Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1992 год Страница 28

— Знаешь, Папийон, а у меня в кишках живут маленькие обезьянки. И есть такие вредные, кусаются, когда злятся.

Поэтому я и хожу кровью. А другие — такие пушистые, и лапки у них такие мягкие, и они так нежно гладят меня и все стараются остановить вредных, чтоб не кусали. И когда добрые за меня заступаются, я не хожу кровью.

— Ты помнишь Марсель, Титин?

— Конечно, помню и даже очень хорошо. Площадь Биржи с разными там красотками и бандитами...

— А имена хоть какие-нибудь помнишь? Ангела Взяточника, Мусорщика, Клемента?

— Нет, имен не помню, помню только того ублюдка таксиста, который отвез меня в больницу вместе с моим больным товарищем, а потом сказал, что это из-за меня он заболел. Вот и все.

— А друзей?

— Не знаю. Не помню.

Бедняга Титин! Я отдал ему окурок сигары и встал. Сердце мое было переполнено жалостью к этой больной душе, которая наверняка пропадет здесь как собака. Да, крайне опасно жить среди этих безумцев. Но что поделаешь... Как бы там ни было, это единственная возможность бежать, а в случае поимки — отвертеться от смертного приговора.

У Сальвидиа почти все было уже готово. Имелось два ключа, оставалось раздобыть лишь третий — от моей камеры. Он обзавелся также большим мотком крепкой веревки. Другую изготовил сам — разрезал ткань для гамака на полосы и сплел каким-то особым, пятикратным плетением. Так что с этим все было в порядке.

Мне не хотелось откладывать побег. Пребывание в психушке становилось с каждым днем все невыносимей, да и жутко надоело разыгрывать всю эту комедию. Ведь для того, чтобы остаться именно в этом отделении дурдома, где я находился, приходилось время от времени «срываться» и строить из себя буйного.

Как-то раз я так вошел в роль, что санитар распорядился сделать мне сразу два укола брома и поместить в горячую ванну. Эта ванна представляла собой нечто вроде огромной бочки, затянутой сверху чрезвычайно прочной тканью, не позволяющей выбраться. Над бочкой торчала лишь голова.

Скованный этой своего рода смирительной рубашкой, я сидел, наверное, уже два часа, как вдруг появился Айвенго.

Прямо мороз пробрал по коже — так этот зверь глянул на меня. Я испугался, что сейчас он меня удушит. Ведь я был совершенно беззащитен, руки находились под полотном.

Он приблизился и пристально посмотрел на меня, словно вспоминая, где он прежде мог видеть эту голову, торчавшую сейчас из дырки в ткани, точно из рамы. Я ощутил на своем лице его зловонное дыхание. Хотелось позвать на помощь, но я боялся, что мой крик взбесит его. Поэтому я закрыл глаза и ждал, уверенный, что вот-вот он начнет душить меня своими огромными волосатыми лапами.

Сколько буду жив — не забуду пережитого в те секунды страха. Однако наконец он отвернулся и отошел. Пересек комнату и приблизился к маленьким вентилям, регулирующим подачу воды. Он перекрыл холодную и включил горячую на полную мощность. Я вопил и верещал как ненормальный, поскольку буквально заживо варился в этой треклятой бочке. А Айвенго исчез. Комната наполнилась паром, я хватал ртом воздух, кашлял и задыхался, предпринимая отчаянные усилия, чтобы сорвать полотно и освободиться. Наконец помощь прибыла. Охранники заметили клубы пара, валящие из окон. К тому времени, когда они извлекли меня из этого котла, я успел получить ужасные ожоги и страшно мучился от боли. Особенно в паху и половых органах, с которых почти полностью облезла кожа. Они обработали ожоги пикриновой кислотой и поместили меня в маленькую больничную палату. Я был так плох, что пришлось вызвать врача. Несколько уколов морфия позволили продержаться первые сутки. Когда врач спросил, как это случилось, я ответил, что в бочке произошло извержение вулкана. Старший санитар обвинял во всем банщика, перепутавшего, как он считал, краны.

Пришел Сальвидиа и обработал мои ожоги пикриновой мазью. У него все уже было готово. Он находил, что нам повезло, что я попал в эту палату, — если побег сорвется, сюда можно будет вернуться незамеченным. Он не собирался откладывать дела в долгий ящик — решил изготовить дубликат ключей от этой палаты, даже прихватил с собой кусок мыла и сделал на нем отпечаток, чтобы к завтрашнему дню ключ был готов. Теперь все зависело от меня — я должен был дать ему знать, как только почувствую себя лучше.

Побег назначен на сегодня — на время дежурства от часу ночи до пяти утра. Сальвидиа не дежурил. Не желая терять времени даром, он решил опорожнить бочку с уксусом вечером, где-то около одиннадцати. А бочку с маслом мы решили катить полной — на море поднялось сильное волнение, и мы надеялись, что масло поможет утихомирить волны хотя бы в первый момент.

