Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1990 год Страница 3

Я вспомнил и учительницу из Нешканской школы Александру Ефимовну Сивак, которая пятнадцать лет отдала обучению чукотских детей. «Обидно,— говорила она мне.— Выходит, не так и не тому учили мы местных детей... И сейчас все надо начинать сначала... Нельзя детей отрывать от родителей, надо, чтобы мы, учителя, выезжали к ним в тундру и находились там столько, сколько нужно. Как это было раньше — в красных ярангах...» Такими же сожалениями были наполнены и рассказы старых нешканских учителей, теперь уже на пенсии, Людмилы Михайловны и Александра Павловича Сапожниковых. На двух чашах весов — трагедия учеников и трагедия учителей.

За кормой осталось уже около пятисот километров. Наша байдара показывала хорошие мореходные качества. Но в любой день на нашем пути могли появиться льды, которых мы ждали, желая испытать наше судно, и боялись.

О приближении зимы напоминали стаи улетающих на юг птиц. И холодный, пахнущий снегом ветер. Мы надевали на себя всю свою меховую одежду. И ели в основном мантак. Этими полосками китовой кожи со слоем жира нас снабдили местные жители. Мантак очень калорийный, спасает охотников от цинги и авитаминоза и даже от холода — человек, питаясь им, меньше мерзнет. Сначала мы варили мантак, а потом научились есть его сырым. Скоро в Лорине, куда лежал наш путь, мы увидим, как нарезают полоски мантака, разделывая только что добытого кита.

Встреча в селе Лорино была торжественной. Здесь тоже давно не пользовались кожаными байдарами, и технология строительства их была забыта. Охотиться на морского зверя лоринские жители выходят только на деревянных вельботах и металлических катерах, напоминающих старинные утюги.

Понимая, что скоро наша байдара встретится со льдами, мы, по совету эскимосов, сделали в столярке совхоза двое деревянных саночек с полозьями из моржовой кости. Такими саночками с древних времен пользовались эскимосские мореходы, когда им приходилось, попав в ледовый плен, перетаскивать байдары через льды. Кроме того, мы изготовили из листовой жести трехметровый ледорез, который надевается на нос байдары. Его задача — предохранять байдару при плавании в ледяной шуге, а также от ударов о крупные льдины. Раньше эскимосы вместо ледореза ставили дополнительную толстую шкуру моржа.

В Лорине в эти дни кипела бурная жизнь: к берегу один за другим подходили с добытыми моржами вельботы, а катера подтягивали с рейда серых китов, которых привез единственный в нашей стране небольшой китобоец «Звездный». По международной конвенции нам и американцам разрешено добывать на нужды коренного населения строго определенное количество серых китов, еще довольно широко распространенных в северных водах Тихого океана.

Возвращение зверобоев с добычей всегда событие в национальных поселках Чукотки. Так сложилось издавна. Не было добычи — наступал голод. Случалось, вымирали от голода целые стойбища. Веками основным источником питания эскимосов и береговых чукчей было моржовое и китовое мясо. Потому-то так тяжело воспринимает коренной житель Чукотки европейскую пищу. Один эскимос из Сиреников рассказывал мне, что когда он служил в армии, то, питаясь в основном кашей и щами, не вылезал из госпиталя. А наш Олег Исаков вспоминал, что самым счастливым днем для него во время службы в армии был день, когда родители присылали посылку с мантаком. Я видел, как на Омолоне, на юге Чукотки, дети оленеводов-эвенов, не притронувшись к интернатской пище, убегали во время забоя оленей к кораблям, лишь бы поесть свежего костного оленьего мозга.

Есть хорошая поговорка: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Самое время вспомнить ее нам, пришедшим на Чукотку со стандартным общепитом.

... Не успели лоринцы вытащить китов на берег, как около них собралась толпа местных жителей. Почти все были с ножичками, и каждый отрезал себе по куску китового жира с кожей. Мальчишки нарезали мантак длинными полосками и тут же ели сырым. Старые женщины клали его в пластмассовые ведерки и уносили про запас. Бригады зверобоев огромными секирами разделывали добычу и отправляли ее на переработку в цех. В сторонке крутились собаки, ожидая подачки. В воздухе возбужденно носились чайки. Все вокруг пришло в движение. Это действо было отголоском далекого Праздника кита...

Вышли в ночь, чтобы не застрять в Лорине из-за непогоды. Яркая луна, словно гигантский фонарь, освещает холодное море. Исчезли полутона, но отчетливо видны темные силуэты берегов. Ночное плавание и пугает, и настораживает, но есть в нем особая прелесть...

