Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05 Страница 28

Мало-помалу недели складывались в месяцы, и я незаметно сама стала рассказывать о годах юности. О горной деревушке, уже наполовину покинутой людьми, где я родилась. О борьбе с отцом за то, чтоб разрешил мне пойти в университет, а не замуж, «как положено порядочной девушке». О профессоре, который разбил мое сердце. И о той боли, что занесла меня на этот астероид и обрекла на жизнь отшельницы.

Сэм меня ободрял. Заставлял улыбаться. Смеяться даже. Раз за разом ошарашивал меня описаниями своих предпринимательских деяний. Ему мало было владеть и управлять гостиницей «Вид на Землю», а плюс к тому вести грузоперевозки на всем просторе от околоземных орбит до Луны и дальше до новых обиталищ, сооружаемых на околосолнечных орбитах, — Сэм ко всему прочему еще втянулся в строительство туристических комплексов на Лунной Базе. И это не все: «Тут еще два парня с рекламным проектиком подвалили. Психушка какая-то, но может и сработать».

«Проектик» состоял в том, чтобы поместить рекламные изображения в ионосфере милях эдак в пятидесяти над земной поверхностью: с помощью электронных пушек распылить на такой высоте газы и заставить их светиться, словно северное сияние. «Подвалившие» к Сэму утверждали, что сумеют сделать настоящие картины, которые будут видны на целых континентах.

— При благоприятных условиях, — добавил Сэм. — Ну, там, чтоб или закат или рассвет был, когда небо с земли кажется темным, а на нужной высоте все еще солнечный свет есть.

— Не так много людей не спят на рассвете, — заметила я.

Почти целая минута прошла, пока пришел ответ на мои слова: так далеко я была от его базы на земной орбите.

— Ага, — донесся его голос наконец. — Стало быть, нужно делать ближе к закату. — Сэм криво ухмыльнулся. — А представляешь себе, как охранители окружающей среды взовьются, когда мы станем рекламные картинки пускать по всему небу?

— Изображения ведь через несколько минут угаснут, да?

Потянулись секунды, потом пришел ответ:

— Ага, точно. Нет, можешь себе представить выражение на этих мордах? Как они это возненавидят! Стоит постараться хотя бы ради того, чтоб их язва заела!

Все эти долгие недели и месяцы я едва находила в себе силы продолжать ваяние. Зачем? Чего ради? Отнимут у меня астероид целиком, в порошок изотрут, уничтожат навсегда. Я знала, что скажут арбитры Международного Астронавтического Совета: «Моралисты» — «Искусство», счет 10000:1.

Целыми днями висела я перед компьютером, впустую перебирая клавиши, набрасывала следующую группу фигур, которые лазеры должны были бы резать в камне. Появлявшиеся на экране дисплея фигуры выглядели хилыми, неестественными, искаженными. Порой они взирали на меня укоризненно, будто это я несла им смерть.

То и дело все кончалось тем, что я принималась рисовать забавное, все в веснушках, милое лицо Сэма.

Я находила причины натянуть скафандр и выбраться в космос. Проверить лазеры. Отрегулировать силовые установки.

Переналадить датчики обратной связи. Все что угодно — только не работа. Одетыми в перчатки пальцами я гладила лица хау-ки, духов-защитников, изваянных мною в рудном камне с выходом металла. Горестная шутка. Хауки нуждаются в том, чтобы кто-то их защитил от ала.

Работать не работала, зато плакать — плакала. Весь мой гнев, всю ненависть мою разъедала кислота опустошенности и ожидания, ожидания, бесконечных месяцев ожидания неотвратимого Судного днй.

И тогда снова появился Сэм — так же неожиданно, как в первый раз.

Астероид мой (вместе со мною, к нему припавшей) далеко продвинулся по своей годичной орбите. Я уже различала Землю просто в слабенький телескоп, который прихватила с собою еще в те самые первые дни, когда сама себя обманывала планами посвящать свободное время в космосе изучению звезд. Даже в телескопе мир, в котором я родилась, виделся всего лишь неясным, расплывшимся полумесяцем, сиявшим королевской голубизной.

Первым намеком на то, что Сэм приближается, стало послание, принятое моим коммуникатором. Я гуляла снаружи, безо всякой пользы оглаживая свои скульптуры, а когда вошла в мастерскую и сняла шлем, то прочла на экране:

НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ, СЭМ ЗДЕСЬ. ВСТРЕТИМСЯ ЧЕРЕЗ ЧАС.

Взгляд мой скользнул по цифрам на часах: Сэм заявится сюда через какие-то минуты! На сей раз, по крайней мере, я была одета, но выглядела, конечно, полной лахудрой.

