Серебряная лоза - Олли Бонс Страница 24

Хвостатый не знал, что это могут быть за требования. Но раз его наставник боится даже намекнуть, что произошло, и каждую ночь видит кошмары, то ясно, что его впутали в какие-то чёрные дела.

— Да слышишь ты, парень? — донёсся до слуха раздосадованный голос мастера. — Что это тебе то и дело уши закладывает?

— О матери с отцом думал, — сказал хвостатый полуправду.

— Так вот, если вдруг я не успею, поручаю это тебе, слышишь? С Гретой-то я не поговорил пока, хочется, чтобы девочка хоть немного ещё беззаботно пожила. Думал, как накоплю, чтобы и Эдгарду за услугу, и ей на новом месте обжиться, тогда уж скажу, но кто знает, как оно пойдёт. С торговцем я уже перекинулся словечком, но если что, ты сам ему заплатишь и Грете мою просьбу передашь, обещай. Обещаешь? Вот спасибо. А где я деньги храню, ты всегда знал.

Долго вертясь без сна в ту ночь, хвостатый с удивлением думал, в какие же безрадостные дали, в какие дебри завела его детская глупая погоня за механическим волком.

Глава 12. Настоящее. О помощи откуда не ждали

— Вы тоже видели волка? Мне не показалось? — пискнула Марта, барахтаясь в попытках подняться.

Судя по всему, под ними лежало зерно, надёжно укрытое от сырости плотной тканью. Но саму ткань ничего не защищало, и потому, пропитавшись ночным туманом, была она влажной, холодной и липкой, точно жабья шкура. Хитринка прикоснулась к ней невзначай и принялась брезгливо утирать руки о края одежды.

— Марта, не вертись! — между тем пытался угомонить девчонку Прохвост. — К краю не приближайся. А лучше бы нам и вовсе лечь и не маячить, чтобы никто не увидел.

— А там кто-то есть! — выпалила неугомонная девчонка, указывая вперёд.

Несколько вагонов в начале состава были с крышами, и по верху кто-то осторожно пробирался, окутанный клубами пара. Благодаря тёмной накидке этот человек почти сливался с чёрным металлом, так что был совсем не заметен, пока вновь не начинал движение.

— Что нам делать? — прошипела Хитринка на ухо Прохвосту.

— Подождём, — негромко ответил он. — Ясно же, этот незнакомец имеет не больше права здесь находиться, чем мы сами.

Расстояние между ними и фигурой в накидке всё уменьшалось. Видно стало, что человек тащит какой-то груз за плечами и вдобавок увесистый узел в руках. Несмотря на это, он ловко перебирался между мотающимися в стороны вагонами.

— Привет, ребятки! — донеслось вместе со взмахом руки.

— Это же Каверза, — обрадовался Прохвост и помог их невольной спутнице преодолеть последнюю преграду.

— Уф, — выдохнула та, осторожно сняла с плеча свою дубину и растянулась на спине. — До чего устала! Вы, я вижу, тоже стражникам не попались. Куда путь держите?

— Пока что в город Шестерни, — поспешил ответить Прохвост, — но больше сказать не можем. Ты уж прости, но мы о тебе ничего не знаем.

Он произнёс это таким тоном, что стало ясно: сказанное предназначается не только Каверзе. Это заодно было и предостережение спутницам, чтобы те держали язык за зубами.

Хитринка немедленно ощутила досаду. Ведь она собиралась расспросить названого брата о словах стражника, а теперь свободно поговорить не получится.

— Осторожничаете, значит? — рассмеялась Каверза. — Это правильно. Незнакомцам доверять нельзя.

Тем временем Марта провела пальцем по странному предмету, который Каверза притащила с собой, и раздался тонкий нежный гул.

— Что это? — с восторгом спросила девчонка и тут же провела пальцем снова.

— Гитара, — ответила Каверза, подтягивая инструмент к себе. — Никогда не видела, что ли? Струны-то не порви.

И она, всё ещё лёжа на спине, прижала гитару к груди и закрыла глаза. Тонкие пальцы тронули струны, ещё и ещё, и отдельные звуки слились в мелодию.

Вагон мотало, грохотали колёса, что-то хрипело под днищем состава, но музыка пробивалась сквозь этот шум и была так невыразимо прекрасна, что у Хитринки даже слёзы выступили на глазах. Прохвост, этот остолоп, и вовсе раскрыл рот — конечно, это ему не стук по тарелкам. Марта восторженно пискнула.

Вокруг тянулись пустые поля с чахлой растительностью, небо светлело, зарделась полоса на востоке. На краткий миг Хитринка забыла про все беды, про голод, озябшие руки и отсыревшую одежду, и ей захотелось, чтобы они вечно ехали всё вперёд да вперёд под эту дивную музыку.

— Голодные, может? — спросила Каверза, не раскрывая глаз и не отпуская струны. — А то у меня там хлеб и сыр.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Прохвост.

Но Марта уже с довольным видом потрошила узел. Она отхватила себе два здоровенных ломтя и принялась уписывать за обе щёки.

— И как только ты до этих лет дожил, такой скромный, — фыркнула Каверза, откладывая гитару в сторону и садясь.

Затем она задрала свои юбки так высоко, что Прохвост стал алее восходящего солнца, и из закреплённых на бедре ножен достала небольшой кинжал. Покачав головой, поглядела на растерзанный Мартой хлеб и разрезала остаток на три почти ровных части. То же проделала и с сыром.

— Угощайтесь, — скомандовала она, протирая кинжал о край накидки и вкладывая его обратно в ножны. Затем поправила юбки.

Хитринка не стала дожидаться повторного приглашения. Они и вправду давно не ели, тут уж не до вежливости. Однако Прохвост всё ещё сидел, смущённый, и не решался взять свою долю.

— Ох, ну до чего милый мальчик! — развеселилась Каверза. — Может, мне тебя с рук покормить?

— Не надо, — буркнул Прохвост и принялся, наконец, за еду. Уши его при этом могли освещать пространство не хуже светляков.

Хитринка подумала, что спутница всё-таки ей не нравится. Может, и некрасиво так думать о той, чей хлеб ты ешь в эту самую минуту, но не нравится, и всё тут.

Состав миновал, не останавливаясь, небольшую станцию. Каверза скомандовала всем лечь, чтобы не торчать над бортами вагона, и при этом оказалась слишком уж близко к Прохвосту. А после, когда вагоны снова ползли среди голых равнин, эта вертихвостка (вот бы подходящее было для неё имечко!) ещё и принялась обучать Прохвоста игре на гитаре. Этот оболтус прямо-таки светился от счастья. То ли гитара ему так понравилась, то ли то, что Каверза обнимала за плечи и клала свои пальцы поверх его рук.

Марта лежала на животе, подперев руками подбородок, и с довольным видом наблюдала за этими двумя. И Хитринка, пышущая гневом, чувствовала себя ужасно одинокой.

— Подъезжаем, — сказала, наконец, Каверза. — Сойти бы нам