Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год Страница 25

В эту ночь «гюрза спала беспокойно. Ей снилось старое дерево, на его ветках сидела пестрая птица. В своем сне гюрза потянулась навстречу немому пению, но птица вспорхнула и улетела, все так же раскрывая и закрывая длинный черный клюв.

Утром гюрза проснулась от истошного собачьего лая. Собака скоро убежала, и гюрза уснула опять. Она открыла глаза лишь тогда, когда солнце уже поднялось довольно высоко и у самого плетня бойко и суетливо расхаживали куры. Вскоре они заметили присутствие змеи, раскричались и, хлопая крыльями, бросились врассыпную. Прибежал петух, встал у плетня в боевую стойку, воинственно прокукарекал. Гюрза безучастно отнеслась к куриному шуму и, спокойно подрагивая мышцами, то сокращалась, обвивая жесткие ветки плетня, то вытягивалась в длинную черную ленту. Она была во власти настроения, навеянного музыкой.

Гюрза не заметила человека, заинтересовавшегося, видимо, куриным переполохом. Он внимательно огляделся, затем ушел. Вскоре человек вернулся, неся в одной руке лопату, а в другой транзисторный приемник. Гюрза, оставаясь незамеченной, наблюдала за ним. У человека были спокойные, уверенные движения, и они не раздражали гюрзу.

Человек повесил транзистор на ветку дерева, покрутил черное колесо настройки, нашел музыку и, взяв лопату, стал окапывать дерево.

При первых же звуках музыки гюрза насторожилась. Она проглотила слюну, завороженно вытянулась, расслабленно повисла на прутьях, в такт мелодии поводя головой. Музыка напомнила ей прошлое. В ней причудливым образом сочно и красиво слышался шелест корявого дерева, в стройную мелодию вплелись крики голодных птенцов, потом как будто наступил вечер и птица запела свою чистую и печальную песню, угасающую в темнеющем дрожащем воздухе. Предсмертно вскрикнула лягушка, и все заглушил бурный, гремящий камнями поток.

Гюрза вытянулась из плетня и, околдованная мелодией, мягко подалась к дереву. Человек, увидевший змею, щелкнул выключателем и переложил лопату в правую руку. Не осознавая грозившей опасности, гюрза вползла под плетень. Человек подошел поближе, одной рукой взялся за верхний край плетеной изгороди, приподнял ее, а другой метнул лопату в изогнутое тело гюрзы. Она увернулась и, внимательно следя за человеком, стала медленно втягиваться в скользкие ветки. И вдруг в ней проснулся страх, сухой, горячий... Он подкатился к широко раскрытым глазам красными горячими волнами, наполнил хищную пасть липкой горьковатой слюной. Она изо всех сил старалась вжаться в жесткое переплетение прутьев, но человек приподнимал плетень и стряхивал змею.

После неожиданно сильного толчка гюрза шлепнулась в пыльную землю, отпрянула назад. Молниеносно обернувшись, выставив вперед ядовитый зуб, она бросилась навстречу блестящему полукружью лопаты, отшлифованному от долгого соприкосновения с землей. В острие сверкнуло солнце, отразилось криво и искаженно...

Факел протеста

Микрокосм в океане

9.02.78. «Тигрис» вышел с внешнего рейда Карачи и направился в открытое море. Ночью подул ветер, а к утру стихия и вовсе разыгралась за завтраком волна выдала добрых двести килограммов воды прямо на стол. Следующие не менее полновесные волны ударили «Тигрису» поочередно в обе скулы.

Вахту несем попарно. Парус заполаскивается. Дважды за последние сутки объявлялся аврал.

Бежишь с юта на бак в кромешной тьме, шаришь ощупью, за что уцепиться. Раньше хватался за ящик, теперь его нет, зато под ногами канистра, исчезла привычная веревка справа и так далее. После берега все не так, а стихия не дает нам времени адаптироваться» разобраться с багажом, со здоровьем: Хейердал, к слову, трудный пациент. Любую таблетку пробует на зуб, выясняет, от чего но-шпа, от чего бускопан и как он взаимодействует с левомицетином. Температура 37,7. Если к завтрашнему дню не спадет — начну инъекции антибиотиков. Океан же не сочувствует — только ярится...

10.02.78. Свежая погода, крепкий ветер — отнюдь не попутный. Из тридцати двух румбов компасной картушки он разрешает нам лишь два — узкий сектор, для неуклюжей ладьи почти щелка. Но и в ней мы пытаемся маневрировать, ищем наивыгоднейшую щель в щели

Повернем чуть чуть, бросим с борта деревяшку, замерим по ней скорость, взглянем на буй за кормой, прикинем снос. И опять свернем, и опять... — пока не поймаем сочетание максимальной скорости и минимального дрейфа.

