Альманах - Альманах всемирного остроумия № 2 Страница 3

– Я тебя прошу.

– Не пущу.

– Я приказываю.

– А я не слушаю.

– Да знаешь ли ты меня?

– Нет.

– Я государь твой!

– Не знаю, а я знаю то одно, что он же приказал никого не пускать.

– Да мне нужда есть.

– Ничего я слышать не хочу.

– Бог даровал мне сына, и я спешу обрадовать народ пушечными выстрелами.

– Наследника? Полно, правда ли?

– Правда, правда!

– А когда так, что за нужда: пусть хоть расстреляют меня завтра! Поди и сегодня же обрадуй народ сею вестью.

Государь приказывает коменданту сто одним выстрелом известить столицу о рождении сына; затем спешит в собор, где, при звоне колоколов, благодарит Бога за милость, а солдата жалует сержантом и десятью рублями.

Государь, точа человеческую фигуру на токарной машине, и будучи весел, что работа удачно идет, спросил механика своего Нартова:

– Каково точу я?

– Хорошо, – отвечал Нартов.

– Таково-то, Андрей! Кости точу я долотом изрядно, а не могу обточить дубиной упрямцев.

Подле Гапсаля[1] случилась одна очень характерная собственноручная расправа Петра Великого. 22 июня 1715 г. прибыл Петр I на галерах в Гапсаль и, осмотрев город, через Линден и Падис направился в Ревель. По пути объявил он дворянину Рамму, что будет обедать у него; дворянин ответил, что не желает этого посещения, но государь тем не менее прибыл к нему, собственноручно наказал его своею тростью и очень вкусно пообедал.

За едой и питьем царь очаровал приглашенного им к столу побитого хозяина, очаровал настолько, что при прощании Рамм просил подарить ему бившую его царскую трость.

Говорят, что вещественный документ этот и по сегодня хранится у потомков Рамма.

Петр Великий весьма любил и жаловал Ивана Михайловича Головина и послал его в Венецию учиться кораблестроению и итальянскому языку. Головин жил в Италии четыре года. По возвращении оттуда, Петр Великий, желая знать, чему выучился Головин, взял его с собою в адмиралтейство, повел его на корабельное строение и в мастерские и задавал ему вопросы. Оказалось, что Головин ничего не знает. Наконец, государь спросил:

– Выучился ли хотя по-итальянски? – Головин признался, что и этого сделал очень мало.

– Так что же ты делал?

– Всемилостивейший государь! Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил со двора. – Как ни вспыльчив был государь, но такая откровенность очень ему понравилась. Он дал ленивцу прозвище князя-баса и велел нарисовать его на картине сидящим за столом с трубкою в зубах, окруженного музыкальными инструментами, а под столом валяются металлические приборы. Петр Великий любил Головина за прямодушие, верность и ум и в шутку всегда называл его ученым человеком, знатоком корабельного искусства.

Петр Великий вздумал, по корабельному обычаю, купать небывавших еще в Каспийском море. Государь и себя не исключал при этом. За ним последовал и адмирал и прочие, хотя некоторые боялись, сидя на доске, трижды опускаться в воду.

Всего более вышла потеха при купании Ивана Михайловича Головина, которого Петр обыкновенно называл адмиралтейским басом. Государь стал сам его спускать и со смехом говорил:

– Опускается бас, чтобы похлебал каспийский квас!

Некто отставной мичман, будучи еще ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул ему в лицо и сказал:

– Ну! Этот плох. Однако, записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.

Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:

– Таков был пророк, что и в мичманы-то попал я только при отставке!

Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского.

– Вечный труженик!

Какой взгляд! Какая точность в определении! В самом деле, кто был Тредьяковский, как не вечный труженик?

Неблагодарных людей Петр Великий ненавидел и об них говаривал так:

"Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер: такой безобразит человечество".

Стольник Желябужский впал в такое преступление, которое, по справедливости, заслужило публичное наказание и ссылку, к чему воинским судом и был он приговорен, и приговор тот был утвержден государем. Сын его, человек молодой и видный, узнавший о таковом приговоре, при выходе государя из дворца, пал к стопам его и со слезами возопил:

– Надёжа-государь! Не дерзаю умолять тебя, меньше же негодовать на приговор, учиненный судом отцу моему, – зная, что оный правосуден, а прошу только из единого милосердия твоего: преступление отца и заслуженное им наказание перенести на меня. Он, при старости и слабости своей, наказания такого перенести не может, а я по молодости и крепости моей удобно снесу и заплачу тем за рождение свое. И таким образом, без нарушения правосудия твоего, спасу и мать мою, которая не может перенести столь горестного лишения мужа; малолетних же братьев и сестер избавлю от несносного сиротства и бесчестья всего нашего рода.

Государь, чувствительно тронутый таковой сыновнею нежностью, поднял его и, поцеловав, сказал:

– За рождение такого сына, как ты, прощаю твоего отца и возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом его, надеясь, что исполнишь должность лучше, нежели отец твой.

Все в Петербурге знают о существовании Крюкова канала; прорыт он при Петре I. Назван он этим именем вот почему. Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу несколько молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства.

Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившемуся в Россию Никитину приходилось весьма жутко, вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Петр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр I объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дешевле 400 руб. не продавали ни одной картины. Государь сказал:

– Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

– Даю пятьсот, – крикнул Меньшиков.

– Восемьсот, – крикнул Головин.

– Тысячу, – возразил Апраксин.

– Две, – перебивал Меньшиков.

– Две тысячи! – заорал Балакирев, присутствовавший на этом аукционе.

– Три тысячи! – закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в С.-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем.

При начале турецкой войны молдавский господарь, князь Кантемир, отдался под покровительство Великого Петра, и когда Петр, при заключении мира с турками, узнал, что визирь требует выдачи Кантемира, то сказал:

– Я лучше уступлю туркам землю до самого Курска, нежели соглашусь на это. Мне тогда еще останется надежда отданное опять завоевать; но не сдержать данного слова, значит – навсегда потерять веру и верность. Мы имеем своею собственностью одну только честь; отречься от нее – то же, что перестать быть государем.

В то самое время, когда Петр Первый с Меньшиковым, в 1700 году, намерен был с новоизбранным войском идти из Новгорода к Нарве и продолжать осаду этого города, получил он известие о несчастном поражении бывшей своей армии при Нарве, с потерей артиллерии и со взятием в полон многих генералов и полковников, и сетуя на себя, что при сем случае своею особою не присутствовал, мужественно печаль сию снес и сказал:

– Я знаю, что шведы нас еще несколько раз побеждать будут; но, наконец, научимся сим побивать их и мы.

Шут Балакирев

Балакирев, любимый шут Петра I, известен тем, что своими шутками, не боясь гнева Петра, постоянно высказывал ему правду в глаза, и этим, можно сказать, благодетельствовал России; благодаря ему и его шуткам, открывалось царю много такого, что осталось бы в неизвестности.

Шутки Балакирева были очень остры, и этот шут, как любимец Петра, сам терпеть не мог, чтобы над ним шутили, как над дураком, когда он сознавал в себе ума более, чем у многих. За шутками следовали острые и даже очень колкие замечания. Так, однажды за колкость Балакирева один из придворных вельмож сказал:

– Я тебя до смерти прибью, негодный!

Шут, испугавшись, прибежал к государю и сказал ему, что обещал ему придворный.

Царь ответил ему на то:

– Если он тебя убьет, я его велю повесить.

– Да я этого не желаю, Алексеич, а мне хотелось, чтобы ты его повесил, пока я жив, – ответил шут.