Сборник - Журнал «Фантастика и Детективы» №6 Страница 3

– Дом у гладкокожих хороший. И ноги сильные, – беспорядочно думал в открытую Цикадник. – Жаль, что размышлять они не умеют.

– А может, умеют, – возразил Рыболов. – Только друг другу размышляют, вот мы и не слышим.

– Ерунда, – отмахнулся Цикадник. – Мы-то им размышляли. У меня голова вспотела, пока я им думал. А они в ответ только ртами шумят.

– Ладно, – Змеехват поднялся со ствола. – Всё равно сейчас ничего не надумаем, – подытожил он. – Пошли. Самки, небось, заждались.

В пути больше не останавливались и с тропы не сходили. Поначалу была она прямая и ровная, потом запетляла между стволами, а затем и вовсе ушла в сторону, огибая муравьиный холм. Муравьи были к концу лета вялыми и почти не охотились, так что холм миновали без особой опаски. Там, где тропа вновь стала ровной, её косо пересекала другая, звериная, вся во влажных после дождя следах от лап и копыт.

– Никак, рогачи прошли, – подумал в открытую Цикадник, рассматривая треугольные, размером в пол локтя, следы.

– Рогачи это хорошо, – подумал в ответ Змеехват и тоже принялся рассматривать следы. – Рогачи это не какие-нибудь там клыкари.

Он пристально вгляделся в ту сторону, куда ушли рогачи. От земли тёк лёгкий белёсый туман, лениво уплывал вверх и умирал в хитросплетениях крон, ветвей и цветущих лиан. По стволам перебегали быстрые юркие хвостуны, на лету слизывали длинными раздвоенными языками неосторожных жужелиц. С высоты, неразличимые за десятками листвяных ярусов, кричали, щёлкали, голосили птицы. Стаи мошкары выстреливали из тумана и неторопливо в него оседали. Лиловый, раздувшийся от важности квакун деловито обгладывал шляпку пятнистого приземистого гриба.

Змеехват встряхнулся и, бегло поглядывая по сторонам, двинулся по тропе дальше. Картина по обе стороны была привычной и каждодневной – лес дышал, цвёл и охотился.

До селения добрались, когда светило начало закатываться за макушки дальних иглолистов. На окраине старый Птицестрел распекал нерадивую сноху. Мыслей по дряхлости Птицестрел не сдерживал, так что провинности снохи сразу становились известными всей округе.

– Яйца крылатки протухли, печень клыкаря сгорела, – гневно перечислял Птицестрел. – Ореховая мука помолота скверно, живот пучит от такой муки. Куда Кустодав глядел, когда брал тебя за себя.

Змеехват переглянулся с Цикадником. Кустодав, сын старого Птицестрела, лентяем уродился отчаянным. От охоты отлынивал, от собирательства уклонялся и с утра до вечера отсыпался в кустах. Самку взял из дальнего селения, где о его привычках не слыхивали, и, видать, угадал – выбрал под стать себе.

По центру селения, на расчищенной от деревьев поляне, шестеро охотников разделывали тушу клыкаря. Был клыкарь молодой, упитанный, с хорошей лохматой шкурой, из которой самки пошьют нательники, чтобы носить зимой.

Змеехват приблизился, подумал всем доброго здоровья, вооружился общественным резаком из кости болотного грызня и принялся помогать.

– Что слыхать? – мысленно осведомился он.

– Ночью дождь будет, – сообщил угрюмый, кряжистый Травобой. – А ещё самки ходили поутру в дальний малинник, но ягод не принесли.

– Что так? – удивился Змеехват.

– Испугались, – пояснил Травобой и насупился. – Рябиница беспощада увидала.

Змеехват замер. Беспощадами звались воинственные, злые племена, обитавшие в северных чащобах и в прошлом совершавшие разбойничьи набеги на селения вдоль Большой Реки.

– Верно беспощада? – уточнил Змеехват у общества. – Не привиделось Рябинице?

– Не привиделось, – за всех ответил Следодум. – Я, как самки вернулись, сам побежал в малинники. Следы пытал. С севера они пришли. Двое. До берега добрались, поглядели, как чего, и отправились восвояси.

Змеехват поднялся и побрёл к себе в хижину, сплетённую из гибких, перетянутых вьюном ветвей. Новость была – хуже некуда. От беспощадов добра ждать не приходилось. Были они жестоки и свирепы. Охотников в набегах убивали, а самок угоняли с собой. По слухам, самки у этих дикарей были общими и принадлежали всем. Зарянка новость уже слыхала и встретила Змеехвата встревоженно. Усевшись на выстланный сиреневым мхом пол, тот долго, прижав к себе, успокаивал, гладил тёплую мягкую шёрстку и думал Зарянке про зиму, когда появится у них малыш, а если свезёт, то и двое.

– Подумай мне о гладкокожих, – попросила Зарянка, когда, наконец, успокоилась.

Звеехват принялся думать. Поразмыслил о большом красивом жилище из блестящего неведомого дерева. Об украшениях, которые очень хотел бы выменять, но не знал на что. О странных шкурах, в которые были замотаны гладкокожие, несмотря на летнюю жару.

