Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1974 год Страница 27

... И чем занимаются французские баски

Открытие Америки, несомненно, дало мощный толчок волне переселений. С того времени практически и начались миграции басков, продолжающиеся и по сей день — сначала в Канаду, потом в Южную и, наконец, в Северную Америку.

Массовое переселение басков особенно усилилось во второй половине XIX века, когда промышленная революция, в широких масштабах выталкивавшая ремесленников из индустрии, лишала неквалифицированных рабочих надежды найти применение своим рукам. Лучше уж трудности освоения новых земель, нежели жестокая эксплуатация! Баски — народ практичный. Они скорее предпочтут быть молочниками, ковбоями в прериях или садовниками в большом городе, чем станут мыть посуду в Лурде или же выращивать свеклу в северных районах Франции.

В наше время целые колонии басков выросли на американском Западе. Переселенцы верят, что именно там они смогут быстрейшим образом разбогатеть. В полном составе они, конечно, домой не вернутся, но отыщутся среди них и такие, что привезут на родную землю свои издавна копимые сбережения, и на некоторое время это облегчит им жизнь. Дома их назовут полууважительно-полунасмешливо — «американоа».

После первой мировой войны многие баски уехали в Аргентину, Уругвай, Мексику, Чили, Венесуэлу; значительная часть отправилась в Северную Америку. Они до сих пор там — стали ковбоями в Калифорнии, но налицо тревожный симптом: все большее число басков уезжает, чтобы покинуть родину навсегда. Поднакопив деньжат, они перебираются в Сан-Франциско, Лос-Анджелес или Нью-Йорк, где, превратившись в солидных горожан, открывают отели и рестораны.

А как же с морским промыслом?

Труд рыбака тяжел и не всегда приносит прибыль, особенно зимой. Поэтому свой «Бар Кита» рыбаки Сен-Жан-де-Люза превратили в своеобразную зимнюю резиденцию.

В этом баре я и познакомилась с Шарлем Поли — представителем основной профессии люзьенцев и сибурцев. Шарлю 44 года, из них 28 он провел на море с отцом и пятью братьями — потомственными рыбаками. Судно Поли «Педро-Хозе» в эти последние дни марта стоит на приколе недалеко от причала. Экипаж его состоит из четырнадцати человек: два механика, одиннадцать матросов и сам Шарль — капитан и хозяин корабля.

— Рыбная ловля... Здесь все зависит от случая. Один год удачный, другой так себе...

У меня два сына. Пусть уж лучше они работают на заводе по восемь часов в сутки. Этого им хватит на жизнь. Рабочий, поднявшийся рано утром, заранее знает, сколько он заработает сегодня, моряк же никогда. Молодежь нынче не стремится в рыбаки. Бывают, правде, редкие исключения...

Три четверти тех, кто уходит в море, — в возрасте от 35 до 50 лет. Почему?! Попробуйте-ка заработать на жизнь зимой, когда рыбу в Сен-Жан-де-Люзе можно продать лишь с огромным трудом. Вероятно, это от того, что мы на самом краю Франции. Возьмите хотя бы прошедшую неделю. Пошли на до-раду. Хорошая была ловля, и вытянули порядком. И вдруг в порту нам говорят: «Пожалуй, не стоит вам больше ходить в море...» Разве это справедливо? Ведь рыбак уж так устроен, чтобы по морю ходить. Разгрузится в порту — и снова в океан...

По мнению президента местного профсоюза рыбаков Мюжика, результаты четырех последних путин «весьма и весьма любопытны». Они непосредственно касаются самых насущных проблем люзьенских рыбаков. Главная забота — консервирование сардин. Значительную часть общего улова составляет крупная по размерам рыба, не поддающаяся консервированию в обычных условиях. Надо искать новые рыбные рынки, тем более что рынок в Сен-Жан-де-Люзе сильно сужается в зимнее время. Важно, кроме того, оградить себя от конкуренции испанской рыболовной флотилии. Люзьенцы давно хотели бы увеличить прибрежную зону, запретную для соседей, еще миль на двенадцать.

— Не следует забывать и о браконьерах, — объясняет мне Шарль Поли. — Возле берега все время сшиваются пятнадцать-двадцать лодок. Слава богу, что не больше! Года четыре назад каждую ночь по 700—800 лодок пиратствовало. Мало кого заботило, как нам достается наш кусок хлеба. Поэтому мы и профсоюз начали трясти, и нового президента в нем избрали, чтобы получше защищал права сибурцев в прибрежных водах... Ведь каждый год через порт Сен-Жан-де-Люза — Сибур — проходит огромное количество рыбы...

Когда ловим кильку, — продолжает Поли, — то есть с конца марта до середины июня, возвращаемся в порт каждый день. Эта рыба водится недалеко, в пяти-шести часах хода. Выходим ночью, возвращаемся под утро. Дневной улов выгружаем в тысячекилограммовых контейнерах. Их поднимают на причал кранами. Только при разгрузке и можно отдохнуть от изнурительной работы во время лова, когда приходится таскать лотки по восемь килограммов, а ведь частенько в трюме бывает до 10 тонн рыбы. В момент же забора рыбы кошель несет груз в 300—400 килограммов, и лишь лебедка может с ним справиться...

