Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1979 год Страница 25

По мнению Н. Н. Воронина, московская крепость 1156 года не выходила за пределы старого рва, отсекающего с напольной стороны мыс Боровицкого холма. Однако раскопки показали, что ров был засыпан именно при Юрии. Крепость значительно прибавилась в сторону «поля» (нынешней Красной площади), но, как и прежде, стены шли по кромкам холма, не охватывая его подножий.

Юриев Кромник, видимо, превосходил крепость пра-Москвы не только размерами, но и мощностью своих деревянных стен-срубов, внутрь которых было положено немало земли.

Юрий умер в Киеве, не увидев своей новой Москвы. А она пережила его всего на двадцать лет.

Тут мы входим в промежуток, относительно которого московская археология почти безмолвствует, но зато летописи становятся красноречивей: слово «Москва» нет-нет да и мелькнет на их страницах. В лето 1175-е, вскоре после трагической гибели Андрея Боголюбского, один из его младших братьев, Михалко, выехал из Чернигова во Владимир, рассчитывая занять великокняжеский престол. Но ростовские бояре уже сговорились с . враждебными Юрьевичам князьками и не впустили его в залесскую землю. «Ты пожди мало на Москве», — просили они Михалка.

Тот, не имея достаточного войска, вынужден был вернуться восвояси. Но уже в следующем году вместе с братом Всеволодом (еще не носившим тогда прозвище Большое Гнездо) Михалко — через ту же Москву — прошел на обидчиков с намерениями решительными. Засевшие было во Владимире князьки Мстислав и Ярополк позорно бежали.

Наступил 1177 год — год смерти Михалка, венчания на великокняжеский престол Всеволода Юрьевича и... сожжения Москвы. События разворачивались так. Схоронив брата, двадцатидвухлетний Всеволод решил наказать зачинщиков недавних козней против его рода. С этим он пошел на Ростов, где отсиживался Мстислав. Ростовцы двинулись встречь, полки сошлись в окрестностях Юрьева-Польского, на Липице. Всеволод в прах развес ряды ростовцев. Мстислав пробрался в Рязань, где принялся крамолить князя Глеба — своего дружка по недавней козни во Владимире. И Глеб, по слову летописца, «пожже Московь всю, город и села»...

Только в окрестностях своей столицы настиг Всеволод погромщиков. Он был гневен в сече, но отходчив. Зато горожане, разъярясь, при виде взятых в полон Глеба/ Мстислава и Ярополка, потребовав ли у князя выдать всех троих на правеж. Как мог, Всеволод противился вечевому буйству. И все же толпа настояла на своем. Отбитые у стражи, Мстислав и Ярополк были ослеплены. «Глеб же рязанский в погребе и умре».

III. Москва Всеволода Большое Гнездо. Трудно сказать, сразу ли взялся Всеволод за восстановление Московского Кремля. Были у него в те годы и иные срочные заботы — укреплял свои северо-западные рубежи строительством города Твери — у впадения в Волгу Тверцы и Тьмаки.

О Москве во все эти годы книги молчат. Лишь в летописной статье за 1207 год, когда Всеволод предпринял большой поход против Ольговичей, разорявших вместе с половцами русскую землю, упомянута Москва как место встречи великого князя с сыном Константином — тот привел с севера ополчение новгородцев и ладожан.

Черев два года Москва снова упомянута, теперь — по поводу разбойных действий двух мелких князьков, которые «повоеваша около Москвы» (и на это «около» обратим внимание), но тут же исчезли, как лишь Всеволод послал на них своего сына Юрия.

И то, что ходили грабители «около», а к самому городу не подступились, и то, что Всеволод с Константином простояли в Москве целую неделю с большим войском и ополчением, свидетельствует: город к этому времени уже снова возродился и имел надежные оборонительные сооружения, никак не меньшие, чем при Юрии Долгоруком.

Но и эта Москва, третья уже по счету, пережила своего строителя ненадолго — на двадцать с небольшим лет.

«Toe же зимы, — сообщал летописец, — взяша Москву Татарове, и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную христьянскую веру... а люди избиша, а град и церкви святые огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша».

IV. Москва Михаила Хоробрита. Известно, что после нашествия первым князем, который долго и прочно жил в Москве, был меньший сын Александра Невского Даниил. Не зря он первым и носил прозвище Московский. Но Даниил обосновался здесь накрепко, видимо, лишь в восьмидесятые годы XIII века, то есть через сорок с лишним лет после Батыева погрома. Что же, так Москва и оставалась почти полстолетия пустырем?

