Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №03 Страница 28

Солнышко быстро уходило, и температура падала. Готовились мы к зимовке недолго. Собственно, вся подготовка заключалась в том, что привели в порядок комельки в помещениях, установили над ними трубы, устроили на льду, с позволения сказать, ватер-клозет, поставили над палубой тент. Таким образом, судно получилось как бы в палатке — вся палуба сверху и с боков была закрыта парусиной...

Перед зимовкой надо было повидаться с Вилькицким, и я решил идти на «Таймыр». День ото дня приходилось откладывать из-за погоды, да и носило нас порядочно. Но дальше медлить было нельзя, и 14 октября я с 4-мя нижними чинами отправился в поход почти наудачу, не видя «Таймыра». С собой мы взяли провизии на десять дней, палатку, керосинку, теплое платье — одним словом, полное снаряжение. Все погрузили на санки и с восходом солнца, в восемь утра тронулись. Погода была ничего, но мороз до 30°. В первый день прошли около 18-ти верст. Команда сильно устала. На пути несколько раз приходилось перетаскивать санки через небольшие трещины, а главное, тяжело было тащить через молодой лед. На его поверхности выступила соль, и сани шли с большим трудом, все равно что по песку. Ночью увидели огонь «Таймыра». Взял на него направление и уже на другой день шел наверняка. К 6-ти часам вечера 15-го мы пришли на «Таймыр», а 17-го солнышко взошло последний раз.

Противно было ночевать в палатке при 30-градусном морозе. Мороз внутри был небольшой, но какая-то промозглость. Часа два поспишь, а потом надо бегать взад-вперед около палатки и греться. В общем, дорогу перенес легко, но по глупости надел кожаные сапоги и отморозил палец на левой ноге. На другой день уже надел валенки, но было поздно. Из-за пальца и сильного ветра просидел на «Таймыре» около двух недель, а предполагал пробыть два дня, не больше.

С «Вайгача» в это время получал телеграммы, что его носит. Был день, когда вокруг него оказалась вода, но потом опять затерло. Во всяком случае он переменил место, и надо было прежде чем идти, увидать его и взять на него направление. Солнышко уже спряталось, и темнота наступила быстро, а потому пришлось пускать прожектор. После двух попыток удалось его увидеть, и я сейчас же выступил. Выходить можно было только в десять часов утра и идти до четырех, а после слишком темно. На наше счастье, светила луна, и мы шли до восьми вечера. Дорога стала еще труднее. К вечеру засвежело, и ночью поднялась буря. Я думал, что застрянем на несколько дней, но к семи утра стихло и в восемь, при свете луны мы тронулись дальше. Погода была отвратительная, ветер дул с разных сторон, нес мелкий снег, и «Вайгач» не было видно. Так шли до трех часов. Стали появляться чаще трещины, которые переходили все с большим трудом. Наконец, к четвертому часу увидали в пяти верстах «Вайгач» и почти в то же время подошли к трещине, через которую не могли перебраться. Ходили и вправо, и влево, но ширина была около десяти сажен, а в тех местах, где она закрывалась, торосы достигали 2-3 сажен, и нечего было думать перетаскивать сани. Тогда я решил бросить все имущество и налегке добраться до корабля, а на другой день прислать людей. Все было сделано как раз вовремя. Я едва успел перебраться через груду льдин, как она начала рассыпаться и трещина еще расширилась. К кораблю по дороге мы встретили еще несколько, но нас уже увидели и шли навстречу с досками, по которым и перебирались. Едва мы пришли на «Вайгач», как около него лед разошелся, и мы оказались на чистой воде. Эта ночь была очень беспокойная!

Очень мрачно потянулось время полярной ночью. С каждым днем темнота усиливалась, и в самое светлое время, то есть в полдень, было так же, как зимой в Петербурге в четыре, в пятом часу вечера. Керосиновые лампы горели круглые сутки. Они нам служили двойную службу: и светили, и грели...

Ночью прямо прозябали. Спали, пили, ели, и больше ничего. Работа не клеилась, офицеры ругались друг с другом. Команда тоже, одним словом, время проводила противно. Я начал чувствовать, что постепенно опускаюсь и, боясь потерять бодрость, стал регулярно гулять — большинство у нас совсем прекратили выходить на воздух.

Конечно, на морозе много не нагуляешься, но все же бродил каждый день около одного часа. Далеко от корабля не отойдешь, поэтому я отмерил себе расстояние в 1/4 версты и ходил взад-вперед, пока не выходило 4-5 верст. Даже в светлое время, т.е. около полудня, далеко не всегда было видно под ногами. Часто падал и проваливался, так что прогулка была отвратительная. 1 февраля появилось солнце первый раз, и жизнь у нас резко изменилась. Все воспряли духом. Как быстро наступала ночь, так же быстро приближался день, и уже через два с половиной месяца солнышко перестало заходить. Теперь круглые сутки одинаково светло, а потому, если бы не было часов, то совсем можно было бы запутаться.

