Колыбельная для вампиров - 2 - Светлана Александровна Борисова Страница 3

— Судя по твоей довольной физиономии дома у вас всё в порядке, — сказал он.

— Да, в полном. Рени рвалась приехать за нами в аэропорт, еле отговорила. Мика, как всегда, болтается в разъездах, вот она и киснет. Что поделаешь, он у нас занятой товарищ. Как там говорится у вас, русских? А, вспомнила! Стахановец-многостаночник! А твои как? У вас дома всё в порядке? Чего ты такой нерадостный?

— Что им сделается? Цветут и пахнут. И я счастлив, как никогда, — ответил Иван, впрочем, без особой радости в голосе. — Ты не поверишь, наконец-то, удалось сплавить замуж сестрицу Алёнушку. Ну что ты ржёшь? Только попробуй сказать дурацкое: «Иванушка, не пей из копытца, а то козлёночком станешь!» Сама сейчас в ближайшей луже окажешься.

Всё же я не выдержала и хихикнула.

— Вот-вот! Делаете из меня дурака, — сердито произнёс мой умница-приятель. — Уже достали по самое некуда. Дома только и слышишь: либо «Ванька-дурак, чтоб тебя черти взяли», либо «Ванечка, свет мой солнышко, скажи да всю правду доложи», в зависимости от того, кому что нужно. Так бы и прибил всех под горячую руку.

— Солнце моё, никто не виноват, что Иванушка-дурачок главный герой русских народных сказок. Не злись, Ладожский, твой тёзка хоть и не очень умный, но красавец и жуткий везунчик по жизни. Дурак-то он дурак, но всё же ему достаётся: и царство, и царевна и в любовницы — королевна.

— Не придумывай! Мой тёзка — парень порядочный и в порочащих связях не был замечен.

— Ну да, не пойман — не вор. Отсюда напрашивается логичный вывод, что русский Иван отнюдь не дурак.

Ладожский снисходительно потрепал меня по голове. Вот гад! Терпеть не могу, когда он так делает и он это прекрасно знает. Ишь, расплылся и физия, гляди-ка, какая довольная.

— Ну-ка, лапы прочь от моей стильной причёски!

— Не переживай, Машунь! Твою стильную причёску уже ничто не испортит, даже ураган. Эх, всё-таки жаль, что Алёнка уехала. Хотя она та ещё заноза в заднице, мне её будет не хватать, — Иван перестал улыбаться и с расстройством потянулся к затылку. — Опять дома никакого покоя! Придётся в своей комнате отсиживаться.

— Ври больше! Раз Алёнка вышла замуж, теперь ты один будешь жить с родителями. Во всяком случае, постоянно. Все остальные твои родичи бывают только наездами. В последний раз, когда я заходила к вам, Вера Дмитриевна плакалась мне, что жутко скучает по вам, паразитам. Говорит, что вы ни звоните, ни пишете. Одна радость от вас — это открытки, да и те по великим праздникам. А уж как она радуется, когда все съезжаются! Она так боится, что и ты захочешь отделиться и оставишь их одних с Александром Павловичем.

— Вот нечего глядеть на меня, будто я последний изверг. При случае можешь успокоить родителей, я не собираюсь от них съезжать. А вот насчёт того, что на сегодняшний день я один в родительском доме, ты ошибаешься. Из-за дня рождения Гошки столько народу понаехало, что негде плюнуть, — вопреки собственным словам, глаза Ивана заблестели радостью. — Представляешь, припёрлись все, кроме самого именинника. Этот гад позвонил родителям и сказал, что до сих пор не знает, сумеет ли он вырваться домой или нет. Всё равно я приглашаю тебя к нам в субботу, будем праздновать его день рождения и моё окончание учебы. Придёшь?

— Конечно! Ещё спрашиваешь. Повезло тебе, Ладожский! У тебя столько родичей, аж завидно.

Иван вздохнул.

— Нашла чему завидовать! Думаешь, легко выслушивать постоянные нравоучения?

Дело в том, что у Ладожских очень большая и дружная вампирская семья, а мой приятель самый младший из всех своих братьев и сестёр. Потому в семье с ним носятся не меньше, чем Рени со мной, своим единственным ребенком. Бывает, что Ивану достаётся, особенно от сестричек. Но они теребят его любя, а случись что, тут же горой встают за младшенького, и тот бессовестно этим пользуется. Сама была тому свидетелем, как он использует сестёр в качестве щита, когда кто-нибудь из братьев катит на него… как это по-русски? А вспомнила, бочку!

Раньше, дойдя до полного озверения от постоянного вмешательства родичей в его жизнь, Иван частенько удирал из дома и отсиживался у меня. На следующий день к нам приходила Вера Дмитриевна — как правило, вся в чёрном: шляпка, платье, туфли, причём все вещи исключительно дизайнерские — и начинала терроризировать Рени. Сев в гостиной, она изящным жестом доставала из сумочки кружевной платочек и, периодически прикладывая его к сухим глазам, с трагическим выражением на лице вопрошала мою матушку, что она делает не так, если её любимый сын предпочитает чужую семью собственной. Мол, она понимает, что не может уделить ему столько внимая, сколько Рени своей единственной дочери.

Пока моя матушка с выражением кошачьего долготерпения выслушивала её жалобы на детей, подозрительно похожие на похвальбу, я давилась смехом, наблюдая за этим цирком, а Иван всё больше заводился. Наконец, не выдержав, он выходил из укрытия и начинал пространно извиняться за доставленное беспокойство. Рени уверяла его, что это не так, а Вера Дмитриевна тем временем спокойно допивала чай, а затем вставала и с королевским видом благодарила нас за гостеприимство. После чего она, не оборачиваясь, шла к дверям и мой приятель, как провинившийся щенок, тащился следом за ней. Ну а Рени после ухода Ладожских шла в спортивный зал и начинала избивать ни в чём не повинную грушу-тренажёр.

В общем, Вера Дмитриевна та ещё стервоза, но я её люблю. Когда я прихожу к ним домой, она встречает меня с таким искренним радушием, что я прощаю ей Рени. Дай ей волю, так матушка Ивана закормила бы меня до колобкового состояния и, вообще, с удовольствием оставила бы в своей семье: если не в качестве невестки, то хотя бы приёмной дочери. Что очень соблазнительно, ведь жизнь в их доме просто бурлит ключом. Братья и сестры Ладожские — народец очень охочий до всяких выдумок и проказ, и когда их семейка в сборе, там царит буйное веселье. Временами оно даже переходит в нешуточные потасовки.

Правда, теперь Ладожские пребывают в постоянных разъездах и редко собираются вместе.

«Эх, везёт же некоторым!» — подумала я, как всегда по-хорошему завидуя тем, у кого большие семьи.

— Страдалец! А так-то всё