Нет звёзд за терниями - Олли Бонс Страница 3

У подножия путник остановился, чтобы отдышаться и оглядеться.

Куда ни глянь, тянулась бурая равнина. Ветер гонял пыль, то рождая небольшие вихри, то рассеивая их. Пыльная волна внезапно накрыла Гундольфа с головой, и где-то с полминуты он ничего вокруг не видел. Даже попытался машинально протереть глаза и в первое мгновение удивился, наткнувшись на стёкла. Да, если б не маска, долго пришлось бы откашливаться.

Он поглядел на компас, закреплённый на запястье, а затем по сторонам. К востоку, куда Гундольф изначально собирался, тянулась скучная пустошь — кое-где валуны, кое-где жёсткий коричневый кустарник, а по большей части голая пыльная земля. Потому он решил для начала обойти здешнюю Вершину по кругу — глядишь, наткнётся на следы пропавшего отряда. А перед тем, как идти, бросил под ноги семечко лозы, как и собирался.

Он шагал неторопливо, тщательно оглядывая землю в поисках следов. Наверное, четверть пути осталась за плечами, когда под ногами что-то блеснуло. Присев, Гундольф поднял небольшой запылённый осколок. Не пришлось долго думать, чтобы сообразить: от заплечной сумки. Такая была у каждого в том отряде.

Путник оглядел всё вокруг. Коричневые стёкла маски спасали от солнца и пыли, но вот обзор затрудняли порядочно. Не доверяя глазам, Гундольф руками ощупал землю, но больше ничего не обнаружил. Странно, ведь если сумка разбилась, не мог же отлететь всего один осколок! Хотя, может быть, остальное собрали, надеясь позже склеить. Но отчего могло разбиться стекло? Тот человек здесь упал?

Гундольф ещё немного постоял в задумчивости, решая, то ли ему вернуться в дом и оставить запись о находке, то ли этот пустяк не стоит и упоминаний. Склонившись к последнему, он продолжил путь вокруг Вершины.

А ветер между тем разыгрался. Порой он налетал с такой силой, что Гундольф, никогда не считавший себя слабым, оступался, опираясь рукой о камни. Клубящаяся пыль застила небо, покалывала открытые ниже локтя руки, с тонким песчаным звоном колотила по стеклу заплечной сумки. Путнику стало ясно, что пора или поворачивать назад, или искать ближайший путь наверх, к дому. Из чистого упрямства он решил двигаться вперёд, держась вплотную к Вершине, что вставала здесь крутой стеной. Дорогу к убежищу он рано или поздно найдёт, да ещё и осмотреть успеет больше, чем если бы вернулся.

Справедливости ради, стоило признать, что при таких обстоятельствах можно проглядеть и весь пропавший отряд, даже если он окажется прямо перед носом. Но Гундольф надеялся, что ему повезёт.

Путь преградил здоровенный, выше плеча валун, почти не присыпанный пылью и по виду лежащий здесь недавно. Путник поглядел на него с опаской, затем перевёл взгляд наверх. Не собирается ли упасть ещё один такой?

Но пылевая буря окутала Вершину, скрывая из виду её склоны.

Гундольф решил идти вперёд не мешкая. Может быть, прошлый отряд заплутал именно в такой пыльной круговерти, а позже люди не отыскали дорогу назад? Хотя сложно не заметить Вершину, когда ветер уляжется. Вон она какая…

Позади раздался то ли скрип, то ли треск, приглушённый тканью шлема. Гундольф долго не раздумывал: если это камень, нужно скорее убраться с дороги, а глазеть не время. Он ринулся вперёд, надеясь лишь, что не окажется на пути летящего валуна, а за спиной раздался вроде бы человеческий крик, точно окликнул кто. Да и треск утих, ничего не катилось с грохотом, не рушилось. Потому, отбежав немного, Гундольф остановился, чтобы поглядеть назад.

То, что он принял за валун, оказалось машиной. Замшелая и нелепая, покачивалась она на четырёх подпорках, приподнявшись над землёй. И что-то ужасно напоминала.

— Жаба, — прошептал Гундольф, догадавшись.

Он, выросший на Моховых болотах, в детстве видел этих тварей едва ли не каждый день. Но никогда они его так не пугали, как это страшилище в полтора человеческих роста. И ведь знал он, слышал не раз, что в Светлых землях тоже мастерили механизмы в прежние времена, пока не истощились запасы топлива. Только Гундольф представлял поезда, экипажи, но уж никак не механических жаб. Как же она движется, что даёт ей эту силу? И если такая прыгнет, останется ли от него хотя бы мокрое место?

— Стой! — раздался окрик. — Не беги!

Теперь голос прозвучал отчётливее, и Гундольф разобрал слова.

Чудищем, похоже, кто-то управлял, и поди разбери, что в голове у незнакомца. Один на один вести с таким беседы не хотелось. Рука невольно потянулась к револьверу, висевшему на поясе, хотя не было уверенности, что оружие поможет.

Жаба дёрнулась вперёд, и Гундольф, плюнув на револьвер, бросился бежать. Он надеялся на то, что вверх по склону машина не заберётся или отстанет, выискивая удобный путь, тогда получится спрятаться в доме, за крепкими стенами. Но успел пробежать не больше шести шагов, как почувствовал, что его охватывает ремень.

Кожаная петля натянулась, сбивая с ног, и земля полетела навстречу.

Глава 2. Флоренц. Чужак в поселении

Мальчишка потянулся, жмурясь. Не хотелось размыкать веки: казалось, сон тогда сразу улетит и забудется. А сон был хорошим.

Снился Эрих, снились прежние времена…

Койка мягко покачивалась, но мальчишка так уже привык к постоянному движению, что вовсе его не замечал. Он всё-таки раскрыл один глаз, чтобы поглядеть на портрет.

Прямо над его головой по низкому потолку каюты расползалось ржавое пятно, очертаниями напоминающее лицо Эриха. Вот здесь изгиб — улыбка. Неровности по краям — как будто кудри, такие же светлые, как и у самого Флоренца.

Мальчишка однажды развёл комок глинистой почвы с водой, подкрасил пятно, как умел, добавил теней. Наверное, если бы Эрих увидел, то пожурил за грязь над кроватью. А может, и не стал бы. Если бы понял, как Флоренц тосковал по нему все эти годы, как хотел, чтобы они были рядом — хотя бы вот так.

Но сейчас, приглядевшись, мальчишка вздохнул разочарованно: во сне брат выглядел куда более живым и похожим на себя, чем эта жалкая попытка его нарисовать. И образы, что приснились, конечно же, сразу умерли. Воскресить их никак не удавалось, даже если зажмуриться вновь.

Их отцов родила одна мать. Эрих был братом и лучшим другом, хоть и старше на добрый десяток лет. Сколько мальчишка себя помнил, он находился рядом. Всегда терпеливо выслушивал, мастерил нехитрые игрушки, неизменно улыбался. Ни единого раза не случилось, чтобы подосадовал или отослал. А ведь нашлись бы у него,