Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1979 год Страница 25

— Попробуй все-таки, — сказал Ралаймунгу.

— Да, ничего не остается, — вздохнул знахарь и, перейдя с французского на мальгашский, властно приказал: — Все — десять шагов назад! И ни звука, ни вздоха. Тот, кто скажет слово, станет убийцей больного.

Покорно и беззвучно толпа отступила назад. Помощники знахаря стали делать промывание желудка, а сам он ушел в соседнюю хижину и вышел оттуда минут через десять — в дамбе, обернутой вокруг бедер. Белая повязка туго перетягивала его лоб.

— Хадридридридндрна! — воскликнул он.

Толпа, и без того хранившая молчание, замерла. Было видно, как люди сдерживают дыхание и боятся даже шелохнуться.

Знахарь проверил биение пульса на висках у юноши, взял его руки в свои и замер. Шесть, семь минут... Знахарь освобождает свои руки и, впившись взглядом в закрытые глаза юноши, начинает двигать пальцами перед его лицом. Восемь, десять минут... Пальцы двигаются в разных направлениях, иногда знахарь меняет положение рук, но при этом видно, что он все время пытается удержать кисти под одним углом к голове больного. Десять минут... Знахарь вскакивает, с силой ударяет юношу в область сердца, громовым голосом выкрикивает несколько фраз и вновь садится на корточки перед больным.

Глаза его широко раскрыты, мускулы лица напряжены до предела, и крупные капли пота, катящиеся по лбу, все чаще и чаще падают на неподвижное тело умирающего. Четырнадцать, пятнадцать минут... Удар по сердцу, властный окрик, и вновь напряженное волевое усилие. Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать минут... Удар, окрик. Девятнадцать, двадцать... Теперь удары следуют все чаще и чаще, а окрики делаются все более громкими и яростными. Я еле сдерживаюсь, чтобы не спросить Ралаймунгу, что означают выкрикиваемые слова.

Тридцать четыре, тридцать пять минут... Знахарь выкрикивает новое слово, и первая конвульсия пробегает по телу юноши. Знахаря бьет мелкой дрожью, и кажется, что эта дрожь, передаваясь юноше, усиливается, заставляет тело извиваться в судорожных движениях. Тридцать шесть, тридцать семь минут... У больного начинается рвота. Он открывает глаза.

— Все, — говорит доктор Ралаймунгу. — Теперь знахарь не даст ему умереть. А я вне больницы, без необходимых лекарств и приспособлений — здесь, под баобабами, этого сделать не смог бы.

Помощники знахаря прилаживают рог ко рту больного, промывают кишечник и поджигают какой-то порошок, которым принимаются окуривать юношу. Он даже слегка улыбается им.

Знахарь, сорвав повязку с головы, вытирает ею пот и устало идет к хижине.

— Пусть отдохнет, — говорит Ралаймунгу. — А ты, Лиуна, приготовь-ка лучше обед в машине. Когда знахарь отдохнет, пригласим его перекусить.

— Что же все-таки случилось в деревне? — спрашиваю Ралаймунгу.

— Отравились, значит, на пастбище девять мужчин, которые присматривали за скотом. Узнав об этом, местный колдун-мпамарика, которого все здесь недолюбливают, заявил, что в ночь перед тем, как случилось несчастье, он встретил под деревом хелу, которые сказали ему: «Род, к которому принадлежат отравившиеся мужчины, должен покинуть деревню».

— А ему-то это зачем?

— Прямой смысл. Живут в Амбатубе всего два рода: тот, который постигло несчастье, и тот, к которому принадлежит сам мпамарика. Пастбища здесь небогатые, водопоев мало. Поэтому избавиться от доброй половины населения деревни и заполучить их земли остающемуся роду — прямой резон...

— Неужели они уйдут?

— В хелу здесь верят, их боятся, и похоже на то, что половина деревни готовится сняться с места.

— В чем же тогда будет заключаться миссия омбиаси? И кто попросил его уладить дело?

— Обо всем происшедшем узнали местные власти, которые хотят помешать переселению. Когда речь идет о хелу, применять административные меры они не считают возможным. Поэтому и обратились к авторитетному омбиаси. Ну а что он придумает, спросим у него.

Тромба

Однако знахарь оказался немногословным и за обедом лишь обронил: «Вечером проведем тромбу». Он съел две банки консервированного компота, сказал, что ни пить пиво, ни есть мясо ему сегодня нельзя, загадочной улыбкой ответил на предположение доктора о том, что отравление мясом, возможно, совсем не случайно, если принять во внимание стремление местного колдуна отдать своему роду все водопои и пастбища. «Я очень устал и должен отдохнуть перед тромбой», — сказал он, и, поблагодарив, удалился.

Прилегли отдохнуть в машине и мы.