– Они добрые, – подумал, наконец, Змеехват. – Не знаю почему, но мне кажется, что добрые. Тебе бы они понравились. И неважно, что их охотники шумят ртами, как стадо подраненных клыкарей. Зато у самки звук чудный и звонкий, словно у птицы утренницы, а шёрстка на голове длинная и белая, будто соцветие распустившегося послеснежника. Я думаю просить у них помощи.

– Какой помощи? – удивилась Зарянка.

Змеехват не ответил. Он пока и сам толком не знал.

– Вон они, снова ковыляют, – проворчал выглянувший в окно Луис. – Та же троица. Хотя, может, и другая, кто их разберёт. И глядите-ка, что-то на себе тащат.

На этот раз встреча разительно отличалась от предыдущих.

– Прекрасная змея, дохлая, – стараясь не морщиться от отвращения, принимал подношение Олег. – Бери за неё вон ту брошь. Или две. Да что хочешь бери. И эта хороша, чудо, а не змея. Можешь взять за неё ножик.

– Терпеть не могу рыбу, – бубнил под нос Луис. – Эта хотя бы свежая, не воняет. Ну, чего вылупился? Ты мне рыбу, я тебе колоду карт. Или, если хочешь – брелок. Забирай, не стесняйся, у нас ещё есть.

– Ой, какая прелесть, – радовалась Глория, рассматривая выложенных на траве засушенных насекомых. – Замечательные экземпляры, наверняка редкие. Кто их принёс, ты? – обернулась она к застенчиво переминающемуся с ноги на ногу аборигену. – Умница. Бери, что душа пожелает. А знаете что, мальчики, – вскинула Глория взгляд. – Давайте мы их пометим, а то и знать не будем, кто к нам ходит. Иди сюда, – подозвала она ближайшего визитёра. – Смотри, какая красивая лента. Голубая, липкая, тебе пойдёт, ну, давай, не бойся, подставляй руку. Жалую тебя в кавалеры ордена голубой подвязки. А тебя – зелёной, а вон того увальня – розовой. Отлично, правда хорошо, просто замечательно.

– Знаете что, – задумчиво сказал Олег, когда украшенные лентами аборигены убрались, унося с собой по полкило бижутерии каждый. – Мне всё кажется, он хотел мне что-то сказать.

– Кто «он»? – удивлённо подняла брови Глория.

– Тот, с зелёной лентой. Ну, который змей притащил. Мне показалось, что он измучился, пытаясь донести до меня что-то важное.

– Чушь, – буркнул Луис. – Для того чтобы сказать, надо владеть осмысленной речью. Мимикой, в конце концов, владеть, жестикуляцией. Да хоть какими-нибудь средствами общения, свойственными разумным существам. К которым эти чучела относятся лишь условно.

– Сам ты чучело, – возмутилась Глория. – А прямохождение? А любознательность? А сегодняшний наш обмен?

– Большое дело, – Луис пожал плечами. – Медведи тоже умеют на задних лапах. Кто их знает, этих аборигенов, как они передвигаются у себя в лесу. Насчёт любознательности – так и сороки тянут в гнёзда всякий хлам. А что до обмена…

Луис не договорил. Помеченный зелёной лентой абориген ковылял по траве обратно к ним.

– Резаки, – отчаянно думал Змеехват, переводя просительный взгляд с одного гладкокожего на другого. – Нам очень нужны резаки. И острые наконечники для стрел, если у вас есть. И протыкающие палки. За каждую вещь я дам две змеи. Рыболов принесёт желтобрюхов, жирных, с икрой. Цикадник… Мы все принесём. У нас есть орехи. И плоды, сладкие, сочные, которые тают во рту. Есть также мясо, сушёное, копчёное, вяленое – какое хотите.

Змеехват думал долго, настойчиво, но гладкокожие явно его не понимали. Тогда он сбросил на траву шкуру, в которую были замотаны выменянные украшения. Покопавшись в них, извлёк перочинный ножик с перламутровой рукояткой. И махнул снизу вверх и наискось вдоль груди, будто собирался вспороть себе брюхо.

Гладкокожие разразились шумами. При этом охотник, одетый в серебристую шкуру, вдобавок к шумам принялся размахивать конечностями, будто отгонял насекомых.

Поругались, удручённо подумал про себя Змеехват. Из-за меня, вот же несчастье. Он стал просить гладкокожих прекратить ссориться, думая то одному охотнику, то другому, то обоим вместе. Добиться, однако, не удалось ничего, напротив, в ссору ввязалась ещё и самка. У Змеехвата голова пошла кругом. Потоптавшись на месте, он виновато собрал в шкуру рассыпавшиеся по траве украшения, сунул свёрток под мышку и побрёл к лесу.

Украшения раздали самкам, и вскоре селение стало выглядеть как венок из десятка разноцветов, что распускаются на лесных прогалинах поздней весной. По этому поводу решили затеять торжество, и полсотни охотников отправились выслеживать рогача, без нежного мяса которого ни один праздничный стол не обходился.