Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 Страница 31

* * *

В начале марта воробьиный щебетВолнений полн, а галок колыханьеВ бесцветном небе холодно и жутко…По вечерам, когда темнеет воздух,Сгустясь от света, суеты, дыханья, –Кружатся стаи чёрных птиц над миромБульварных лип трамвайного кольца.

Гляди, они кружатся над тобою!Спеши, они дороги заметают!

Уж ночь над миром распростёрла крылья –Пожрав луну, она крадётся к людям –Красотка-ночь, гулящая подружка,Среди шпалер обугленных кустовПри вспышках одинокой сигареты…

* * *

Мы, кажется, вступаем в новый мир,где свыше запланирован порядоквезде и всюду – в области нарядов,в динамике дыханья и труда…Везде видна прямолинейность мысли –в уныньи разграниченных проспектов,в извилинах гранитных и кирпичныхи долгом беге за беспечным счастьемна скованных ногах…

* * *

Безветренно. Незримый дождьчуть шелестит в листве опавшей.Заботы кажутся пустяшны,когда шуршит незримый дождь.

Окно распахнуто во тьму,где дышит влажной теплотоюземля, которой я достоинпо совести и по уму.

* * *

Зачем любовь? На что она? Быть может,затем, чтоб этот мир преобразить?Но он не так уж плох, коль могут житьдругие в нём. Прости. Но здешней ложьюне вымостить мостов… Они простёрлисьнад Летой сонной, видимой едва.Так что же у меня застыло в горле?Слова твои: «Уйди!»…твои слова…

* * *

Светлеет мгла асфальта,Когда трава черна.Выносит волны вальсаИз тёмного окна –

Мелодии стариннойСтруящийся мотив –Галантные картиныПод сенью пышных ив –

Как будто волны плещут –То «Голубой Дунай»! –Мерцающие плечиНежнее обнимай.

И счастье наше прочно!…Но чу! трамвайный гром,И вспоминаю тотчас,Что позабыл с трудом.

* * *

Запахи оттаяли и звуки.Краски засияли. Холодаспали, и весна полощет рукив ручейке, и талая водауж спешит ручью после разлукинажурчать про то, как снегом быть,как кружить над миром в виде вьюги,и в сугробе голову сложить;как под солнцем, превратившись в каплю,чудными огнями просиять, –вспыхнуть ярко, и на землю кануть,и, звеня, с пригорочка бежать.

* * *

Мы постепенно развиваем совесть. –Так малое зерно содержит скорость:Зелёный и стремительный ростокВзломает почву, вырвется в свой срокНа вольный воздух, наливая колос,И обретёт неповторимый голос,Согласно слившийся, неразличимый болеВ могучем гуле зреющего ПОЛЯ.

Переводы

Михаэль Крюгер

Стихотворения

Михаэль Крюгер (Michael Kruger), род. 1943 г. в саксонской деревне Виттгендорф, известный немецкий поэт, прозаик и издатель. Долгие годы возглавлял крупнейшее издательство «Ханзер» в Мюнхене, где значительное место было уделено классической литературе, а также отечественной и переводной поэзии. Его собственную творческую позицию так характеризовал германист и литератор Вальдемар Вебер: «Поэзию Крюгера можно определить как интеллектуальную. Однако мысль поэта всегда прочувствована, она возникает изнутри художественного образа. Стихи Крюгера – лирика сугубо городская, выражающая тоску одиночки среди безликой толпы, не желающая принимать одиночество за норму человеческой жизни» (1987 г.) Действительно, это поэт размышляющий, и его поэтическая мысль имеет гораздо больше точек соприкосновения с текущей жизнью, нежели просто городская лирика. Автор многих книг, которые успешно находят своего читателя и часто переиздаются, меняется сам и находит все новые темы, иногда объединяя их в циклы. Все чаще возникают мотивы из деревенского детства так что критика замечает: «Сочиняя, заставить сочинять саму природу, на это способен не каждый. К таким относится Михаэль Крюгер,» (Б. фон Март, «Нойе Цюрихер Цайтунг», 2010). Многие его тексты это монологи. В монологах он дает слово разным фигурам, будучи незаметным посредником в этих речах: «Речь либерала, Речь медлительного, Речь философа, даже Речь Маркса, где последний делится с читателем своим взглядом на Бога, Ницше и Гегеля и абстрактно предупреждает: «… ко всему будьте готовы.» Во всем есть доля доброго юмора, хотя чем дальше, тем мрачнее стихи нашего доброго автора. Опыт, возраст, разочарование в истории? Или это история окончательно разочаровалась в нас? Все это есть. Стихи выбраны из последних книг Крюгера, изданных уже в нашем веке.