В 1246 году итальянский монах Плано Карпини, ехавший по заданию папы римского в Монголию, останавливался в Киеве. В этом еще недавно великолепном городе, который красотой и размерами превосходил Париж и иные столицы Запада, он насчитал всего около двухсот домов.

Кажется, что уж о маленькой-то Москве говорить! Не было ее тогда, не могло быть, если сам Киев превращен в жалкую деревню. И все-таки какая-то жизнь у устья Неглинной теплилась. Недаром в эти годы имелся у города свой князь, имя которого хорошо известно: Михаил Хоробрит, брат Александра Невского. И трудно поверить, что за десять лет своего здешнего житья он и палец о палец не ударил для того, чтобы хоть в какой-то мере восстановить город.

Вообще нужно заметить, что распространенное мнение о полном запустении русских городов в первые десятилетия ига — скорее литературный образ, чем доказуемый исторический факт. Не прошло и года после страшного бедствия, как на Руси там и здесь, сперва робко, как бы прислушиваясь и примериваясь, а потом все упорней зазвучали плотницкие топоры, а то и молотки камнетесов. В 1234 году чинили пострадавшую от захватчиков белокаменную церковь Бориса и Глеба в Кидекше. Тогда же во Владимире приступили к поновлению самой великой здешней святыни — иконы Владимирской Божьей Матери... И год от года подобные работы не утихали, но, наоборот, становились повсеместней...

Надо было жить и верить, и одно невозможно было без другого.

V. Москва Даниила. В 1293 году вновь затрещали русские огорожи. Карательный набег ордынцев запомнился под именем Дюденевой рати. Тридцатидвухлетний Даниил Александрович Московский находился тогда в стенах своего города, который чужеземцам достался легко: ордынцы прибегли к помощи какого-то обмана, недаром и летописец сообщает с оттенком укоризны, что они Даниила «обольстиша». Как будто в Москве обошлось тогда без огня… Но, с другой стороны, настораживает мрачность заключительного мазка, в картине общерусской беды, воссозданной древним историком. Приведя список захваченных карателями городов, он говорит: «и всю землю пусту сотвориша».

После Дюденевой рати Даниил княжил в Москве еще десять лет. Именно на это время приходится вся его слава как первого настоящего здешнего хозяина. Новейшие археологические исследования в Кремле не так давно увенчались великолепной находкой: во время реставрационных работ в Успенском соборе под его основанием обнаружены остатки бело каменной кладки неизвестной до ныне церкви. Ученые установили что сооружена она именно при Данииле Александровиче — более чем за четверть века до рубежа с которого обычно начинался от счет белокаменного строительства на Москве. Сооружена в самую казалось бы, глухую, неподходящую пору, в век руин и пепла.

VI. Москва Ивана Калиты. Об этой Москве можно было бы оказать гораздо больше, чем о всех предыдущих, вместе взятых, — так заметно, так ощутимо она возросла и украсилась при великом князе Иване Даниловиче. Но, пожалуй, убедительней всего говорит о ней краткая погодная последовательность строительных событий.

1328. В Московском Кромнике возводится белокаменный Успенский собор. 1329. Рядом с ним (на месте нынешнего Ивана Великого) поставлена каменная церковь во имя Ивана Лествнчника. Построена всего за одно лето — с 21 мая по 1 сентября! 1330. Заложен каменный же храм возле великокняжеского двора — знаменитый Спас на Бору. 1333. В одно лето закончено строительство белокаменного Архангельского собора — будущей княжеской и царской усыпальницы.

Между последними двумя событиями Кромник — в 1331 году — горел. Его починили, но через шесть лет побуйствовал здесь очередной пожар. И снова терпеливые москвичи готовы были приняться за починку Даниловой крепости. Но у Ивана Калиты уже иное было на уме. Вскоре в подмосковных дубравах зазвенели топоры, ухнули оземь первые вековые великаны.

1339. К ноябрю этого года все подготовительные работы были закончены и размечены новые границы Кромника — невиданные, небывалые: четыре, чуть не пять таких крепостей, как прежняя, способна вместить в себе затеваемая Калитой ограда. Одна стена со старого рубежа, что на гребне холма, шагнет вниз, к его подножию, я вберет в черту города приречную часть посада. Другая, «напольная», или «лобовая», стена также решительно сдвинется — в северо-восточном направлении.

1340. Один осенний месяц, три зимних и еще один весенний — всего-то понадобилось строителям, чтобы соцветье кремлевских соборов вобрать в новую прочную дубовую раму. На веселую эту, тешащую сердце картину Иван Калита успел полюбоваться перед смертью. Вокруг него под звон и чмок нетерпеливой мартовской капели шумела юная Москва.