На мне были надеты сразу четыре пары полотняных штанов, обрезанных по колено, шерстяной свитер и нож на поясе. При мне была сумка из водонепроницаемой ткани, которую я собирался повесить на шею — там находились сигареты и трутовая зажигалка. Припасы Сальвидиа — водонепроницаемый рюкзак с мукой из маниоки, пропитанной маслом и сахаром. Фунтов семь, как сказал он мне. Было уже поздно. Я сидел на постели, ожидая своего друга. Сердце бешено колотилось — еще несколько минут, и в путь. Пусть Бог и удача сопутствуют мне и помогут вырваться из этого ада и никогда больше не возвратиться сюда.

Странно, но мысли мои в этот момент были сосредоточены почему-то на прошлом. Я думал о своем отце, о семье. Напрочь вылетели из памяти сцены суда, преследовавшие меня до сих пор, мысли о мести прокурору и всей этой гнусной системе правосудия, незаконно приговорившей меня к этим мучениям. А когда дверь вдруг распахнулась, мне показалось, что на пороге я вижу Матье, несущегося по волнам в сопровождении акул.

— Идем, Папи!

Я последовал за Сальвидиа. Он быстро запер дверь и спрятал ключ в темном уголке в коридоре.

— Быстрее, быстрее!

Мы дошли до кладовки, дверь была открыта. Он выкатил пустую бочку словно игрушку, подхватил веревки, перекинул их через плечо. Я забрал мешок с мукой и проволоку. В кромешной тьме я покатил пустую бочку к морю. Сальвидиа следовал за мной, катя бочку с маслом. К счастью, он был очень силен, и ему удавалось удерживать ее на крутом спуске.

— Тише, тише, смотри, чтоб не вырвалась и не укатилась!

Я подождал его, чтобы быть рядом на тот случай, если он вдруг упустит бочку — тогда я заблокирую ей путь своей. И спускался задом наперед— сам впереди, а бочка сзади. Наконец мы благополучно спустились с холма. Отсюда начиналась узенькая тропинка к морю, а за ней — трудный каменистый спуск к воде.

— Опорожни бочку, так нам никогда не добраться! — С моря дул сильный ветер, и волны бешено бились о скалы. — Так, прекрасно, бочка пуста... Теперь заткни пробкой. Погоди минутку, накрой сверху жестянкой! — Дырки были уже пробиты. — А теперь вгоняй гвозди, прямо сюда! — Стука молотка никто не услышал бы в этом реве моря и ветра.

Мы связали бочки, но тащить их по камням оказалось очень трудно, каждая — на двести двадцать пять литров. Очень громоздкая и неудобная ноша. Место для выхода в море мой товарищ тоже выбрал неудачное.

— Толкай, черт бы их взял! Чуть выше! Еще! Теперь следи за волной!

И нас, и бочки подхватила волна и тут же бешено отбросила назад, на скалы.

— Берегись! Они разобьются, а мы переломаем руки и ноги!

— Не дрейфь, Сальвидиа! Давай или вперед, или стой вот здесь, сзади. Да, вот так. Теперь жди, когда я подам сигнал. Я оттолкнусь, и мы наверняка отлепимся наконец от этой скалы. Но надо здесь удержаться, даже если волны захлестывают с головой!

Я выкрикивал эти команды в реве ветра и волн и надеялся, что мой друг слышит меня. Огромная волна накрыла нас с головой, и мы приникли к бочкам. В ту же секунду я изо всей силы оттолкнул наш плот. Сальвидиа, наверное, сделал то же, потому что мы тут же оказались на волнах, в море. Он забрался на бочки первым. Но только я начал карабкаться на них, перед нами вырос огромный вал, подбросил нас как перышко и отшвырнул прямо на заостренную скалу, одиноко торчавшую в море. Удар оказался столь сокрушительным, что бочки разлетелись на куски. Отхлынув, волна отнесла меня метров на двадцать от скалы. Я поплыл, позволив следующей волне нести меня к берегу. Меня выбросило на сушу. Я оказался зажатым между двумя камнями в сидячем положении. Едва удержался, чтобы меня снова не унесло в море. Весь в ссадинах и синяках я начал пробираться наверх. А когда наконец достиг сухой земли, сообразил, что меня отнесло не меньше, чем на сто метров от того места, где мы спускали на воду плот.

Забыв о всех мерах предосторожности, я завопил что было сил:

— Сальвидиа! Ромео! Где ты?!

Нет ответа. Совершенно подавленный, я повалился на землю. Скинул с себя брюки и свитер и снова остался голым, в одних только тапочках.

Господи, где же Сальвидиа? Я снова крикнул: