Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Сергей Николаевич Ульев Страница 28

— Как же так, отец родной? Матушка сказывала мне, как вы с ней на Черном море…

— Тише, тише, сынок, не горячись, — мягко перебил его Кутузов. — Я в Крыму много воевал. Может, и был за мной какой грех — не помню. Ну — ка, ступай к своим братишкам, ступай.

Два обер — офицера, схватив прапорщика под локти, стали оттаскивать его от главнокомандующего. Прапорщик упирался, ругая их по матери. Полковой генерал, заикаясь, оправдывался перед Кутузовым, говоря, что прапорщика под Смоленском слегка контузило и с тех пор он на всех так кидается.

Но Кутузов, не слушая генерала, пристально вглядывался в лица солдат. Смахнув набежавшую слезу, он вдруг весело сдернул с головы бескозырку и взмахнул ею в приветственном жесте.

— С такими молодцами — и отступать?! — крикнул он.

Разбуженный громким возгласом фельдмаршала, из придорожного кустарника взмыл в воздух степной орел, и все время, пока Кутузов объезжал войска, величественная птица парила над его головой. Все показывали друг другу на орла пальцами и с воодушевлением крестились. А контуженный прапорщик потом божился, что у орла было ровно две головы, совсем как на российском гербе.

С прибытием Кутузова в армии с легкой руки какого — то острослова все напевали стишок:

Барклай де Толли

Не нужен боле.

Приехал Кутузов

Бить французов!

Денис Давыдов рвал на себе волосы в досаде, что не ему пришла в голову столь простая, но славная рифма.

— Черт побери! — жаловался он Ржевскому. — Я ведь давно подыскивал окончание под французов. И выходило лишь — «моя муза не любит француза», да — «я французу выстрелю в пузо». Как же я до «Кутузов — французов» не догадался?!

— Французы еще хорошо с рейтузами рифмуется, — подсказал поручик.

— Ух ты! — Давыдов в восторге ударил себя по коленкам, обтянутым серыми гусарскими рейтузами. — Спасибо, братец, как — нибудь использую.

На поручика Ржевского вдруг снизошло поэтическое вдохновение.

— А к французу еще хорошо подходит обуза и кукуруза, — заметил он, почесывая бровь. — И эта… как ее…

— Что?

— Жопа!

— Это как же? — удивился Давыдов.

— Очень просто. Обожди — ка… — Ржевский задумчиво приложился пару раз к горлышку манерки,[11] не спеша вытер усы и сказал: — Я в жопу французу воткну кукурузу! И будет француз у нас праздновать труса!

— Ой, коряво, братец, ой нескладно, — закачал головой Давыдов. — Как говорится, ни ямба ни хорея.

— Подумаешь! Мне лавры Державина ни к чему.

— И напрасно, братец. Разве ты не знаешь, как женщины падки на поэтов?

— На меня женщины и без поэзии падки, — усмехнулся Ржевский. — И вообще, Денис, их совсем другие хореи интересуют. Так что на хрен мне твой поэтический хорей сдался. Давай — ка лучше выпьем за здоровье Михайло Ларионовича Кутузова!

— Многие лета!

Они чокнулись манерками.

— Знаешь, братец, о чем я мечтаю, — сказал Давыдов. — Взять бы, положим, человек двести, сколотить из них партизанский отряд и разгуливать по бонапартовым тылам. Вились бы вокруг французов со всех сторон, подобно оводу вокруг коровы. Закусали б до смерти!

У Ржевского загорелись глаза.

— Отличная мысль, Денис! Ты предложи Багратиону не откладывая. Если дело выгорит, я тоже пойду партизанить.

— А что, партизан из тебя выйдет славный, — улыбнулся Давыдов. — Ведь в этом деле что главное? Налететь на неприятеля, насолить ему и скрыться, пока он не очухался. Совсем как в любви.

— Пожалуй. Только женщины для меня, скорей, приятельницы. Особенно если под венец не тащат. Да и от моего обхождения им не солоно, а сладко.

— Эх! — хлопнул себя по колену Давыдов. — Так хочется партизанить, что на месте не могу усидеть. А что если прямо сейчас заявиться к Кутузову с челобитной?

— Давай, Денис, к чему откладывать! Меня только с собой возьми.

Давыдов в сомнении почесал нос.

— А ты ничего там лишнего не ляпнешь? Кутузов, он ведь такой — мягко стелет, да жестко спать.

— Ну-у, ежели о бабах речь не зайдет…

— Вроде бабы тут не при чем. Ладно, Ржевский, пошли седлать коней и — с богом!

Глава 28. Белые штаны

На лавке перед воротами дома священника, в котором остановился главнокомандующий, под старым дубом, сидел красивый мужчина с умными глазами. Он был одет с иголочки — в парадном мундире, ослепительно белых штанах, с Георгием на шее; гладко выбритый, умытый, причесанный.

Князь Андрей Болконский ждал Кутузова, у которого еще в австрийскую кампанию ему посчастливилось служить адъютантом.

К дому подъехали верхом двое гусар. Спешившись, они поздоровались с Болконским.

— Светлейший дома? — спросил маленький чернявый подполковник.

— Нет, — ответил князь Андрей и чуть скривил губы: — Я не из штабных, господа. Сам только что прибыл.

Денщик фельдмаршала, с важным видом прохаживавшийся у ворот, снисходительно поведал гусарам, что главнокомандующий осматривает войска, но скоро будет, поскольку уже самое время обедать.

— Ну что ж, подождем, братец, — сказал Давыдов Ржевскому.

— Светлейший, небось, зацелованный и обласканный приедет, — сказал поручик. — Это нам очень кстати.

Гусары присели на лавку рядом с Болконским, представились. Он тоже назвал себя.

— Ба! Да ведь вы жених Наташи Ростовой, — вспомнил Ржевский. — Я имел удовольствие танцевать с ней на балу этой зимой. Какая талия! Какие глазки!

— А я ведь тоже к ней сватался, — вздохнул Давыдов, мечтательно поглаживая свои пышные бакенбарды. — Говорят, ее Анатоль Урюков соблазнил?

— Курагин, — сухо поправил князь Андрей.

— Вот подлец, чтоб ему ногу оторвало!

— Оставим этот разговор, господа. Я обручен нынче с другой невестой.

— Тоже из московских? — живо поинтересовался Давыдов. — Как ее по имени величают, если не секрет?

Гримаса сарказма появилась на лице князя Андрея.

— Ее зовут Война!

— Знаком я с этой потаскухой, — сказал Ржевский. — Она нам всем теперь невеста.

— Каков оборот! — восхитился Давыдов. — Война — невеста. Как лихо сказано!

Вдалеке в клубах пыли показалась коляска. Послышались радостные крики, возгласы «ура».

— Должно быть, светлейший, — сказал денщик.

Офицеры бодро вскочили, оправились.

Князь Андрей почувствовал, как тревожно и радостно забилось его сердце, гоня по жилам голубую кровь. Сейчас он будет целовать любимого фельдмаршала и говорить с ним!

Счастливая улыбка заиграла торжественный марш на губах князя Андрея.

Посреди дороги, прямо напротив лавки, растекалась большая лужа. С приближением коляски стало очевидно, что лужи ей не миновать.

— Берегись! — крикнул Ржевский, и вместе с Давыдовым они ловко отпрыгнули в сторону.

Князь Андрей остался на месте, глядя то на знакомую тучную фигуру, раскачивающуюся в коляске, то на лужу, в которой отражалось бесконечное небо с пуховыми облаками.

«Неужели