Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год Страница 29

От Ндуме исходил резкий кисловато-сладкий мускусный запах. Вытянув руку, он мог бы коснуться меня. Вместо этого мой визави слегка склонил голову набок, как делает человек, пытающийся разгадать какую-то хитрую загадку. «Сад» стало заволакивать туманом, и мы, человек и горилла, теперь уже не стесняясь, в упор разглядывали друг друга сквозь волнующуюся кисею. Из-под тяжелых выдающихся надбровий на меня смотрели внимательные коричневые глаза. Смотрели так, что я почувствовал себя вне реальности и времени, словно между нами невесомо струился не туман, а тысячелетия.

Все это происходило в национальном парке Руанды, который называется «Сад», видимо, по аналогии с «садом Эдема», и занимает 40 квадратных миль на склонах вулканической горной цепи Вирунга. Здешние леса — последнее прибежище Ндуме, Мрити, Мтото, Брута, Пикассо и их сородичей, горных горилл, которых осталось на всем земном шаре не более двухсот. Я приехал в эту крошечную центральноафриканскую страну, запасшись соответствующим альпинистским снаряжением, поскольку высота Вирунги достигает 15 тысяч футов. Однако оказалось, что гориллы обитают на пять тысяч футов ниже и поэтому вся моя амуниция ни к чему. Зато я недоучел другое: хотя «Сад» находится неподалеку от экватора, на высоте 10 тысяч футов, в нем и холодно и мокро. Про частые ливни мало сказать: «Льет, как из ведра», точнее будет: «Поливает, как из пожарного брандспойта».

Поэтому распорядок дня у горилл строится так, чтобы ухватить максимум солнца. Часов тринадцать они проводят в своих гнездах — огромных люльках, сплетенных из ветвей. Потом несколько часов кормятся, в середине дня час-другой дремлют, затем опять до самого сна занимаются поисками еды. Ее, кстати, в лесах Вирунги хватает, так что проблемы с питанием у горилл нет. Единственное, чему они, безусловно, были бы рады, это лишнему солнечному деньку.

Под горячими лучами, брызнувшими в просветы между облаков, туман заклубился и стал быстро подниматься. Это послужило Ндуме сигналом, что пора кончать аудиенцию. Он повернулся и направился в лес: воздух там хорошо согрелся, настало время полуденной сиесты. Поскольку я уже достаточно хорошо зарекомендовал себя, мне было милостиво позволено наблюдать, как одиннадцать членов его семейства устраиваются на отдых. Двое малышей по году с небольшим и два четырехлетних подростка улеглись на лужайке. Но почти тут же один из подростков поднялся, подтянул к себе лиану и стал обрывать с нее листья, отправляя себе в рот. Очевидно, это был непорядок.

Кто-то из малышей схватил его сзади за шерсть и потянул на место. Проказник растянул губы в беззвучной улыбке, а на мордашке появилось выражение такого удовольствия, какое бывает у сорванца, когда ему удается отмочить какую-нибудь шутку во время урока.

Самый старший из подростков, шестилетний Пикассо, залез на тоненькое деревце и оттуда изучающе разглядывал меня. Деревце начало медленно сгибаться, но горилла не обращала внимания. Наконец раздался треск, ствол переломился, и Пикассо полетел в густую траву. Кстати, я так и не смог выяснить: то ли гориллы плохо определяют, выдержит ли их вес дерево, то ли им доставляет удовольствие такой необычный способ спускаться на землю. Во всяком случае, взрослые обезьяны тоже нередко попадали в положение Пикассо.

Интересно, что глава семейства, казалось, не замечал проделок своих отпрысков. Он разлегся на просторной платформе, образованной нижними ветвями раскидистого дерева, и блаженствовал, подставив солнцу ноги и грудь. Одна его рука расслабленно свешивалась почти до земли. Этим не преминул воспользоваться другой малыш. Подпрыгнув, он ухватился за руку и моментально взобрался отцу на живот, где растянулся, словно на мягкой перине. Вскоре рядом появился братец, затеявший дружескую потасовку. Фыркая от смеха, малыши катались по груди и животу Ндуме, который лишь широко зевал, показывая внушительные желтые клыки.

Деревья вокруг были увиты лианами, усыпанными крупными желтыми цветами. Над нами синело безоблачное небо, внизу в изумрудной оправе зелени сверкало на солнце озеро Нгези. Вдаль уходила цепь массивных вулканов. И мне показалось, что каким-то чудом перенесся в рай, каким он был до появления Адама. О если бы можно было остановить течение неумолимого времени! А главное — отвратить то, что уже надвигалось на этот «сад Эдема», придавая идиллии горький привкус трагической обреченности. Примет этого вокруг было много, стоило только приглядеться. У Ндуме, например, культя вместо кисти на правой руке говорила он том, что он, видимо, побывал в ловушке браконьера. Их жертвой, вероятно, стал и его предшественник, такой же патриарх Стилгар.