Тромба?.. Несколько раз я встречал в литературе и слышал в разговоре с мальгашами этот термин, который по своему значению скорее всего близок к понятию «коллективный транс», «массовая истерия». В анналах истории острова разбросаны многочисленные свидетельства самых разнообразных проявлений тромбы, отмечавшихся у многих мальгашских племен, а вне Мадагаскара известных лишь у индонезийцев. Обычно тромба — это спиритический сеанс на мальгашский манер, во время которого оккультных дел мастер «общается» на виду у всех соплеменников с кем-нибудь из знатных предков.

Предок, как правило, предсказывает будущее всему роду или даже племени. Умело используя приемы массового гипноза и играя на религиозном фанатизме присутствующих, организатор тромбы вводит их в состояние коллективного транса. В племенах сакалава и бара сеансы тромбы проводили среди воинов, чтобы снять нервное напряжение перед боем и внушить им уверенность в победе и бессмертии. Бывали случаи, когда знахари на тромбах избавляли от недуга заикавшихся и парализованных детей.

...Я задремал и проспал, наверное, долго, потому что, когда гулкие зловещие звуки барабана разбудили меня, яркая луна успела занять место высоко в небе.

По опустевшим улицам мы, ориентируясь на гул тамтамов, поспешили за околицу, к баобабам, где собрались все жители деревни. В углублении, вырытом среди пыльной площадки, пылал огромный костер. Его отблеск, выходящий как бы из-под земли, эффектно выхватывал из темноты полуобнаженные фигуры приплясывающих людей.

Странное дело: сколько раз я ни присутствовал на таких действах, как бы холодно и рассудочно ни наблюдал сам за собой, атмосфера коллективного транса, царящая в толпе у костра, рано или поздно передавалась и мне. Естественно, среди участников тромбы я, наверное, единственный не верил в предстоящее свидание с предками — разана. Но неумолимо ритмично ухали невидимые за ярким светом костра тамтамы, истерически взвизгивая, извивались над огненной ямой женщины. Самозабвенно прыгали через нее мужчины, и какой-то дурман овладевал мною. Не прошло и получаса, а нервы мои были уже напряжены до предела.

Внезапно стихли тамтамы, умерили пыл танцующие, и на площадке перед костром появилась женщина средних лет в тростниковой юбке, длинные распущенные волосы закрывали грудь и плечи, вымазанные пеплом. Низко наклонив голову, широко раскрыв глаза; она начала с легкостью птицы виться вокруг огня. Иногда она останавливалась, вырывала клок волос и, вытянув руки, прыгала к костру, словно сама желая броситься в огонь. Но когда желтые языки уже были готовы коснуться ее, резко ухали барабаны, и женщина, отпрянув, вновь пускалась кружиться вокруг костра.

— Это мать юноши, что умер сегодня, — шепнул мне на ухо доктор Ралаймунгу. — Своим танцем она говорит, что злой дух, который забрал ее сына, теперь вселился и в нее, желает и ее смерти. Значит, хелу по-прежнему хотят ухода из селения.

Женщина вновь подбегает вплотную к костру, но, когда барабаны предупредительно ухают, не отпрыгивает назад, а падает на землю. Огонь уже взбирается по ее тростниковой юбке... В этот момент возник из темноты омбиаси, закутанный в белоснежную ламбу. Он воздевает обе руки над женщиной. Желтые языки, взбирающиеся по одежде потерявшей сознание матери, внезапно делаются ярко-зелеными, густой белый дым обволакивает и женщину, и склонившегося над нею омбиаси.

Когда дым рассеивается, колдуна на площадке уже нет. Женщина медленно встает, несколько минут стоит неподвижно, а затем, как бы стряхнув с себя горе и усталость, начинает новый танец и... снова падает в конвульсиях.

Несколько соплеменниц, подбежав к ней, пытались удержать несчастную. Минут пятнадцать продолжалась их борьба. Внезапно поднявшись, мать с силой, свойственной лишь людям, находящимся в невменяемом состоянии, бросилась к толпе и начала тащить на площадку тех, кто пританцовывал на месте. Они подбегали к костру и, как бы принимая у женщины эстафету, изгибались всем телом и подпрыгивали.

Умолкли тамтамы, и тихая, щемящая сердце мелодия гитары-валихи полилась из темноты. Толпа замолкла, ее внимание обратилось к женщинам, бившимся в конвульсиях у костра. Бамбуковые струны валихи выли все жалобнее и громче, нагнетая атмосферу истерии.

Но вновь возник у костра омбиаси. И легко, быстро изменил настроение всех присутствующих, громовым голосом произнеся несколько фраз. Поочередно подходя к катающимся по земле женщинам, омбиаси бесцеремонно поднимал их, слегка встряхивал и ставил на ноги. Положив левую руку на голову женщине, он начинал быстро водить растопыренными пальцами перед ее глазами, что-то тихо приговаривая. Через две-три минуты женщина успокаивалась и столбом застывала на площадке. Тогда омбиаси оставлял ее и переходил к следующей.