Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1989 год Страница 26

Надвигаются сумерки. Пора возвращаться на корабль. Минуем небольшую аллею слоновых пальм, переходим по мостику водоем, сплошь заросший крупными лилиями. Вот уже и главная аллея. Выходя, оглядываюсь на сад. Его уже затянуло вечерней пеленой.

Окончание следует

Александр Тамбиев, кандидат биологических наук

Сейшельские острова

Рушниковый свет Неглюбки

В старом русском селе Святске по воскресным дням, сколько помню себя, шумели базары и ярмарки. С рассветом стекался сюда народ со всей округи — кто на скрипучих подводах, кто на автомашинах, а больше — пешком. Из соседних белорусских весок ехали бондари с бочками; из дальних украинских сел — гончары с высокими возами, уставленными горшками да кувшинами. А из русских деревень крестьяне везли груды яблок и огурцов, меды в бочонках... Все, чем богата округа, можно было найти на ярмарке.

Люди ехали на ярмарку, как на праздник, ехали в лучших своих нарядах. Самые яркие были, как мне казалось, у женщин из белорусской деревни Неглюбка. Что домотканые юбки да кофты, что горжеты да поневы, что платки-хустки — все в орнаментах и узорах. Смотришь — и глаз отвести не можешь.

С полудня ярмарка шла на убыль. Народ, усталый и довольный, слегка раздобревший после магарыча, которым обычно скреплялась любая, даже самая незначительная сделка, под гармонь, с песнями разъезжался по округе. Стихал понемногу людской гомон, на глазах пустела ярмарочная площадь. И становилось чуточку грустно от того, что этот разноголосый, разноликий, разноцветный праздник так быстро отгомонил и отцвел.

В те годы я и думать не думал, что эта ярмарочная картинка спустя тридцать с лишним лет приведет меня однажды в тихую белорусскую Неглюбку на Гомельщине, ныне знаменитую на весь мир своими домоткаными рушниками.

Трудно даже представить, как смог народ, живущий на этой не богатой красками земле, где одни пески да редкие сосняки, выдумать, вымечтать эти яркие цветы, что цветут зимой и летом на неглюбских рушниках. С младенческой поры колышутся над изголовьем человека в такт колыбельной качке яркие подсолнухи, пляшут черные медведи и скачут по черным узеньким дорожкам красные кони. Точно такие же рушники я видел в партизанских лесах Белоруссии — повязанные поверх крестов да столбиков, которыми отметила война могилы павших. Ветер разбрасывал по лесам рушниковые стежки-дорожки, и в сплетениях красных и черных узоров испуганно метались вышитые кони...

Сколько лет пролетело с тех пор, а ты все такая же светлая, все звенишь по камешкам, речка Свеня. Все так же, как и раньше, полощут в твоих водах неглюбские женщины свои рушники, отчего еще ярче расцветают на них узоры, и все лето полыхает по берегам твоим, не затухая, рушниковое разноцветье. Смотрю, как сушатся на зеленых берегах выбеленные водами и солнцем рушники. Три цвета жизни сплелись в них: белый, красный и черный, чтобы поведать об извечных чувствах человеческой души — о любви, радости и печали.

...Ткала рушник на старинных кроснах Татьяна Федоровна Деренок — что жизнь свою, ниточка по ниточке перебирала. Все годы как бы заново пережила: и войну, и гибель мужа, и послевоенное лихолетье. Но не только черными узорами прорастает в памяти прошлое — были ведь и красные годы жизни: первое свидание, первая материнская радость, женитьба сына, новоселье в доме с резными наличниками на окнах.

Перебирала Татьяна Федоровна жизнь свою — что рушник ткала. Не день, не два, а целых четыре месяца долгими зимними вечерами просидела за кроснами — чего только не переворошишь за это время в памяти.

Ткала себе рушник и думать не думала, что увидят его тысячи людей. А как узнала об этом, так и оторопела.

— Куда вы меня зовете, на какую такую выставку? — отнекивалась Татьяна Федоровна.— Да я в Москве ни разу не была, заблужусь и дороги назад не найду...

Но едва услышала, что не одну ее — соседок Марию Александровну Приходько да Марию Павловну Ковтунову тоже в Москву на выставку приглашают, так сразу и успокоилась: вместе оно веселее.

Нет, не потерялись в Москве Татьяна Федоровна Деренок и ее подруги — вернулись с первого Всесоюзного фестиваля художественного творчества с дипломами, медалями и премиями. Разговоров-то потом было! Целый месяц не закрывалась дверь в дом Татьяны Федоровны. Вся веска с расспросами к ней ходила, награды да подарки разглядывала.