И все-таки основную опасность для дальнейшего существования горилл представляют не браконьеры, а сложившиеся у местных племен традиции хозяйствования. Коренным населением окрестностей Вирунги были пигмеи тва, жившие охотой. Затем их покорили земледельцы хуту, которые считали леса своим врагом и стали сводить их, освобождая место для полей. В X веке с севера пришли кочевники ватутси, подчинившие себе здешние племена. Ватутси не трогали леса, но зато не давали хуту расширять поля, поскольку им самим нужна была земля для пастбищ. Однако в 1959 году земледельцы хуту подняли восстание и отобрали власть у скотоводов. После этого вновь началась вырубка девственных лесов. В 1969 году почти половина национального парка была передана местным крестьянам под посевы. И вот итог: численность горных горилл сократилась более чем вдвое, с 450 до 200.

Если наступление на леса Вирунги будет продолжаться, гориллы обречены. Опасность эта отнюдь не иллюзорная. Уже сегодня шамбы, крестьянские фермы-хутора, подступили вплотную к кромке леса. В один из последних дней моего пребывания в «Саду» я был свидетелем весьма характерного и тревожного эпизода. Ндуме выбрал для кормежки участок леса всего в 100 ярдах от опушки. Сверху, со склона горы, эта зеленая перемычка казалась слишком узенькой и ненадежной. А за ней крестьяне копали в полях картошку. С веселым смехом носились дети, перекликались женщины, убиравшие перетрум. Я видел, как Ндуме вышел на прогалину, сел там и долго вглядывался в бессчетные шамбы, подступившие вплотную к его родному дому.

Ранним майским утром я рассматривал шесть огромных гнезд, черневших в ветвях деревьев. Это была «спальня» одного из горильих семейств, условно названного «Группой № 13». От «спальни» в чащу леса уходил хорошо заметный след, нечто вроде тропинки, которая могла остаться, если бы десятка два людей на четвереньках пробирались гуськом через подлесок. Марк Кондиотти, зоолог, занимающийся проблемой сохранения горных горилл, объяснял, что выслеживать обезьян в тропическом лесу в принципе не так уж трудно: достаточно самому согнуться в три погибели и отправиться по зеленому туннелю.

Вскоре мы оказались в зарослях бамбука. Сквозь высокую траву впереди в зеленых трепещущих сумерках темнели несколько фигур, издали похожих на медвежьи. Марк дважды громко откашлялся. У зоологов это называется ДГВ — «двойная горловая вокализация». Гориллы издают такой звук путем быстрого вдоха и выдоха. Дело в том, что обезьяны передвигаются медленно и любое быстрое перемещение может быть воспринято ими как угроза. Поэтому, прежде чем перейти на другое место или приблизиться к сородичу, они предупреждают об этом с помощью ДГВ. Я рассказываю о такой мелочи, чтобы показать, как важно зоологу знать их, если он хочет добиться успеха, изучая жизнь диких животных.

На этот раз мы искали главу семейства Мрити, а наткнулись на Мтото, очаровательную трехлетнюю обезьянку. Заметив нас, она начала гулко колотить себя в грудь. Потом искоса взглянула в нашу сторону. Мы улыбнулись, конечно же, не показывая зубов.

Мтото встала и заковыляла подальше, продолжая бить себя кулаком и время от времени оглядываясь, чтобы проверить, насколько мы напуганы ее устрашающим поведением. Весила обезьянка фунтов тридцать. Когда она стала перелезать через наполовину поваленные стволы бамбука, один из них сломался под Мтото, и горилла шлепнулась на землю. Я думал, она испугается и начнет визжать. Ничего подобного: обезьянка преспокойно лежала в траве, глядя в небо.

В тучах появились просветы, в зеленый полумрак вонзились яркие солнечные лучи, словно где-то высоко над лесом вспыхнули десятки прожекторов. Для Мтото это послужило сигналом присоединиться к остальным членам семейства. Гориллы уже насытились и теперь двигались с такой ленивой расслабленностью, что я понял: наступило время сиесты.

Мрити Мы нашли сидящим на травянистом склоне. Увидев нас, он что-то недовольно проворчал, четыре раза

ударил ладонями по земле, потом поднялся и направился в глубь зарослей бамбука, уводя за собой все семейство. Гориллам явно не хотелось покидать солнечную прогалину, но ослушаться Мрити никто не посмел.