Рыжая обложка - Иван Михайлович Миронов Страница 25

Поэтому он откажется от достоверности. Он превратит все в фантасмагорию, выведет жирный крест на своем глупом замысле.

А я лежала и слушала. И смотрела на него уцелевшим глазом. И ничего не слышала, ничего не понимала.

Я даже ничего не ждала – просто смотрела, смотрела, смотрела. Смотрела сквозь марево боли, в омуте которой барахталась. Равнодушно ждала, что будет дальше.

И вот тогда все закончилось.

Я прочла это в его взгляде, услышала в звучании его голоса, пусть и не поняла слов. «Все закончено», – сказал он и протянул ко мне руку. Я вздрогнула, на что он меня успокоил, пообещал: больше никакой боли.

Он сменил капельницу. Вновь посмотрел на меня – с нежностью, с состраданием.

Тогда-то я и осознала – яркой ослепляющей вспышкой, – как сильно ему благодарна.

Из этой благодарности родилась любовь.

Любовь жертвы к мучителю.

Дочери к отцу.

Смертного – к Богу, безграничному в своей милости.

В ту секунду я простила моему убийце все, что он со мной сотворил. Я была благодарна, любила его так, как никогда никого не любила, – просто за то, что все наконец закончилось.

Он погладил меня по лбу, поцеловал в висок.

Его пальцы коснулись роликового зажима на капельнице, жидкость заструилась мне в вену.

Мне стало спокойно, боль ушла, ужас растаял, осталась лишь моя всепрощающая любовь.

Так я и умерла.

Сколько уже минуло с тех пор дней, лет, столетий? Здесь, в безвременье, все существует словно бы сразу. Я – кишащая насекомыми каша и кости, куча гнили, о которой говорил мой убийца. Я – плесень, я – земля. Я – это трава, которая тянется к солнцу, куст, чьи листья ласкает ветер…

Мелодия леса – теперь это тоже я.

Я не помню своего имени, остальные воспоминания также затухают.

Я знаю, что мой убийца, охваченный вдохновением, пишет рассказ, пускай никакого искусства из того и не выйдет. Его замысел – описать человеческое падение, ради чего он решил низвергнуться сам. Но он ошибся. Его рассказ не про него и не про те бездны, в которые он погрузился. Его рассказ – про меня и мою любовь. Мой убийца умрет от инфаркта в неполные шестьдесят. Его дочь – светловолосая голубоглазая девушка – будет горько его оплакивать. Она называет его «папуля», это слово останется с ней на всю жизнь.

Я знаю, что мой брат избивает очередного бомжа. После того, как я пропала, брат сделался еще более злым и жестоким. В его поступках нет никакого стремления – к искусству ли, к чему бы то ни было еще, – нет высшей цели. Его поступки – ярость, выплеснутая на беззащитного. Мой брат убедит себя, что меня похитил кто-то из этих «отбросов». С этой верой и со своей ненавистью он и умрет – чуть позже, в тюрьме, ввязавшись в драку.

Я знаю, что мой отец будет еще долго испытывать досаду: у него и вправду были на меня планы. Когда меня не стало, он озлобился, начал еще больше пить. Однажды он выйдет на улицу, увидит идущую мимо семью – отца, мать и дочь – и задастся вопросом: почему кому-то можно, а ему нет? Обуревающая его жажда – она тоже не имеет цели, не несет в себе замысла. Это обычная жажда – буравящее его пропитой мозг желание. Именно это желание я видела в омуте его глаз, пусть тогда и не понимала. Теперь-то я знаю, что мой отец планировал со мной сделать.

Ну а моя мать… что ж, в ней мало чего осталось от человека. Она просто существует, как существует мой труп в земле, как существует ярость моего брата или жажда моего отца. Бессмысленно. Так она и умрет – в старости, совершенно одна, шатаясь по улицам, побираясь, клянча деньги на выпивку. Спятившая.

Никто из них меня по-настоящему не любил. Для них я была обузой, следствием похмельного недоразумения.

А на Западе идет война, там гибнут люди. Они гибнут страшными смертями, хотя и не такими страшными, каковой была моя смерть.

А еще дальше кто-то тревожится, влюбляется, рожает детей, придумывает очередной шедевр или то, что он таковым считает.

Круговорот плоти, мыслей и чувств. Тщетность живых.

Я же растворяюсь в любви к моему убийце – последнем, что я испытала, том, что останется со мной навсегда. Любовь в безвременье. Сладкое забвение. Сияющая нежная пустота…

И здесь мой убийца замирает на миг, откидывается на спинку кресла, трет взмыленный лоб. В комнате душно, у него болит голова. Но он чувствует удовлетворение. Осталось поставить финальную точку, завершить эту вымышленную (вымышленную? Я уже честно не помню) историю. Черновик, над которым еще работать и работать.

Мой убийца поднимается с кресла, прохаживается по комнате. Он слышит голос жены из кухни, слышит музыку в комнате дочери.

Он смотрит на книжную полку, цепляет небольшой черного цвета томик. Листая его, он натыкается на стихотворение, зачитывается.

Георг Гейм.

Мой убийца улыбается и помещает в конец своего рассказа четверостишье:

Как сладко здесь, забыв печали, спать,

Во сне на свет и землю распадаться,

Ничем не быть, от мира отсекаться,

Как ночи дуновенье, выкипать.

Александр Сордо – «Ананасы»

www.drach.com

Приветствуем тебя. Опять.

ТРЕД № 1247810 Тема: b/ред

Грибабас3000: сап, ананасы. только что захуярил ножом мамку и батю, принимаю реквесты, что делать с трупами.

зы. выебать не предлагать, я уже.

ззы. если кому интересно, как я дошел до жизни такой, и не ебнутый ли я (спойлер: ебнутый), то спрашивайте. отвечу, пока в состоянии. налутал в родительском баре бутылку пятнадцатилетнего виски, режу бутеры, сейчас буду кайфовать.

Сасян: ахаха блятт мамкин фантазер в треде

ЯСъелДеда1945: бамп

AssDestroyer24/7: ну и как, твоя мертвая мамка еще сорок минут твоя мамка?

PeaceDoBreakOff: Двоих ножом мда. Батя еще небось боров такой кило на 150, пьет травы и пердит, а ты тощий омежка в прыщавых очках. Ну, рассказывай, как ты ему ножом три подбородка вспорол, уеба?

Сасян: а батю тож выебал?

GreyWorm13: бамп

Грибабас3000: рассказываю. все просто когда на твоей стороне эффект неожиданности. пока батя (кстати, пиздобрейкоф, откуда ты знаешь, что он жирный?) сидит и жрет суп со сковороды, шкрябая по ней ложкой, берешь адски заточенный хороший японский нож (маман им копченую колбасу нарезает обычно) и втыкаешь чуть