Кремулятор - Саша Филипенко Страница 3

– Нестеренко, у нас с тобой есть два варианта: ты сейчас же мне честно во всем сознаешься, и суд, принимая во внимание твое содействие, вынесет справедливый советский приговор, или же…

– Или же?

– Или же есть путь второй… Думаю, тебе, человеку военному, объяснять не нужно. Скажу только, что путь этот потребует от меня применения всех методов оперативной работы…

– Прямо всех?

– Да, Нестеренко, всех!

– Что ж, в таком случае я предпочитаю его.

– Хорохоришься, значит?

– Хочу, чтобы невиновность моя была доказана всеми возможными способами, гражданин начальник!

– Ну что ж…

«Ясно», – недовольно ворчит Харон и, выбросив окурок, отталкивается веслом от берега.

Покамест нам не по пути.

Так и не сумев наскоро усадить меня в кимбий, следователь Перепелица вынужденно открывает многомесячный марафон допросов, в котором одни наши встречи оказываются стремительными, как влюбленность, а другие совершенно бесконечными, как боль.

– Ладно, Нестеренко, сегодня мы с тобой вот с чего начнем: расскажи мне, за сколько сгорает человек?

– Что?

– Я спрашиваю тебя, за сколько сгорает человек?

– За жизнь! – вырывая волосок из носа, отвечаю я.

– Нестеренко!

– Человек сгорает за полтора часа, товарищ следователь.

– Я уже говорил тебе, что я тебе не товарищ!

– Простите великодушно…

– Продолжай!

– Если причиной смерти становится расстрел, – спокойно и подробно объясняю я, – в ведерке с прахом остаются пули – одна, иногда две…

– Разве пули не плавятся при такой высокой температуре?

– Это зависит от сердечника…

– Понимаю… Показывай дальше!

– А что дальше?

– Нестеренко, показывай с того места, на котором вы со следователем остановились в Москве, рассказывай относительно ночи, когда в крематорий приехал Голов и потребовал от тебя выдать ему прах Зиновьева и Каменева…

– Понял, показываю дальше: обыкновенно пули из праха никто не извлекал…

– Почему?

– Потому что на все пули не хватило бы ведер…

– Так, давай без литературы!

– Давайте…

– Значит, Голов потребовал от тебя прах Зиновьева и Каменева, верно?

– Верно. В ту ночь Голов действительно потребовал, чтобы я вынес ему прахи больших товарищей Советского Союза Зиновьева и Каменева, из которых он собственноручно на моих глазах извлек пули…

– Зачем?

– А мне почем знать? Может, на зубы хотел переплавить?!

– Нестеренко, давай мы сразу с тобой договоримся, что обойдемся без шуток! Я сказал без шуток, понял?!

– Да…

– Таких, как ты, у меня здесь целый корабль! Я не позволю тебе тратить мое время, усек?!

– Еще как…

– А теперь продолжай! Для чего, по-твоему, гражданин Голов потребовал от тебя пули из прахов Зиновьева и Каменева?

Хороший вопрос, только стоит ли на него отвечать? Как думаешь, сможет ли товарищ следователь поверить в то, что я расскажу? А если и поверит, то что с того? Что это может изменить? На что повлиять? Внутрипартийные ритуалы – вещь изощренная и сложноподчиненная. Нужен ли ему свой собственный Вергилий?

– Отвечай, говорю!

– Думаю, что, исполняя приказ, Голов очистил пули и отвез их товарищу Ягоде…

– Для чего, по-твоему, эти пули нужны были Ягоде?

– Сложно сказать…

– А ты представь!

– Думаю, что как человек сентиментальный для собственного удовольствия, теша самолюбие или наслаждаясь местью, а вполне возможно и то и другое, Генрих Ягода некоторое время держал эти пули в ящике письменного стола, однако, когда его самого расстреляли, памятные артефакты перекочевали в шуфлядку к товарищу Ежову, которого тоже, как вы знаете, кончили…

– Что такое шуфлядка?

