. Девушек-пассажирок байкеры называли зажопницами или жопогрейками. Нет, она должна быть за штурвалом. Толик дал ей поводить, освоила легко, не ядерная физика. Месяц прессинга на родителей, и ей купили новенький «Чизет». «О, чиза, — сказал Толик, — знакомая железяка. Щас настроим, снимем всё лишнее, и выйдет классный чоппер».

Она стала единственной в городе девушкой-байкером. Гоняли в основном ночами, когда улицы пустые, человек по восемь-десять. Так веселее и можно навалять кому следует, если что. Отсутствие глушителей раздражало спящих граждан и бесило ДПСников. В лабиринте дворов и переулков ночные райдеры шутя уходили от гайцов.

Однако всё это: байк-клуб, Толик, комсомол — Саша воспринимала как пустячные хобби. Главной страстью её отрочества был лёд. Фигурное катание. На коньки её поставили в семь лет. Тренер, хмурая женщина с лицом арктической волчицы, попросила Сашу изогнуться так и эдак. Постоять на одной ноге, вытянув другую. Сесть на шпагат (почти удалось!). Прохлопать вслед за ней длинные, сложные ритмы.

— Фактура подходящая, — сказала она наконец, — но о медалях забудьте. Опоздали года на два. А так, для себя покататься — не вопрос, тренировки четыре раза в неделю. Расписание в офисе. Но удовольствие дорогое.

— Я в курсе, — холодно кивнула Сашина мама, — будем заниматься.

— Мам, а что такое фактура? — полюбопытствовала Саша на улице.

— Это… значит, что ты красивая. И гибкая. И всё у тебя получится.

— А почему о медалях забыть?

— Просто тётя немножко глупая. Вернее, не знает тебя пока.

Тренировалась Саша как ненормальная. И не четыре, а пять, иногда шесть дней в неделю. После школы — сразу на каток, и две тренировки с перерывом. В субботу — три. Плюс растяжка, хореография и ОФП. Не затем, чтобы уесть тренершу. Звали её по курьёзному совпадению Татьяна Михайловна Волчарская. Фразочку о медалях Саша, конечно, запомнила, но доказывать что-то кому-то? Обойдутся. Она просто знала, что станет лучшей, и ради этого готова пахать круглосуточно.

Хотя на самом деле «пахать» было для Саши нереальным кайфом. Круче, чем байк. Мотоцикл — штука быстрая, но тяжёлая. К земле тянет. А ей хотелось полёта, невесомости. Лёд стал её наркотиком. Однажды сломала руку и даже не заметила. Отработала прыжок на резине — покрытие мягкое, сантиметров десять толщиной. И коньки без скольжения, понятно. Падай, сколько хочешь. А потом — на лёд. Упал, встал, повтор. Упал, встал, повтор. Дома видит — рука опухла. Рентген, перелом лучевой кости. Тугая повязка и опять на лёд.

Через год получила разряд «юный фигурист». Через два — Волчарская стала заниматься с ней индивидуально. Хвалила редко. Чаще критиковала, иногда орала. Саша огрызалась вслух и про себя. Но каталась уже лучше всех. И подлянки мелкие начались от «товарищей» по команде. То шарф завяжут на семь узлов. То у куртки вывернут рукав или в карман подложат яблочный огрызок. Коньки она всегда держала рядом, на виду. А то бы и с ними чего-нибудь учудили. Кое-кто из девчонок перестал здороваться.

«Запомни, — сказала однажды Волчарская, — фигурное катание — это большой гадюшник. На людях все обнимаются и целуются. А внутри завидуют и ненавидят. Особенно лидеров. Тебе это должно быть по фигу. Скандалов избегать, но жёстко. Себя в обиду не давать. И сразу забыла. Главное — цель, остального не существует. Хотя я, может, зря тебе всё это говорю. Ошиблась я в тебе. Характер тот ещё».

К пятнадцати годам она докаталась до кандидата в мастера. На областных соревнованиях была главной претенденткой на «золото». Будущее представлялось гладким, как свежий лёд. Чемпионаты страны, олимпийские медали, институт спорта, а там… Партийная либо тренерская карьера.

Но вышло по-другому.

Завтра соревнования — ехать на сборы. За день, как обычно, — финальный прогон. Все программы откатала по нескольку раз. Сумасшедшая нагрузка, шесть часов почти без отдыха. Устала как собака. Зал был на третьем этаже. И широкая, крутая, винтовая лестница — до первого. Эта лестница — последнее, что Саша отчётливо запомнила из того грёбаного дня. Потому что оступилась и долго летела кувырком, пока не тормознула головой об стену. Кое-как встала, умылась. Непонятным образом приехала домой. Дальше — темнота.

Дальше команда отбыла на сборы. А Саша — на полтора месяца в больницу. Перелом руки, ноги и черепно-мозговая травма. Именно этого боялись родители, когда она просила мотоцикл. А байк оказался ни при чём. Обычная лестница.

Первые дни были самыми лёгкими. Ей кололи что-то седативное или обезболивающее. Видимо, какую-то наркоту. Лекарства начисто стирали мысли о плохом. Дарили лёгкость, покой и блаженство. Цветные, чудесные сны без конца. Порой она видела себя извне, зависая над кроватью. Иногда не могла понять, грезит или нет. Приходили и уходили люди: врачи, родители, Толик… Волчарская, кажется, рассказывала о соревнованиях. Или она Саше приснилась? Саша говорила с ними и почти сразу забывала, о чём.

Затем кости начали срастаться. Боль превратилась в ноющий зуд. Сильные внутривенные препараты заменили бестолковыми таблетками. И сразу вернулись неприятные мысли. О том, что все планы сгинули к чёрту! Девять лет… Девять лет жизни свёрнуты в трубочку и засунуты коту под хвост. Большой спорт накрылся — это ясно. Не будет медалей, аплодисментов, интервью… Да что там спорт, хромой бы не остаться. Ей объяснили — такой вариант не исключён.

И ещё одна поганая идейка крутилась в голове, мешала спать. Мерещилось, что там, на лестнице кто-то её тихонько подтолкнул. Так легко и походя, как может только судьба. Людей сзади вроде не было. Она уходила с катка последней. Или нет? Или это карма действительно? Знак. Расплата за гордыню и снобизм.