Слепой дракон - Таня Белозерцева Страница 3

желтые зубы и тихонько хрюкал, этот звук тоже оказался изрядным сюрпризом для Гарри, ведь он наивно полагал, что лошади только ржут… но нет, кони могли не только храпеть и ржать, они издавали великое множество разных звуков: хрюканье, рокотание, могли и пискнуть, и взвизгнуть. И мимика у них была очень богатой — одни только прижатые уши вкупе со строгой мордой чего стоили. А уж когда лошадь ставит бровки домиком и собирает лобик в треугольные и ромбические складочки… Здесь Гарри просто сдавался на милость победителя, потому что знающие люди объяснили ему — такое выражение мимики означает, что лошадь переживает, задумывается о каких-либо проблемах.

Езда же верхом это отдельная песня. Сидишь на широкой спине, чувствуешь, как под тобой ходит живая сила, как перекатываются под кожей мощные мышцы и как тебя раскачивает во все стороны в такт лошадиным шагам… ни с чем не сравнимые ощущения!

Позже они выезжали из манежа на улицу и продолжали прогулку по конным тропам и дорожкам.

После прогулки юные всадники отводили лошадей в конюшню, ставили на развязку и, расседлав, принимались чистить и вытирать вспотевших товарищей. Снимали-разматывали бесконечно длинные бинты, отчищали копыта от песка и грязи, меняли уздечки на недоуздки и отводили в денники, за которыми следили конюхи, всё-таки больных детей нельзя заставлять работать по-черному ещё и на конюшне. А забота о лошади нужна для установления контакта, для того, чтобы она знала, кто к ней прикреплен.

В первые дни от верховой езды у Гарри с непривычки болело и ныло всё тело, да так, что он и не знал, как жить, отваливались ноги и спина, особенно то, что ниже, да что там, ему казалось порой, что на месте ягодиц у него один сплошной синяк. Так что, вползая в комнату, четверо парней буквально с ног валились, едва дыша и двигаясь как анемоны, то есть никак, стараясь вообще не двигаться, со стонами переодевались в пижамы и бревнами падали в кровати, слабо жалуясь и переругиваясь что-то на тему:

— Да чтоб я ещё раз сел на эту клячу!..

— Кто-нибудь, убейте меня во сне…

— Ой, мама… и я когда-то просил купить мне пони??? Я передумал, мне его не надо!

Гарри не жаловался, он страдал молча, чувствуя, как растекается по телу приятная истома — наконец-то он лежит, отдыхает и никуда вставать не надо! О-о-о, какое блаженство!.. Потом, с течением времени, с постоянными тренировками боли прошли, окрепли и налились силой мышцы и ребята начали получать истинное удовольствие от верховой езды, искренне посмеиваясь над своей слабостью и жалобами. Подумать только, они когда-то жаловались и не хотели садиться на лошадь. Зато теперь они готовы целыми днями кататься и никакими силами их больше не оттащить от лошадок. Конечно, сейчас, привыкнув и поняв, какое это счастье — оседлать коня и помчаться, догоняя ветер, — они и правда хотели кататься целыми днями, но увы… это им не разрешалось. У коней был свой распорядок дня и свой график. Шоколадка, например, был приставлен к двум пациентам, с утра до обеда он был предоставлен в полное распоряжение Гарри, а после обеда и до ужина на нем ездила девочка с проблемами с позвоночником, её ноги были зафиксированы ортопедическими шинами. Что поделать, больных детей много и лошадей на всех не напасешься, вот и приходилось составлять расписание по часам и по коням. Некоторые лошади вообще трех детей обслуживали.

Чем же заполнялся день Гарри? Ну, с утра подъем, утренние процедуры, туалет, сдача крови на анализ, завтрак, потом долгие сборы лошади и прогулка, на которую едва уходило два часа. Потом разминка, обед и тихий час. После тихого часа обязательный массаж и час работы на тренажере — имитация гребли, “велосипед”, беговая дорожка… И уже после ужина в шесть часов — отбой, свободен до отхода ко сну в девять. Ну… разговаривать можно и лежа в постелях, чем мальчики и занимались, всласть чесали языками. Кроме Лютика, как самый глухой он не мог поддерживать разговоры, вместо этого читал книги, пока не погасят свет, и спокойно засыпал в десять-одиннадцать часов, и голоса остальных не мешали ему спать. В один из таких зимних вечеров заговорили о семьях и о том, кто откуда приехал. Начал Штефан:

— Я здешний, в Ганновере живу с родителями. Лютик из Мюнхена, а вы, парни, откуда?

— Я из Англии, — ответил Гарри. — Живу в пригороде Лондона, Литтл Уингинге, с тётей, дядей и кузеном.

— А я из Санкт-Петербурга… не пытайтесь повторить, называйте мой город Сан-Питер… — в обычной своей язвительной манере сообщил Ваня. — Нас в семье восемь человек.

— Вот это да… а кто, если не секрет?

— Да не секрет, я вам что, Джеймс Бонд? Мать с отцом, бабуля с дедом, тётка — мамина сестра, и нас трое, я и мои сестры.

— А зачем ты сюда приехал, Вань-я? — как всегда споткнулся на его имени Штефан. — Ты вроде самый здоровый из нас.

— У меня эпилепсия, обычно она не так заметна, — серьезно ответил Ваня. — Но что есть, то есть, мои со мной совсем замучились, мама каждую минуту ждет, что я свалюсь в припадке. Меня дядя сюда привез, надеется на что-то, но я-то знаю, что эта болячка неизлечима. Правда, мне с лошадьми полегче стало, видать они действительно обладают даром исцеления… Знаете, — тут глаза Вани загадочно блеснули и он перешел на таинственный шепот: — Я одну легенду прочитал, давно ещё, в детстве, что в германских лесах водится волшебный зверь — единорог. Он похож на белоснежного коня, а во лбу его растет длинный витой рог, прямой как шпага… — Ваня помолчал, задумчиво глядя перед собой, потом снова посмотрел на новых друзей: — Можете смеяться, ребята, но я по малолетству наивно мечтал, что однажды я уеду далеко-далеко, в загадочную страну, и где-нибудь в волшебном лесу встречу сказочного единорога. Ведь там, где он ступает, возрождается земля, а там, где он ударит копытом, появляется источник целебной воды, та самая вода, которая исцеляет все болезни.

Штефан и Лютер молча переглянулись и пожали плечами, потом Штефан криво улыбнулся:

— Нам всем не помешал бы волшебный зверь, но, к сожалению, это всего лишь сказки.

— Да, я понимаю, сказки… — печально согласился Ваня. — Тем более что я не для себя бы попросил целебную воду…

— А для кого? — осторожно спросил Штефан.

— Для сестренки моей младшей, Маринки. Она очень серьезно больна, что-то с сердцем, врачи говорят, что это чудо, что она дожила до восьми лет с таким…