Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 01 Страница 27

Памела прижалась к нему еще теснее, все еще пытаясь укрыть его от холода. Дыхание Григгса прервалось, затем он глубоко вздохнул.

— Это был лучший цыпленок и самая лучшая булочка в мире, мэм, — прошептал он и вытянулся.

Памела замерла еще на минуту, затем осторожно отпустила старика. Уронила перчатку, но не заметила этого. Поднялась на ноги, и только сейчас почувствовала холод. Несколько мгновений всматривалась в Григгса, пытаясь удержать взглядом последний отблеск в глубине его старых бесцветные глаз, а затем медленно стянула белое пальто Дональда с тела. Она зачем-то аккуратно сложила пальто рядом на камнях и сняла вторую перчатку. Пальцы сразу сковал ледяной холод. Она провела рукой по обнаженной груди бродяги. Как раз под грудной костью ее пальцы ощутили теплое пятно. Она спустилась к реке. У самой воды нашла то, что искала — пакет с чизбургерами и картошкой. Упавший уголек прожег в пакете дыру, но еда оказалась нетронутой. Она отнесла пакет к телу Григгса. Чизбургеры уже остыли, но картошка была еще сносной, парень из закусочной налил достаточно кетчупа. «Ладно, — подумала Памела, бывало и похуже.» Когда она покончила с бутербродами, то вспомнила, что в кармане до сих пор лежит мятная таблетка. С хрустом раскусила ее, ощутив холодный острый вкус — вкус пронзительного совершенства. Стряхнула с пальто крошки, подняла с земли перчатки и шапочку. Сейчас она опять почувствовала холод, а простужаться не хотелось, поэтому она надела пальто Дональда поверх своего. Из груды тряпья из пакета выбрала, что поприличнее, и накрыла тело Григгса. Больше оставаться здесь она не могла. Она шла и бормотала слова давно забытых ею молитв, хотя прекрасно понимала, что для него они никогда ничего не значили. Сейчас она сядет в машину и поедет к Дональду. Наверное, он уже лег спать, но это неважно. Должен же он пойти на какие-то уступки, во имя их совместной жизни. На набережной она притормозила, слушая рев воды. Возможно, переезд в Канзас-Сити будет не таким уж трудным. Дональд, вероятно, согласится, чтобы они поселились около воды ведь место слияния Кау-ривер и Миссури — это практически в центре. Можно будет снять квартиру поблизости. Да и наверняка в этом городе полно грешников.

Может быть, они когда-нибудь поплывут по Миссури до Сент-Луиса, а оттуда по Миссисипи еще куда нибудь — куда угодно. В конце концов, даже океанские волны несут воды ее реки. Она почти видела этот океан, чувствовала его запах, ощущала соленые брызги на лице.

Памела подняла голову и поймала взглядом далеко-далеко впереди одинокий огонек. Темный узел грехов уютно пригрелся, угнездившись в ее животе, подобно нерожденному ребенку, который терпеливо ждет своей очереди.

Опус №…

Фарли Моуэт

Снег[12]

Во времена младенчества истории человек уже знал, что на лоно природы влияют некие силы-первоосновы. Древние греки, расположившиеся на берегах своих теплых морей, выделяли четыре элемента: Огонь, Землю, Воздух и Воду. Но мир греков был поначалу неширок и несколько ограничен, поэтому пятый элемент всего сущего был им неведом.

Около 330 года до нашей эры древнегреческий математик-перипатетик[13] Пифей совершил фантастическое для тех времен путешествие на север — до берегов Исландии и далее, в Гренландское море. Там он познал пятый элемент во всем застывшем белом великолепии и, вернувшись в теплое Средиземноморье, приложил все старания, чтобы описать увиденное наилучшим образом. Сограждане путешественника сочли его лжецом — даже обладающие самым живым воображением не могли постичь истинное величие и силу белого вещества, изредка ложившегося легким покрывалом на горние дворцы богов-олимпийцев.

Но вряд ли стоит упрекать их в неспособности представить, сколь велика сила снега. Мы, потомки и наследники древних греков, испытываем по существу сходное затруднение и не сознаем мощи пятой первоосновы.

Как мы представляем себе снег?

Хрупкость рождественских снов, сотканных из темной синевы под перезвон санных колокольчиков.

Суровая реальность застрявшей в сугробах машины, когда колеса буксуют и бесцельно крутятся, целиком разрушая мнение о значимости нашей персоны — кувырком летят назначенные встречи, ломается строго расписанная жизнь.

Призрачный призыв запорошенных женских ресниц зимней ночью.

Решительность мамаш, когда они стягивают со шмыгающих носами ребятишек промокшие пальто и комбинезоны.

