Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1992 год Страница 3

Симон, наш хранитель влаги, швырнул брезентовое ведро на веревке в обложенное камнем жерло колодца и вытянул около галлона воды. Затем он вылил содержимое ведра через воронку с фильтром в канистру.

— Подонки,— пробормотал он, продувая марлю.

Я заглянул ему через плечо, что было нетрудно, потому что Симон был одного роста с Джинни. Дюжина миниатюрных головастиков с крючковатыми хвостами корчились в панике, покуда горячий воздух обдувал их безобразные тельца.

— Какой только нечисти нет на свете, каких только источников заразы, и это только то, что видно невооруженным глазом.— Симон сиял от восторга.— Только вообрази, как может выглядеть капля этой воды под микроскопом. Наверное, все эти твари пожирают изнутри местных жителей.

Я наблюдал за тем, как Симон опускает стерилизующие таблетки в наши бутылки после того, как он разлил туда воду через известковые фильтры, и, если бы не жажда, ни за что не стал бы пить эту гадость.

У одной из машин забарахлил стартер. Часов пять при температуре воздуха 40 градусов Цельсия Симон старался исправить его. Он обжигал пальцы о горячий металл, но безуспешно. Олли, не одобривший методы Симона, кончил тем, что наорал на него и выпустил пар, излив наконец гнев в своем дневнике — сделал то, чему все мы научились еще в Гренландии. В тот вечер он записал: «С. заклинился на самом себе. Он не желает слушать никого».

Олли решил, что Силет выглядиг подходящим местом для обитания летучих мышей. Я пошел с Олли в качестве переводчика. Мы нашли старейшину деревни, который говорил на языке, похожем на французский. При упоминании летучих мышей он явно забеспокоился. «Нет их в этой деревне. У нас мышей нет. Но там, в колодцах, может быть много».

Он попытался объяснить нам, где находягся эти колодцы, однако без карты это было бесполезно. Весьма неохотно он все же согласился пойти с нами и в четырех милях от Силета показал несколько ям глубиной от двадцати до пятидесяти футов. Мы опустили вниз Олли на веревке там, где указал старейшина. Мы попробовали четыре ямы, но не нашли ничего, кроме голубиных перьев, и надышались ароматом дохлых животных. В одном из колодцев была вода и слизь. Как завороженные, наблюдали мы, как тонкая зеленая змея длиной метра полтора выползла на поверхность, подняла голову и уставилась на нас. Когда Олли приблизился к ней, она исчезла с невероятной скоростью.

Аллаху, видимо, было угодно, чтобы мы не искали здесь мышей, а попробовали на западе; там, в пустынной местности, мы найдем бесчисленное количество летучих мышей в колодцах Тим-Миссао — старик был уверен в этом.

Отдали ему за труды по меньшей мере годовой запас томатного пюре. Через несколько недель я узнал от одного француза, что летучих мышей считают здесь сатанинским отродьем, главная цель которого — выкрасть души у молодых жителей селений в Сахаре. Никто не хотел связываться с мышами и выдавать их иностранным ловцам, поэтому лучше всего было двигаться дальше и искать «пастбища» этих тварей подальше от тех мест, где мы сейчас находились.

Три дня Симон выдавал воду порциями, покуда мы осторожно пробирались по бесцветной пустыне то в южном, то в западном направлении. Бушевали неистовые бури, засыпавшие дорогу. Час за часом мы продирались сквозь желгые сумерки с включенными фарами, выбирая направление только по компасу, стараясь держаться старой, почти исчезнувшей колеи. Часто приходилось вылезать из машин, чтобы удостовериться, что мы на правильном пути.

15 октября мы набрели на три одиноких седла, лежавших в неглубокой вади вдалеке от каких бы то ни было дорог, рядом с погребальными холмиками из черного камня. Тут же громоздилась аккуратно сложенная кучка всевозможной утвари: литые чугунные кухонные горшки, резные деревянные ложки, металлические щипцы для углей и тяжелые длинные бутылки. Зачем они здесь? Нам оставалось только гадагь.

Я пошел вместе с Джинни разведать местность — отыскать древнюю «пиоте» двойных верблюжьих следов. Они вели на юг и на запад, а к вечеру мы вышли к тому месту, где были отчетливо видны следы автомобильных шин, идущие с севера. Всю ночь ветер шевелил песок, который покрыл наши палатки словно слой мокрого снега.