К тому времени, когда корабль его завис на орбите свидания и насосы моего шлюза запыхтели, я уже была одета в приличный бежевый комбинезон, который Сэм прежде не видел, волосы мои были тщательно причесаны и уложены в сетку, я даже по лицу успела косметикой пройтись. Собственное отражение в зеркале изумило меня: улыбающаяся, чуть ли не жеманно лыбящаяся девица, только что не школьница-несмышленыш. Даже сердце веселее застучало.

Сэм вошел, как и в тот раз, уже без шлема. Я бросилась к нему и горячо поцеловала в губы. Он ответил, как только Сэм Ганн мог ответить: издав победный клич, тут же маханул в невесомости тройное сальто. В самом прямом смысле — трижды кувырнулся ногами вперед, пронеся их над головой, и крепко прижимая при этом меня к себе.

При всех своих излишествах и напоре Сэм оказался нежным и заботливым возлюбленным. Несколько часов спустя, когда мы парили бок о бок в темнеющей мастерской и пот глянцевито поблескивал на наших обнаженных телах, он пробормотал:

— Никогда не думал, что смогу почувствовать так… таким…

Желая подсказать недостающее слово, я произнесла:

— Так сильно влюбленным?

Он коротко кивнул. В невесомости этого движения оказалось достаточно, чтобы Сэм чуточку удалился от меня. Все ж я поймала его в объятия, и тела наши вновь слились воедино.

— Я люблю тебя, Сэм, — шептала я, будто великую тайну сообщала. — Я люблю тебя.

Он глубоко вздохнул. Я сочла это проявлением удовлетворения, счастья даже.

— Слушай, — сказал он, — тебе надо на мою коробку слетать. Те два чудика, что хотят в ионосфере рисовать, летят к обиталищу Моралистов.

— Какое отношение это имеет к…

— Тебе нужно с ними познакомиться, — настаивал он. Высвободившись из моих рук, Сэм принялся отлавливать одежду, которая невесомыми привидениями парила в сумеречных тенях. — Знаешь, как эти лицемеры-Моралисты собираются назвать свое обиталище, когда стройку закончат? Эдем! Ничего себе хуцпа[26], да?

Смысл последнего слова на идише ему пришлось мне объяснить. Эдем. Моралисты собирались сотворить в космосе собственный рай. Что ж, может, и получится. Только сомневалась я, что их обитель станет раем для того, кто хоть на волосок отклонится от раз и навсегда утвержденных взглядов на истину и ложь.

Мы мылись под душем, в невесомости это становится делом сложным, интимным. Сэм обмывал меня тщательно и любовно, нежно обжимая рукавицей, сочащейся пристающей к коже мыльной водой, каждый дюйм моего тела.

— Совершенная женщина, — повторял он. — Нечистый ум в чистом теле.

В конце концов мы обсушились, оделись и направились к Сэму на корабль. Но вначале он прошелся на космокате вдоль моего астероида.

— Похоже, не так-то много сделано с тех пор, как я был здесь в последний раз, — сказал он почти укоризненно.

Я рада была, что на нас скафандры и Сэм не видит, как я краснею. И безмолвствовала.

Мы удалялись от Хранителя Памяти, когда Сэм сказал мне:

— С арбитражным комитетом у адвокатов не очень получается. — В наушниках моего шлема голос его звучал непривычно устало, почти безнадежно.

— Я и не думала, что получится.

— Комитет должен вынести решение через две недели. Если решат против тебя, апелляцию подавать будет некуда.

— А они решат против меня, так ведь?

Он попытался придать голосу больше жизни:

— Ну, адвокаты выжимают из себя все до последних чертиков. Если их крючкотворство и обман не помогут, может, я смогу подкупить парочку членов комитета.

— Посмей только! Тебя в тюрьму засадят.

Сэм захохотал.

Когда мы добрались до Сэмова товарняка, то на борту корабля, пониже торчащего, словно глаз насекомого, командного модуля, я увидела выведенное огромными буквами название: «Клаус Хейсс».

— Важная шишка в экономике был, — ответил Сэм на мой вопрос. — Лет сто с гаком назад. Первый, кто предложил свободное предпринимательство в космосе.

Я полагала, что писатели сделали это задолго до того, как начались космические полеты, — заметила я, направляясь к шлюзовой камере.

— Писатели, — в голосе Сэма, зазвучавшем в наушках, послышалась легкая неприязнь, — это одно. А Хейсс взялся и деньги заработал, дело в ход пустил. По-настоящему.

«Клаус Хейсс» был отделан с большим тщанием и удобствами, чем «Адам Смит», хотя и не выглядел крупнее. Столовая была роскошной, и экипаж явно ел где-то в ином месте. За столом нас сидело четверо: Сэм, я и та самая «пара чудиков», как он их называл.