Этот метод разработал Тур. Он по-прежнему на постельном режиме, но чувствует себя лучше. Карло опутывает румпель веревочными тягами, чтобы не надрываться, выруливая. Детлеф укрепляет вдобавок к вертикальным килям два гребных весла. Насущные путевые заботы.

Впереди, чуть сбоку, висит над горизонтом Южный Крест. Если взять его в створ с левой ногой мачты и так держать, можно не сверяться с компасом.

Курс зюйд-зюйд-вест — подальше от материка, на простор. А потом куда? Вот и прозвучал главный вопрос, свидетельствующий, что экипаж «Тигриса» снова в форме.

11.02.78. Карло призывает посетить Красное море. Мне эта идея не нравится и вот почему.

1) Идти в Красное море — значит продолжать каботажное плаванье. Сам по себе каботаж — занятие достойное любой моряк понимает, что у берегов плыть опаснее, чем в открытом море, однако наши «болельщики» иного мнения, и нам, увы, надо их уважить.

2) Вход в Красное море фактически закончит экспедицию, так как выйти назад в океан мы уже не сможем. А резервы живучести судна далеко не исчерпаны.

Куда заманчивей другое. Править к Экваториальной Африке, например к Кении. Аргументы таковы:

а) До Кении около двух тысяч миль, дойдем за пятьдесят дней. Неплохое автономное плаванье, выигрышное в смысле престижа,

б) Пересечь экватор — этап, событие Путешествие сразу станет как бы трансокеанским. Снимем бортовой праздник Нептуна — наш фильм нуждается в веселых кадрах,

в) В Кении сможем запечатлеть пейзажи, интересных животных — также немаловажно,

г) Красное море отменяет Кению, но Кения не отменяет Красного моря. Останется лодка на плаву — а она наверняка останется, — пойдем из Кении куда угодно.

Дискутировали за едой Тур к столу не вышел, покорно скучал в хижине. Я явился к нему с новостями. Из двух точек зрения шеф выбрал и одобрил мою, заметив, что спорить-то пока рано. От Карачи мы не удалились пока что и на двести миль. Курс, который держим, равно годится для обоих финишей, а позже посмотрим.

11.02.78. Без четверти десять вечера. Одеваюсь, бужу Германа. Звезд не видно, блеснула в тучах ущербная луна и скрылась.

Управлять сначала несложно, однако вскоре ветер усиливается и начинает накрапывать дождь. Посылаю Германа проверите все ли укрыто на кухне, и надеть непромокаемый костюм. Герман ушел и пропал.

Дождь уже не капает, а льет. Мой ветрозащитный костюм хоть выжимай. Герман, ты заснул?!

Наконец-то явился. Передаю ему румпель, а сам бегу переодеваться.

Ливень хлестал, когда я вернулся. Герман фыркал и отдувался, как морж. Засвистели снасти — значит, ветер штормовой. Рулевое весло заскрипело в набухших веревках.

Господи, что за ночка! Руль скрежещет. Лодка тяжело уходит вправо, затем, перевалив на 240°, срывается в запретные 270°, возвращай ее назад, но не дай уйти за 210° — слаломная гонка, бешеные качели. Море являет собой зрелище фантастическое, кажется, что оно горит. Причудливые светящиеся змеи на гребнях валов ползут на судно и разбиваются миллиардами искр. Гигантские тусклые пятна возникают в глубине, меняют форму, мерцают, движутся. Шлепанье, ворчанье, урчанье — «Тигрис» ворочается, как кит.

Я держу руку на румпеле: 240°, 250°, 270°... — пора! Жму рукоятку, и вдруг она проваливается, как в воздушную яму. Ветер изменил направление...

Взгляд на компас — стремительно катимся к 210°. Рукоятка свернута до отказа — бесполезно! 200°, 195°, 190°... Бегу к страховочному веслу, налегаю: 180°, 175°...

— Все наверх! Парус вниз! Парус ползет не вниз, а вперед и вправо, сейчас он вырвется, улетит. Страшный треск!

— Рей?!

Нет, обломилась верхушка мачты, самый кончик, стеньга, трехметровый кусок.

Грот мечется перед лодкой, как сумасшедший непогашенный парашют. Кое-как прижимаем его к борту, комкаем, втаскиваем на крышу хижины. Все это в кромешной тьме.

Бросили плавучий якорь. Приладили на форштаг брезентовое подобие аварийного стакселя. Сели и пригорюнились. Теперь мы беспомощны до утра.

12.02.78. Тур кивнул на мою тетрадку:

— Не забудь записать — вчера полночи сражались за 210°, мучились, сломали мачту, а на рассвете, когда никого не было на мостике и лодка дрейфовала, компас показывал точно 210°.

Да, смешно, но именно таков океан, и неизвестно, что он преподнесет через десять минут.