– Когда я служил в Барановичах, так называли выдвижной ящик стола…

– Ясно. Продолжай показывать про пули…

– После Ежова пули, надо полагать, предложили товарищу Берии, однако он, будучи человеком не столько умным, сколько суеверным, думаю, отказался…

– Нестеренко, я последний раз тебя предупреждаю – оставь свои шуточки и остроты!

– Да пожалуйста, но вы же сами спрашиваете, а я отвечаю…

– Ты утверждаешь, что Ягода и Ежов хранили пули расстрелянных Зиновьева и Каменева только для собственного удовольствия?

– Других причин не вижу…

– Ясно. Тебе известно, кто расстрелял их?

– Кто стоял за расстрелом или кто непосредственно выполнял?

– Кто выполнял?

– А какая разница?

– Вопросы здесь задаю я!

– Понятно… Зиновьева и Каменева расстрелял товарищ Блохин…

– Почему ты в этом так уверен?

– Это было видно невооруженным…

– Поясни!

– Я почерк Василия Михайловича Блохина хорошо знаю и работу его чрезвычайно ценю…

– В каком смысле?

– В таком смысле, что Блохин всегда аккуратен. Он труженик и настоящий профессионал. С уважением подходит к собственному делу, а следовательно, и к моему. Такие люди редкость.

– Поясни, говорю!

– Блохин всегда стреляет так, что пуля проходит в затылок снизу вверх, оставляя череп целым. Когда приговор в исполнение приводят его помощники, перекладывая трупы, я нередко вынужден собирать ошметки голов, что отнимает лишнее время. Согласитесь, если за ночь вам необходимо кремировать пятнадцать-двадцать человек, отвлекаться на такого рода хлопоты глупо. Впрочем, осечки бывают даже у Блохина. Несколько лет назад тело мужчины, которое я уже загружал в печь, подало вдруг признаки жизни. Вероятно, занятый рутинной работой, Блохин выстрелил как-то не так, и пуля не задела мозг, или что-то еще – не знаю, ведь Блохин расстреливал десятки тысяч осужденных, и, конечно, помарки при таких объемах могли быть… В общем, мужик тот оказался жив. Кажется, он даже соображал, что происходит…

– И?

– Что и?

– Что ты сделал?

– А что я должен был сделать? Конечно же я пришел на помощь товарищу!

– Какому товарищу?

– Блохину! Какому же еще?

– Нестеренко!

– Вам ли не знать, гражданин начальник, что нужно сделать с человеком, который по документам уже расстрелян, а на деле еще жив?

– Я спрашиваю, что ты сделал?! Выстрелил еще раз?!

– А чем бы я выстрелил? Взглядом? У меня табельного оружия нет. К тому же, зачем пулю тратить? Блохин приподнял мужчину за волосы и несколько раз ударил затылком о тележку. Когда все мы убедились, что осужденный мертв, я кремировал его…

Подобные истории, милая, действительно случаются – большой поток. В последние годы расстреливают много, к тому же на местах постоянно просят увеличить лимит. Всем хочется доказать свою преданность Москве. Негласная всесоюзная спартакиада, в которой палачи соревнуются в показателях, разумеется, плодит помарки. Объем создает брак, впрочем, несмотря на множество заинтересованных, приблизиться к показателям Блохина практически невозможно. Стаханов курка! Пожалуй, только комендант Зеленый из Харькова, который лично расстрелял почти семь тысяч человек, может подняться на один пьедестал с великим Василием Михайловичем. В общем, добивать людей Блохину, конечно, иногда приходилось – издержки профессии. Например, несколько лет назад он повторно расстрелял некоего гражданина Чазова…

Как-то раз за бутылкой водки Блохин рассказал мне, что кулак Чазов, будучи приговоренным тройкой, бежал из-под расстрела в Новосибирске и приехал жаловаться на произвол чекистов в Москву. На допросе