Прошли покинутые чукотские поселки Аккани и Яндогай. А за проливом Лаврентия миновали еще два заброшенных, на этот раз эскимосских поселка — Пинакуль и Нунямо. Грустные мысли лезли в голову. Где сейчас виновники печального укрупнения поселков, те, кто одним росчерком пера оголил северо-восточное побережье Чукотки, переселив морских охотников в районный центр Лаврентия? Помню, несколько лет назад, когда я был в Лаврентии, мне показали одного из лучших морских охотников Чукотки, еще не старого человека, который зарабатывал на жизнь тем, что выносил пищевые отходы из районной столовой. А было время, когда он и несколько таких же отважных его товарищей кормили все свое село, выходя в море на байдаре под парусом, поражая моржей и китов одними лишь ручными гарпунами. В Лаврентии нет применения их древнему ремеслу.

Не раз жаловались мне чукчи и эскимосы из уцелевших еще национальных поселков, что поселок Лаврентия — бесполезное село, ничего не производит, сидит у них на шее и что они не чувствуют себя хозяевами своей земли. Поучителен случай, который произошел в нешканской тундре. Приехал как-то к оленеводам совхоза инструктор райкома партии из Лаврентия, долго беседовал с пастухами; старый пастух слушал, слушал да и спросил: «Из ваших слов получается, что тундра наша, а олени ваши, речка — наша, а рыба — ваша. Как же это?..» Что тут можно еще добавить?

Мы возомнили, что можем учить охотников-зверобоев, как надо добывать морского зверя, а пастухов-оленеводов, предки которых веками жили рядом с северным оленем, — как и где пасти оленей. Так почему тогда, несмотря на науку, которую мы якобы несем в тундру, катастрофически уменьшается поголовье домашних оленей? И большинство оленеводческих совхозов Чукотки стали нерентабельными? Почему морской зверь уходит от многих поселений Чукотки?

В памяти еще свеж недавний случай в поселке Энурмино, когда самоуверенный директор совхоза ради плана приказал бить моржа прямо на лежбище. План, конечно, сделали, но сотни зверей, подавив в панике друг друга, так и остались лежать на берегу. И лежали целый год, потому что их не на чем было вывезти с лежбища.

Через год факт этого убийственного браконьерства случайно установили инспектора Охотскрыбвода. Директора, конечно, сняли и судили, но моржи стали реже посещать энурминское лежбище.

Хорошо помню разговор все с тем же райкомовским инструктором из Лаврентия, который говорил мне в Нешкане: «Мы ликвидировали яранги, сделанные из шкур, и перевели всех охотников и оленеводов в деревянные дома. Это ли не благодеяние?!»

Я специально побывал во многих одноэтажных, покрытых толем и обшитых дранкой домиках и посмотрел, как живут в них коренные жители. В одной комнате — от пяти до двенадцати человек. Семьи, как правило, на Чукотке большие, в каждой помногу детей. Около двадцати лет в Нешкане не было жилищного строительства, дома старые, ветхие. Если сын местного охотника женится, то ему некуда отселиться от родителей.

Так и живет молодая семья в однокомнатной квартире-общежитии с кучей братьев и сестер и со старыми родителями. А что касается яранг, то не следовало бы сбрасывать со счетов это традиционное жилище. У него немало достоинств, особенно если выпускать просторные и теплые меховые яранги со всеми необходимыми удобствами. Из них можно было бы создавать в поселках целые улицы. Сохранился бы при этом национальный облик северных поселков, не умерли бы традиции, связанные с изготовлением яранг и жизнью в них. Молодые семьи могли бы легко отделяться от старых родителей, покупая недорогие яранги. Но разве думают об этом поселковые власти, состоящие в основном из людей, приехавших с материка лишь на некоторое время?! Не по зову сердца стремятся многие из них на Север, как это было в 20-х и 30-х годах, а за приличной северной надбавкой...

Первый лед мы встретили в бухте Чини. О нем нас предупредили по рации пограничники и даже советовали не рисковать, зайти на отстой в бухту Лаврентия. Но мы отказались, надеясь на заберегу — чистую полосу воды, которая образуется у берега среди льдов при отжимном ветре. В этих местах в XVII веке прошел заберегой Семен Дежнев. Его кочи имели малую осадку и могли идти вблизи берегов. Многие суда, которые шли здесь после Дежнева, спустя 100 лет, потерпели неудачу: они имели большую осадку и вынуждены были выбирать путь вдали от берегов, где неминуемо попадали в тяжелые льды.