Только четыре дня за все время у нас были отмечены — это Рождество, Новый год, Масленица и Пасха.

На Рождество мы кутили. У нас еще от плавания осталось пять поросят, и двух мы зарезали. Одного дали команде, а одного себе. Нашлись припрятанные закуски: кильки, сардинки, омары, колбаса, сыр, масло сливочное и прочее. Одним словом, был пир горой.

В первый день мы все были в мундирах. Вечером устроили команде елку. Дерево сделали из метелок, а украшения наклеили, вместо свечей — электрические лампочки. Было очень весело. Команде раздали подарки и разные сласти — орехи, мармелад, пастилу, карамель.

На третий день устроили спектакль. Поставили две маленькие пьески Чехова. Играли матросы очень недурно, и даже дамские роли вышли хорошо...

В Новый год были тоже в мундирах, но развлечений никаких не было, а только жратва и маленькое пьянство. Досидели до утра, чтобы встретить Новый год и по петербургскому времени.

Пожалуй, лучше всего было на Масленице. Она совпала как раз с появлением солнца, и у нас был назначен на 1-ое февраля карнавал. Команде было объявлено, что за лучшие костюмы будут выданы призы, и затем им предоставили наряжаться кто как хочет, может и умеет. Матросы превзошли наши ожидания...

Вечером в кают-компании был устроен бал-маскарад. Никто из нас не ожидал от матросов такой изобретательности. Почти из ничего они сделали восхитительные костюмы. Во-первых, были все формы союзных наций: Англия, Франция, Россия, Сербия, Черногория, сюда же Италия. Была монашенка, прямо, неподражаемая — она получила первый приз. Интересные группы немцев и австрийцев, англичан и японцев. Был арап, разбойник с большой дороги, черт, коза и другие.

Всех призов раздали восемь: 1-й приз «Жизнь животных» Брема в 3-х томах; 2-й — штатская тройка, 3-й — бритва, 4-й и 5-й — золотые по 5-ти рублей и остальные — по три рубля. Веселились до 12-ти ночи. Команда с увлечением танцевала польку, вальс, кадриль, паде-катр и даже новые танцы. Нам это внесло большое разнообразие.

На этом кончилось наше веселье, дальше пошли тяжелые дни. В какой-нибудь месяц мы потеряли двух человек. Сначала умер лейтенант Жохов, а потом кочегар Ладоничев. Жохов был веселый, сильный, жизнерадостный человек. Он любил команду, и она его тоже. Он был душой всех развлечений и отдавался им целиком. Но уже в карнавале он почти не принимал участия. Так он был здоров, и его съедала какая-то внутренняя болезнь. Доктор осмотрел его, но положительно ничего не нашел. 8-го у него пропала моча, и с этого дня его положение быстро пошло к худшему. Острое воспаление почек, затем отравление мочой — и через неделю смерть. Она всех нас поразила страшно. Если бы во Владивостоке или в Питере меня спросили, кто у нас самый здоровый, то я безо всякого колебания назвал бы Жохова. Да так и все считали, а потому его смерть была полнейшей неожиданностью. Команду она прямо напугала.

...Скоро сделали гроб. Как умели, отпели покойного и тело отправили на «Таймыр». От него всего 15 верст до берега, и наша команда, живя на корабле, ходила на берег рыть могилу. Через неделю его похоронили. Он точно чувствовал смерть, и еще, когда никто не подозревал в нем болезни, т.е. в ноябре, он написал завещание и стихи, которые просил вырезать на медной доске и прибить к кресту. Он вообще очень недурно писал, и эти стихи вышли у него хорошо. Он перед уходом в плавание сделал предложение и был женихом. Любили они друг друга давно — с окончания корпуса, т.е. 8 лет, и их роман должен был закончиться по возвращении из этого плавания. Вот тяжелый удар его невесте.

Почти одновременно захворал кочегар Ладоничев. Сначала у него было воспаление слепой кишки, потом он начал поправляться, но, вероятно, съел что-нибудь, и у него началось воспаление червеобразного отростка, т.е. аппендицит. Несколько раз положение его то улучшалось, то ухудшалось, и нельзя было сказать, выживет он или нет. Операцию у нас, конечно, нельзя было делать, а может, она и спасла бы его.

В тот день, когда команда возвращалась с похорон лейтенанта Жохова, Ладоничев скончался. И тот, и другой случай могли одинаково произойти и в Петербурге, и во Владивостоке, но здесь они произвели сильное впечатление. Команде трудно разобраться, что и почему. Они знают, что во Владивостоке провели несколько зим и никто не умер, а здесь сразу двое. Я приложил все старания, чтобы как можно скорее похоронить Ладоничева, так как покойник на корабле производил тяжелое впечатление. Так как на «Таймыр» сразу нельзя было идти, то мы похоронили его во временной могиле — в ледяном склепе, а через две недели перенесли на берег и похоронили рядом с лейтенантом Жоховым...