Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1990 год Страница 3

«Бурятка XVII века». В восприятии художника эта реальная женщина — земная сестра богини Белой Тары

Приходит на память гравюра Очирова «Горное озеро», почти условный рисунок, на котором горы изображены как на гипсометрической карте, только горизонтали не расцвечены по ступеням высот. Словно художник вел топографическую съемку с самолета. Вообще-то у Очирова были для этого и знания, и опыт. Сельский учитель, он и топографию должен был знать и уметь объяснить школьникам. А в годы войны стрелок-радист Очиров летал на дальнем бомбардировщике. Но в том-то и фокус, что это горное озеро он рисовал с земли. А топографические знаки и летный опыт использовал намеренно, как художественный прием, чтобы создать многослойный, загадочный, но вполне реальный образ. Как будто хотел, чтобы озеро равно возможно было и найти на карте, и узнать в натуре. Хотя для непосвященного и то и другое в равной степени затруднительно. Непривычная для нас, особая манера духовного освоения мира — слитость методов искусства и науки. Реликтовый стиль древнейших эпох. А может быть, многослойный смысл миниатюр из «Атласа тибетской медицины» тоже не более чем побочный эффект попытки языком рисунка передать медицинское знание, лишенное всякой наглядности? Не скажу, что с этого момента мне стала понятна любая миниатюра. Но в каждой ощущалась теперь философская подоснова. И сам собой родился вопрос, ради которого стоило добиваться интервью с человеком, чье имя возникало всякий раз, как только разговор заходил о современных исследованиях тибетской медицины...

Эльберт Гомбожапович Базаров, руководитель отдела биологически активных веществ Бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР, принял меня в 8 утра, за час до начала рабочего дня. Другого времени у него не оказалось. Спрашивать начинает сам Эльберт Гомбожапович: «Допуск имеете? С дирекцией института визит согласован?» Он умеет держать посетителя на дистанции не хуже иных московских чиновников от науки, любящих подчеркнуть, что их время «расписано по минутам на год вперед». И одет так же, как они: дорогой шерстяной костюм импортного кроя, неброский галстук... Но одна деталь оставляет место надежде: ярко-красный жилет из китайского шелка «с драконами и змеями». «Ладно,— думаю,— жесткий тон разговора позволяет и мне жестко поставить свой вопрос».

— Эльберт Гомбожапович, в вашей книге «Очерки тибетской медицины» говорится: «Древние и средневековые медики, отбирая в течение многих веков лекарственные средства из окружающей природы, выполняли, по существу, огромный эксперимент на людях. Лучшие лекарственные средства получали путевку в жизнь, а худшие — отбрасывались...» Вы действительно считаете, что такая система теоретически обоснованного врачевания, как тибетская медицина, могла быть выработана чисто эмпирическим путем, методом проб и ошибок? С точки зрения мирового науковедения это вряд ли возможно даже методологически. Самая невероятная версия, типа: тибетская медицина — «след исчезнувшей цивилизации» или «дар пришельцев из космоса», или «боговдохновенное озарение» — кажется более правдоподобной. Вас как исследователя полностью удовлетворяет столь рационализированное толкование загадок Тибета?

В ответе Базарона не найти ни «да», ни «нет». Похоже, он вообще говорит не о том. Неспешно излагает космогонические взгляды индуизма. Констатирует, что структура «Чжуд-ши» и «Вайдурья-онбо» приближена к структуре человеческой памяти, обнаруживая в древних трактатах «информационные блоки и узлы», «гомеостатические сети», «фреймы» и «терминалы». Подчеркивает, что тибетская медицина не только знала, как лечить, но и считала нужным «оставлять без лечения», если больной поражен «девятью конечными, прекращающими жизнь недугами». Подробно остановившись на первом конечном недуге — «истечение срока жизни, предопределенного судьбой» (наступление естественной смерти) и восьмом — «полное истощение основных сил организма»,— он словно бы подготавливает общий вывод: «Тибетская медицина стремилась к активизации жизненных сил. При разных болезнях в лекарства вводились одни и те же компоненты, потому что главным объектом воздействия была иммунная система человека». Заканчивает он афоризмом: «Не лечение, а коррекция — вот что такое Тибет!»