За килькой наступает сезон тунца. Когда суда разгружаются в порту, на причалах сразу же поднимается веселая суматоха: отдыхающие, да и люзьенцы всегда не прочь посмотреть на эту красивую, отливающую серебром рыбу. У побережья Гаскони ловля тунца идет практически с середины июня до конца октября. Ловят «на живца», используя в качестве приманки мелкую сардину или кильку. Для того, чтобы заполнить трюмы, требуется от трех до четырнадцати дней: все зависит от величины косяка.

— В случае удачного лова — если набираем за неделю тонн пять, — поясняет Шарль Поли, — возвращаемся домой быстрее. Ведь нам, морякам, платят сдельно. Больше выловим, больше и получим. За тунца дают неплохие деньги. Рассчитываем продать его в этом году по семь франков за килограмм! А вот рыбакам, что промышляют у берегов Африки — они базируются в Дакаре, — оптовые торговцы не дадут больше трех с половиной франков. Несправедливо это: ведь у них издержки гораздо выше, чем у нас...

Почему же все-таки люзьенцы уходят в Африку? Видимо, потому, что не каждое лето приносит хороший улов, а перспектива мертвого зимнего сезона вряд ли вдохновляет капитанов. И тогда, если команда согласна, на четыре-шесть месяцев судно уходит в Дакар. Там и рыбы больше, и конкурентов поменьше. Кроме того, лов тунца с подкормкой у африканских берегов идет круглый год. Этим занимается флотилия из 25 промысловых судов, постоянно базирующаяся в Дакаре. Команды в основном состоят из африканцев, а капитаны и механики — люзьенцы, меняются каждые три месяца.

Жан Неру, капитан сейнера «Никитин», хорошо знаком с ловом рыбы в Африке.

— Первый раз я ходил в Дакар еще лет пятнадцать назад. На пять месяцев: переждать зимний сезон. Как в Дакаре? В жизни моряка мало чего меняется. Как всегда, на судне жили, и мылись на судне, и спали там же. Единственная перемена — порт приписки другой. Да, и еще: разгружаться надо в пять утра, пока не началась жара. А в море выходили на неделю-две. Сейчас, впрочем, я уже в Африку не хожу. Но и в нашем заливе за сезон — с апреля до июня — выпадает немало трудных ночей. Часа три поспишь, а потом целые сутки глаз не смыкаешь — легко ли?..

Колетт Берту, французская журналистка.

Сокращенный перевод с французского В. Шеванова

И. Бонев. Последний

Жаркое марево было пропитано бензиновыми парами, и Сэм Фуллер надел вторую кислородную маску. До самого горизонта блестящими лентами тянулись автострады, и солнце изливало на них потоки огня.

«В такой момент легче всего попасть под колеса», — подумал Сэм и тут же отскочил, услышав за спиной тигриный рев мощных моторов. Он отчаянно прыгнул в кювет. Свистя, пролетели рядом колеса желтого «Лотос суперрекорда». Сэм все же разглядел искаженное яростью лицо водителя и знак, нарисованный на крыльях: раскоряченный человечек, перечеркнутый толстой черной чертой, — знак «охотника на пешеходов».

Водитель сделал круг, но, поняв, что Сэм наблюдает за ним, нажал педаль и скрылся за горизонтом. Сэм встал, стряхнул пыль с одежды. Нужно было отыскать хорошее место для ночевки. Он был уверен, что владельцы гаражей знают его и прогонят, если он попытается остановиться в городе, а оставаться на автостраде ночью было опасно. Сэм был знаменитой личностью, его знали почти все жители штата. Его показывали в телепередачах «У кого еще нет автомобиля?»; на первых страницах газет помещали его портрет с подписью, набранной аршинными буквами: «Вот человек, не желающий купить себе автомобиль». Даже авторитетный журнал «Мотормен» в рубрике «Знаете ли вы, что...» регулярно сообщал, что «у семейства Фуллер из Даун Бич еще нет автомобиля»...

В молодости Сэм записался в Общество зашиты пешеходов и там познакомился с Джейн; уже тогда людей, взгляды которых он разделял, не насчитывалось и десяти тысяч. Он женился на Джейн, потом на свет появилась Мери, потом сын. Когда дети подросли, Сэм повел их на собрание общества, внес в списки, и им выдали книжки пешеходов. Соседи смеялись над ним, в полночь гудели клаксонами под окнами, швыряли в сад старые автопокрышки, а в стекла — гайки и болты. Время от времени притаскивали к дому какой-нибудь бракованный автомобиль. Семейство терпеливо очищало и вскапывало сад, собирало болты вместе с осколками стекол, отвечало на глупые вопросы журналистов. Сэм думал, что эта «спокойная жизнь» будет тянуться до самой его смерти, но ошибся. Пешеходов осталось совсем мало, и сенат издавал специальные законы против них. Первой не выдержала Джейн — его жена. Ей тогда не было и 35 лет. Однажды вечером перед их домом блеснули фары машины «Каравелла де люкс». Джейн похитил какой-то плешивый владелец бензостанции: она уехала с ним, даже не простившись с детьми. Сэм отказывался поверить в это, даже когда прочел в газетах, что «миссис Фуллер бежала с владельцем бензостанции «Пьяная Рысь».