Когда мы пересекли вади, машины буксовали в рыхлом песке. Однажды нашим глазам открылось видение — словно кадры из сюрреалистического фильма: это были две колесницы, перегруженные скарбом и людьми — они показались мельком в перерыве между порывами пыльной бури. Телеги провалились в песок по самые ступицы колес, увязли в нем по колено и мы. Какой-то мужчина, настоящий гигант, с тюрбаном на голове, одетый в белое, жестикулировал властно, по-царски, покуда другие фигуры, сгрудившиеся вокруг повозок, дружно толкали их. Одетые в синее туареги из Мали трудились, не разгибая спин, по воле бородатого Моисея,— их одеяния развевались в порывах насыщенного песком воющего ветра. Мы молча наблюдали за этой картиной из наших уютных автомобилей.

Мы разбили лагерь в ста милях севернее малийской границы. Обсыпанные пылью с ног до головы и пропитанные собственным потом, мы сильно устали и страдали от жажды.

На следующий день мы выехали в Тимеявин, где наняли проводника, чтобы тот провел нас через ничем не обозначенную границу после наступления сумерек. Затем он покинул нас, не вымолвив ни слова.

Севернее тропы, которая ведет от Буреса до Теассале, мы достигли более спокойной земли, где уже не было ни вегра, ни песка и не мучала жара.

Иногда наш «тракт» исчезал на каменистых участках, но ненадолго. Мы карабкались по высоким холмам, усеянным булыжниками, — северный отрог плато Ифорас, — где под неусыпным оком жилистых туарегов бродили стада коз и верблюдов. По ночам мотыльки бились о москитные сетки, а небо было усеяно сверкающими звездами. Мы ощущали, как хорошо жить на свете среди первозданного простора...

22 декабря мы покинули Южную Африку и направились в Санаэ: на борту было двадцать девять человек, мужчин и женщин, собака и несколько мышей. Мэр Кейптауна и толпа доброжелателей провожали нас.

До Санаэ 2 400 миль, но, чтобы подойти туда с востока, придется пройти еще больше. В прошлом году южноафриканский ледокол «Агульяс» попытался выйти к Санаэ наррямик, однако был вынужден отойти назад из-за повреждений, вызванных льдами в море Уэдделла. Не забывайте, что именно в море Уэдделла примерно шестьдесят лет назад было раздавлено и затонуло судно Шеклтона.

Когда мы стали врезаться носом в крупные волны, адмирал Отто обратился ко всем нам:

— Мы предвидели шторм силой 8 баллов с порывами до 9. Будет очень трудно, но еще хуже в Ревущих сороковых, куда мы входим под Рождество.

Судно, раскачиваясь с борта на борт, купалось чуть ли не с головой в темно-серых волнах. Рождественская елка, привязанная к мачте, была сорвана мощным порывом ветра. Среди хаоса на камбузе маленькая Джилл и массивный Дейв Хикс изо всех сил старались приготовить рождественское угощение для страждущей команды, в то время как стены зеленоватой воды курчавились пеной над глубоко погрузившимся в море носом судна, а затем погребали полубак под массой воды, сотрясая могучим ударом все судно.

Круглые сутки мы держали на вахте пятерых — впередсмотрящими на мостике или у радара,— они высматривали плавающие льдины, полупогруженные айсберги, подобные тем, что угробили «Титаник», а остальные члены экипажа в это время спали или просто бродили по помещениям судна. Примерно четырнадцать человек обычно собирались к обеду, устраиваясь поуютней вокруг крошечного стола в салоне. Теперь же, на Рождество, мы, казалось, все могли лопнуть по швам: двадцать четыре человека собрались одновременно в крохотном салоне, где гитарист и мастер-исполнитель Мик Харт руководил пиршеством. Стюард Дейв Хикс подал «ирландский кофе» и сладкие пирожки. Мандарины, орехи и прочие яства время от времени перелетали со стола на стол. Подпрыгивали в своих гнездах тарелки и чашки. Короткие спичи прерывались кошачьими воплями и взрывами смеха. Бози пребывал на небесах — он непрерывно лаял, подчищая дареные куски индейки.

В центральной части судна, неподалеку от каюты капитана, Антон повесил латунный инклинометр (Географический прибор для определения направления бурения скважины, — Прим. ред.), тот самый, что принадлежал капитану Скотту на борту «Дискавери» — единственная наша реликвия, доставшаяся нам от прежних южных путешествий.

Сайрус стоял на руле в тот день, когда огромный вал повалил «Бенджи Би» под углом 47 градусов сначала на один, а потом на другой борт. Рождественские дары рассыпались по палубе. Бози протащило на боку добрых шесть ярдов, а адмирал чуть было не проглотил свою трубку. Все хором воскликнули с укоризной: «Сайрус!» — и еще целых три дня, всякий раз, когда «Бенджи Би» встречался с волной крупнее обычного или кто-нибудь проливал кофе при сильном крене или толчке, всплывало имя Сайруса, неважно, был ли бедняга действительно на руле или мирно храпел в своей норе.