Рушники, сработанные неглюбскими ткачихами на деревянных кроснах, пошли ходить по белу свету. На каких международных выставках они только не перебывали! В Нью-Йорке и Монреале, в Токио, в Париже и Брюсселе были и отовсюду возвращались с золотыми медалями. Даже американский музей Метрополитен и тот не устоял перед этой красотой: приобрел для своей коллекции несколько неглюбских рушников.

Повалили в Неглюбку со всей Белоруссии этнографы, искусствоведы, дизайнеры, художники и просто туристы. Каждая ткачиха — а их в деревне оказалось сто — вынула из сундука свои лучшие рушники и принесла в сельскую школу, где в большом зале решили устроить выставку. А как развесили их по стенам, так сами же ткачихи и ахнули: сплошной — от потолка до полу — водопад красок, орнаментов, узоров! Три дня продолжалась выставка, и все три дня неглюбские мастерицы пропадали в школе, зачарованные рушниками собственной работы. А потом снова засели за кросна ткать новые рушники. Татьяна Федоровна Деренок — в подарок невестке, Мария Александровна Приходько — дочке в приданое... А Мария Павловна Ковтунова еще и дочерей своих Настю, Веру да Валю рядом с собой за кросна усадила: пусть смотрят да учатся.

Неглюбская изба красна рушниками. Раньше в домах они украшали божницу, их так и называли: набожниками. Теперь свисают над телевизорами, обрамляют зеркала, сводят в рамку семейные фотографии на стенах. Как встарь, висят над детскими кроватками.

А какая свадьба обходится без рушника!

В самом начале свадьбы теща — такой здесь обычай — в вывернутом наизнанку кожухе встречает будущего зятя. Ведут его в дом и сажают рядом с суженой в красный угол, расцвеченный тещиными рушниками. А в этот же самый час в доме жениха развешивают рушники, сотканные невестой, и вся жениховская родня, соседи, а там, глядишь, и вся веска собралась посмотреть, на что способна молодая. Как линии судьбы по ладони, читают люди по рушниковым узорам характер, ум, сноровку молодой хозяйки.

Сегодня свадьба, может, далеко не во всем копирует старый обычай, но что касается рушника, обыкновенного домотканого неглюбского рушника, то он, как и встарь, служит лучшим украшением свадьбы.

Пляшет, поет, гомонит веселье, мелькают красными «колодками», «паликами» на рукавах самотканые женские кофты, подчеркнутые черными горжетами, вязаными красными поясами, пестрыми поневами. Смотришь на веселый хоровод красок и узоров и начинаешь думать, что это смотр художественного творчества, но вот один из гостей встряхивает головой и кричит «горько» — нет, это, оказывается, свадьба!

...Со дна сундука, как из глуби веков, доставала Татьяна Федоровна Деренок рушники, сотканные матерью и даже бабушкой,— скромные, всего в два цвета, белый да красный, длиной в метр, не больше, с нехитрыми орнаментами. А вот и первый рушник, который соткала Татьяна Федоровна, когда ей было четырнадцать,— тоже скромный, на краски бедноват, а размером — так совсем малютка. Да и откуда было взяться тогда богатству красок, если нитки вольной в хате не было? Это сейчас рушники цветут широко и броско — как бы сразу за себя и за те, материнские и бабушкины, что в далекие скудные годы не смогли расцвести в полную силу.

Вот уже десять лет, как действует в Неглюбке базовый пункт по развитию художественных промыслов — филиал Гомельской фабрики художественных изделий. Работают здесь двадцать пять ткачих, не считая надомниц. Ткут они покрывала, накидки для кресел, подзоры, занавески, подарочные полотенца — спрос на изделия, сработанные на деревянных кроснах, с годами ничуть не убывает.

Люблю бывать здесь, неторопливо беседовать с ткачихами, глядеть, как рождается орнамент рушника. Истинно белорусский рушник знает мотивы геометрические, а также геометрическо-растительные — «яблонька» и «лист», «желудь», «редька», «подсолнух»... Но тем и знамениты неглюбские ткачихи, что никогда не ткут двух одинаковых рушников — каждый по-своему неповторим, каждый как откровение души.

— Любовь к рушникам мне, наверное, от бабушки передалась,— признается мастер-экспериментатор Анна Ивановна Коржова.— Бывало, только сядет бабушка за кросна, как я тут же забираюсь к ней на колени — буду, говорю, помогать. «Ага, пама-гай, Ганначка, памагай,— соглашалась бабушка и при этом приговаривала: — А то хто ж, акромь цябе, можа мяне мяшаць». Долго же мешала я бабушке своими вопросами, пока сама не села за кросна.