Пленительность воспоминаний стариков, пытающихся удержать в памяти, увидеть вновь белые дни своего детства.

Банальность телерекламы кока-колы, зазывно сверкающей на заснеженном склоне Солнечной долины.

Изысканность полной тишины в глубине укутанного снегом леса.

Хрусткий бег лыж и воинственное тарахтение снегохода.

Таким мы видим и знаем снег, но все его образы, известные нам, — только лежащие на поверхности черты многостороннего, калейдоскопического и изменчивого элемента.

Снег, на нашей планете фениксом возрождающийся из собственной растопленной влаги, бессмертен и вездесущ во всей галактике. В космической пустоте необъятные облака снежных кристаллов целую вечность перетекают с места на место. И все же, как доказывают умы лучших ученых и острейшие глаза, которыми астрономы, подобно циклопам, вглядываются в межзвездные дали, кристаллы, сверкающие в космической бездне, и снежинки, садящиеся на наши руки и лица тихим декабрьским вечером, по существу одинаковы.

Снег — это тоненькая пластинка снежинки, на секунду присевшая на подоконник. Но снег также «дорожный указатель» пути к Солнечной системе. При взгляде на Марс через телескоп планета предстает как красноватый шар, только на полюсах сидят снежные шапки, а от них до самого экватора местами тянутся отливающие ледяным блеском языки[14]. Подобно тому как антилопа сверкает своим белоснежным зеркальцем вокруг хвоста на равнинах желто-коричневой саванны, Марс сигнализирует дальним мирам, отражая своими снежными равнинами яркие лучи нашего общего солнца.

Земля поступает так же.

Когда наш первый космонавт, отправляющийся к звездам, устремится прочь из Солнечной системы, перед его взором будет бледнеть и сливаться зеленая окраска материков и голубизна океанов на уменьшающемся земном шаре. И последний знак, который донесется до него с исчезающей Земли, подаст ему полярный гелиограф. Последним родным элементом, с которым он попрощается, будет снег. И снег укажет своим блеском дорогу к нашему миру летящим к нам инопланетянам — если у них есть глаза, которые смогут его заметить.

Кристаллическая снежная пыль рассеяна меж звезд, но на Земле снег предстает еще в одном обличье — как Титан-повелитель. На юге он властвует над целым континентом — Антарктидой. На севере он тяжелым панцирем покрывает горные отроги, своим весом заставляет Гренландию осесть глубоко в воду. Ледники — вот следующее обличье снега.

Ледники рождаются из снега, сыплющегося с неба, — хрупких мягких снежинок, почти бесплотных… но падающих непрерывно и никогда не тающих. Проходят годы, десятилетия, века, а снег все падает. Там, куда одна за другой ложились невесомые снежинки, скопилась огромная тяжесть. На поверхности белой пустыни незаметно никаких перемен, но в застывших глубинах кристаллы меняются: от давления искажается их структура, они соединяются, плотно смыкаются и в конце концов сливаются в черный, тяжелый лед.

Относительно недавно по геологическим масштабам снег четыре раза полностью покрывал Северную Америку, почти целиком Европу и большую часть Азии. Каждый раз снег изменял облик почти половины мира. Неотвратимое движение ледников толщиной около четырех километров, которые сползали с огромных ледяных куполов на полюсах, сдирало с лица земли все до самого базальтового и гранитного основания: уничтожало почву, все проявления жизни, прорывало глубокие борозды в скальном основании, продавливало земную мантию, отчего она проседала на сотни метров ниже первоначального уровня. А снег все падал, ложился мягкими волнами, пока из морей не улетучились и не превратились в льды несчетные миллионы тонн влаги, пока океаны не отступили от берегов континентов.

Мы не знаем другого природного явления, чья мощь превзошла бы равнодушное движение великого ледника. Даже разрыв земной коры во время наистрашнейшего землетрясения не может идти ни в какое сравнение. Не ровня ему и бушующие океанские валы, что с громовым грохотом обрушиваются на берег. Воздух, ревущий в безумии урагана, бессилен по сравнению с ним. Огонь самого сердца Земли, взрывающий горы и затопляющий равнины реками раскаленной лавы, потух бы, встретившись с медленным течением ледника.

Ледник — макроскопическая форма снега. Но в своей микроскопической форме он — воплощение эфирной мимолетной красоты. Банальным стало утверждение, что нельзя найти ни одной пары абсолютно одинаковых снежинок, тем не менее, каждая из бесчисленных мириад снежинок, упавших за все существование Земли на ее поверхность, будет вовеки оставаться уникальным творением симметрии и совершенства, сколько бы времени ни прошло.