Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год Страница 29

Вместе с лесничим Стэнли де Сильва мы долго созерцали карту заповедника Улу Сегама: шестьсот квадратных миль девственного леса, где пока не бывал ни один зоолог!

Стэнли работал в заповеднике Сепилок. Его забота — возвращение к свободной жизни орангутанов, содержащихся в неволе.

Незаконно отловленных животных конфискуют и поселяют в лесном лагере. Здесь их подкармливают, охраняют, они могут бродить где вздумается. Многие оранги были пойманы и отторгнуты от матерей в раннем младенчестве и никогда не знали леса, не приобрели навыков, без которых в джунглях не проживешь. В Сепилоке стараются заставить их поселиться в лесу, возле взрослых животных. Тех орангов, что не отваживаются покинуть лагерь, егеря сажают «на закорки», относят подальше и оставляют в чаще, чтобы они сами добирались до дому. Путем подражания или на собственном опыте отдельные животные приучаются к некоторой самостоятельности. Есть надежда, что со временем их можно будет выпустить в других районах, пополнить сокращающиеся популяции диких орангов.

И вот в Лахад-Дату я обзавелся маленькой лодкой, нашел двух проводников-дусунов, которые согласились идти со мной. Через два дня в Улу Сегаму отправляется геологоразведочная партия — в гостинице возле аэродрома я познакомился с китайцем по имени Мань, который возглавлял экспедицию. Он бесстрастно выслушал мои прожекты и предложил выехать вместе:

— По крайней мере, я доставлю вас в целости и сохранности до самой реки Боле.

Мань также вежливо намекнул мне, что отправляться в такое путешествие на единственной лодке, с двумя спутниками и без ружья весьма опрометчиво? и что три месяца в джунглях — слишком долгий срок. Но он не пытался отговорить меня. Сам он в полуторамесячный маршрут шел на двух больших лодках с командой из пятнадцати даяков-ибанов из Саравака.

Когда я подошел к широкой мутной реке, лодки уже были готовы. Тихие дусуны явно проигрывали рядом с мускулистыми ибанами — с татуированными шеями и плечами, с проколотыми мочками ушей и лохматыми шевелюрами. Возле длинных лодок, снабженных мощными подвесными моторами, мой утлый сампан выглядел ненадежным. К тому же он был перегружен и без мотора против сильного течения вряд ли пойдет быстро. Я отправился с Манем, договорившись встретиться с моими проводниками в устье Боле.

Мы миновали одну излучину, другую, и ландшафт совершенно преобразился: по берегам высились величественные белые обрывы. Стадо обезьян рассыпалось по скалам, и стрижи кружили, вылетая и влетая в норы, которыми, как оспинами, были изрыты обрывы. Ибан, расположившийся на носу лодки, обернулся, обнажая в улыбке вычерненные зубы, и показал на глубокий речной омут:

— Баньяк буайя — много крокодилов, туан.

Мы причалили к большому лесистому острову. В считанные минуты на рамах из тонких стволов были растянуты полиэтиленовые пологи, горел костер и варился рис.

У лагерного костра я спросил Маня о крокодилах, которые водятся у известняковых скал.

— Это старая история,— сказал он.— Место называется Тападонг. Теперь в пещерах только собирают съедобные гнезда ласточек. А в стародавние времена прибрежные жители использовали их для захоронения. Когда люди впервые пришли сюда, там уже жил Гаруда, гигантский орел, и Таронгари, гигантский крокодил. Гаруда нес дозор на высокой скале в своем гнезде, камнем падая на всякого, кто дерзнет приблизиться. Таронгари лежал в воде и проглатывал все лодки, плывущие вверх по реке. Они столь надежно охраняли реку возле Тападонга, что никто не мог туда пробраться. Наконец речные жители решили покончить с непрошенными стражами. Они построили плот, положили на него приманку — тушу оленя, натыкали вокруг него острые бамбуковые копья и пустили вниз по реке к Тападонгу. Гаруда с громадной высоты бросился на плот, напоролся на копья и убрался поскорей в свое гнездо. Раненый хищник решил покинуть эти места. Пытаясь взлететь, он свалил в реку две громадные скалы, которые раздавили затаившегося внизу Таронгари. Много недель вода в реке пахла падалью.

Две больших скалы до сих пор торчат у подножия обрыва, и говорят, что там видимо-невидимо крокодилов. Не думаю, чтобы они сохранились в такой близости от кампонгов,— за ними слишком рьяно охотятся из-за ценной кожи,— а вот выше по реке, несомненно, живут очень крупные особи.