Нетрудно изложить, что он сказал. Но как он говорил, бессмысленно передавать на бумаге. У тибетских врачевателей есть правило: «лечить как сгребают сено», когда, начиная сразу со всех сторон, люди с граблями движутся от краев луговины к центру, где и ставят скирду, обнося ее защитной оградой. Нечто подобное совершалось теперь с моими мыслями. Рассыпанные ранее догадки и предчувствия сошлись и сложились в четкие слова, будто написанные на листе:

— Тибет — место, где воочию видно, что человеческое существо едино не только с природой земли, но и с миропорядком космоса. Конечно, не каждый это может выразить столь полно и определенно, как художник Николай Рерих. Но не почувствовать этого нельзя. Так стоит ли удивляться, что именно здесь люди осознали: природа не только вне, но и внутри человека? Причем не в каком-то метафизическом смысле, а совершенно реально, как его иммунная система, обеспечивающая выживание человеческого рода. Об иммунной системе не скажешь, что это достижение самого человека или плод цивилизации. Но благодаря ей бессмертие человечества, разворачиваясь по стреле времени, стремится к бесконечности. А без нее — смертные муки, бездна страданий, мрак отчаяния и пресечение жизни. Милосердие вечности — вот что такое присущая человеку способность подпитывать свою иммунную систему космическими в своей сути силами природы, в которой, как говорится в «Чжуд-ши», «нет ничего такого, что не могло бы быть лекарством». Тибетская медицина — это не лечение, а коррекция жизненных сил человека в соответствии с состоянием природно-космической среды обитания...

Этих слов Эльберт Гомбожапович не произносил. И не могу поручиться, что он так хотя бы думал. Но утверждать, что он и не мог так подумать, тоже нельзя. Как это сложилось в моей голове в ходе нашего разговора, так и осталось моей окончательной точкой зрения. Может быть, ошибочной, но, пожалуй, не более нелепой, чем все остальные выдвинутые на сей счет гипотезы.

— Методами тибетской медицины европейцев лечить легче, чем бурят, монголов и эвенков,— сказал Эльберт Гомбожапович Базарон.

А древнее изречение гласило: «Почитание чужих богов — не более чем святотатственная лесть, бесплодное и бесполезное лицемерие».

Никак не сходились у меня концы с концами. А в запасе оставался только прощальный визит в хранилище Музейного объединения.

...Одно из изображений Белой Тары меня особенно привлекало. Поменьше, чем другие скульптуры, почти статуэтка, изваяние это завораживало юной женственностью богини, словно портрет земной красавицы. Неизвестный скульптор ни в чем не отступил от традиции. Каноническая поза. Классические жесты: правая рука обращена к людям в жесте «данамудра» — жесте дарования; левая предназначена для вложения цветка или павлиньих перьев. Но семь глаз богини смотрят с таким пониманием земных страстей и страданий...

Теперь рядом с Белой Тарой я видел мысленно ее земную сестру по милосердию с павлиньим пером в руке, как изобразил бурятку XVII века Цырен-Намжил Очиров. И думал, что жизнь каждого трагична в своей конечности, что сострадание — самый верный путь от сердца к сердцу и самая прочная связь между людьми. Недаром же американский гений общения Дейл Карнеги учил коммивояжеров и страховых агентов: «80 процентов людей, которых мы встречаем на улице, нуждаются в сострадании. Окажите им сострадание, и они вас полюбят...» Это не вызывало сомнений, но и не давало окончательного ответа.

Я думал также о том, что милосердие было тем ключом, который открывал границы национальных культур, и мировыми религиями становились те верования, которые провозглашали добро высшим принципом бытия и могли подкрепить свои догматы успехами своей медицины и широтою своей благотворительности. Эти мысли тоже казались вполне логичными. И тоже не давали исчерпывающего ответа...

— Что, влюбились? — Легкая ирония сквозит в голосе молодой смотрительницы фондов, наверное, уже привыкшей к тому, что я подолгу задерживаюсь перед этой скульптурой.

Я оборачиваюсь и словно впервые вижу свою постоянную собеседницу. Тень улыбки в излуке темных губ, четкий абрис скул, безмятежная ясность взгляда — одно лицо с той, чьи черты воспроизвел ваятель Белой Тары.

...Переселение душ и лиц...

...Сохранение культуры и генотипа...

Закручивается новый виток гипотез. И устремляется, словно завершая полный оборот спирали, к научному выводу того вдохновенного астрофизика, который открыл циклическое совпадение пульсации пятен на Солнце и общественных катаклизмов на Земле. «Жизнь Земли,— писал знаменитый ныне А. Л. Чижевский,— всей Земли, взятой в целом, с ее атмо-, гидро- и литосферою, а также со всеми растениями, животными и со всем населяющим человечеством, мы должны рассматривать, как жизнь одного общего организма».