Мы сидели у костра, попивая кофе, как вдруг в лесу прозвучал жуткий вопль, который подхватили со всех сторон другие голоса. Каждый вечер этот звук нарушает покой джунглей, возвещая наступление сумерек. Это голос животного, называемого танггил, но никто из ибанов не видел его и не мог ничего о нем рассказать. С наступлением темноты вой замер, и на смену ему вступил хор басовито квакающих лягушек.

Руки Гауна, старшего из ибанов, были расцвечены татуировкой от запястья до кончиков пальцев. Когда-то татуировка на фаланге пальца означала, что ибан убил врага. Законом давно запрещена охота за головами, и юноши-ибаны довольствуются черепами орангутанов. Я спросил Гауна, как они охотятся на орангов.

— Ибан может убить оранга парангом — мечом,— гордо заявил Гаун,— но проще пользоваться сумбитаном — воздушной трубкой. Оранг, большой и медлительный — легкая мишень, но он очень силен, и нужно попасть в него тремя-четырьмя отравленными стрелами, прежде чем его начнет тошнить и он свалится.

Когда солнце взошло, мы уже были в пути и к полудню подошли к слиянию Боле и Сегамы — на этом Т-образном речном перекрестке бурлил сильный водоворот. Ибаны вытащили лодки на каменистый берег притока и разбежались по опушке. За четверть часа они настелили пол из длинных полос коры и растянули над ним на деревянной раме мою палатку. Они показали, с каких лиан можно брать воду для питья, каких жгучих листьев нужно опасаться, затем попрощались и вернулись к лодкам. Мань со своими бравыми татуированными ибанами скрылся за поворотом реки, звук моторов замер вдали.

Несколько дней, пока прибудут дусуны, я буду один. Высокие деревья теснились вокруг, и мне чудилось, что живые джунгли недобрым пристальным взглядом уставились на бледнолицего пришельца.

Враждебный мир

Я знал, что Сегама течет с востока на запад, и, взяв по компасу курс на север, отправился знакомиться с новым миром. Взобрался на обрыв, пересек узкую полосу дремучих зарослей и нырнул в чащу молодого подроста на берегу узкого ручейка. По пояс в воде перешел его вброд и выкарабкался на топкий берег. Путь преграждала сплошная колючая стена переплетенных вьющимися лианами кустарников. Острым парангом я принялся прорубаться сквозь чащу, но дело шло очень медленно. Стоило прорубить брешь в чащобе, как она тут же забивалась лозами и сучьями. В конце концов удалось проделать узкий лаз, и я втиснулся в него на четвереньках.

Вдруг что-то обожгло спину, и я с омерзением нащупал громадную скользкую пиявку, которая явно собиралась позавтракать. Об этих тварях я был наслышан и потому запасся пропитанной солью тряпочкой. Накрытое ею отвратительное существо отлепило присоски и свалилось на землю, извиваясь и испуская целый поток слизи. Еще две пиявки спешили ко мне по опавшей листве, их тельца раскачивались, как хоботы, учуявшие добычу. Я набрал полную грудь воздуха и нырнул в заросли. Цепкие шипы рвали одежду, но я, согнувшись, таранил заросли, пока не выбрался на прогалину. Остановившись, чтобы подсчитать свои раны, я с ужасом нашел трех пиявок, идущих на приступ по моим ногам. Схватив одну, я попытался оторвать ее, но, как только отлипала одна присоска, пиявка крепко цеплялась другой.

В полумраке девственного леса я не заметил тонкий, колючий побег ротана, пока он не впился мне в лицо. Я рванулся назад, но шипы вгрызлись глубже, а другие побеги, как щупальца, захлестнули шляпу и спину. Разозлившись, я выхватил паранг и стал рубить направо и налево. В итоге содрал кожу на запястье и окончательно застрял. Наученный горьким опытом, я потихоньку выпутался, освобождаясь по очереди от каждого побега.

Передо мной дыбился крутой склон, который перешел затем в узкий гребень; здесь двигаться было легче. Стали видны вершины по обе стороны холма, хотя ближайшие подступы заслоняла непроницаемая стена зелени. Я попытался определиться по карте, но не имел представления, насколько далеко я продвинулся за минувший час.

И тут раздался треск сучьев: небольшая коричневая обезьяна неслась по верхушкам деревьев к подножию холма. А через несколько минут я нашел гнездо орангутана: куча наломанных сучьев темнела в кроне дерева. Оно почернело от старости, во все же это было гнездо, и я удостоверился, что орангутаны заходят в эти места. Непрезентабельная куча набросанных как попало ветвей сотворила чудо с моим быстро испарявшимся оптимизмом. Теперь я отыщу этих неведомых зверей.