Предисловие и перевод с немецкого Вячеслава Куприянова[7]

Из сборника «Архивы сомнения» (Aus «Archive des Zweifels», 2001).

Гороскоп

Совет звезд на время удалилсяза облака. Сквозь их седой покровна жизнь мою пытаются влиять.Любовь, здоровье, виды на успех,

незримый самолет под флагом «Если»,который от звезды к звезде летити выгружает важные события.И наконец решающая весть:ты или сам себя еще найти не можешьили себя навеки потерял.И это я, под звездами, здесь и сейчас.

При ясной погоде

С утра, наконец, открывается горизонтс видом на все еще сонное солнце.В старинных списках богов есть и такой,кто отвечает за накопление счастьянечестным способом: и я из тех,кто рад ему повиноваться, иду за ним беспечнопо только что пробившейся траве, минуяуже отмершую отчизну бронзовых жуков.При ясной погоде слагаются историисами собой. Иди за ветром, за последнимрассказчиком, который ничего тебе не скажет.

Из сборника «Незадолго перед грозой» (Aus «Kurz vor dem Gewitter». Gedichte, Suhrkamp, Frankfurt am Main 2003).

Там, где я родился

Мой дед узнавал по голосамбольше ста видов птиц, не считаядиалектов, на которых вопят птенцыв темных школах вдали от двора,под надзором луговых чеканов.Мой дед был знатоком картошки.Он ее выкапывал вручную, рассекалбольшим пальцем, белизна обнажалось,и он давал мне полизать разлом.Крупная, добрая и к свиньям и к людям.И после изъятия продолжал он упрямоверить в бога, потому мне пришлосьрыть картошку на бывшем его поле.Как на полотнах голландцев тянулисьтяжкие тучи по саксонскому небу,они шли из России и Польши,и дальше на запад, их ноша легчала,истончалась, во Франции она продаваласьуже как шелк. Дед говорил, переменыпроисходят на Западе, то же будет и с нами.Из друзей его мало кто остался в деревне,им пришлось в России загружать облака.

Моя бабка грела щипцы для завивки, чтобывились ее тонкие волосы. Надо былопредставать перед господом Богом в порядке.Тот порой приходил по ночам, когда ядолжен был засыпать, он садился на край кроватии с ней говорил по-саксонски. Онишептались, словно делились тайнами.Порой дружелюбно тянулась беседа,но потом она с ним ругалась, как с дедом,когда тот рядом с тарелкой выкладывал свойстеклянный глаз. Если рядом с тобойвсе неладно, надо вглубь заглянуть,туда, где мысли живут в голове,он говорил, набивая трубку самосадом,что сушился тут же на стене, хрупкие листья,стянутые нитью. Рукава куртки дедабыли в шрамах от горящего пепла.Как твои легкие, говорила бабка, бурыеот огня и дыма. Так тянулись дни.Вечером картошка с соусом или без.Когда на дворе забивали скот, я находилбуженину в моей тарелке, но мне не велелиспрашивать, как она у нас появилась.Буженина может летать, этим все сказано.Бог представлялся мне человеком, которыйпозволяет делать с собой все, что угодно.

Дед мой уже не мог читать. Все книги стоятв моей голове, говорил он, но в беспорядке.Зато он сказывал сказки, любимая о короле,который, казалось, был с ним запанибрата.Он должен был зайца гнать на охотепод выстрел владыки, но хитрый мой дедпрятал зайца под полой плаща. И сегодняя слышу, как бьется заячье сердце,он кричал и хватался за грудь, там, где виселиего часы. У зайцев слабое сердце, с ним нельзясоздать государство. На государствовряд ли следовало уповать. Мы, когда бабкине было дома, слушали радио, голос,острый, как нож, от которого дым его трубкидрожал. Банда свиней, дед говорил, он, однако,никогда не ругался. Близь Беромюнстера, он говорил,можно было послушать музыку, мы туда наезжали,слушали Баха с Чайковским. Потом засыпал он.Веко над его стеклянным оком до конца не смыкалось.

Когда я недавно посетил мою деревню,все вспомнилось вновь, но в таком беспорядке,домашний мед и черный сироп, который липко капалсквозь дырки в хлебе, полыхающие огнинад Маузельвицем, русское оружие в каменоломнепод Кейной. Угольная пыль, теплое пиво, бог боязливый,треск воздушной тревоги, поднятой удодом,вздутые реки вен на тыльной части ладони деда,голубой ковер под сливовыми деревьями,загнутые страницы в Библии, честная бедностьи счастье. Даже мертвые заговорили со мной, издалекав старомодной одежде прибыв, женщиныс сетками на волосах, мужчины в перелицованных мундирах,с дырами от пуль на впалой груди.В центре мой дед, смотрит одним глазом в сей мир,другим внутрь себя самого, перед ним тарелкас картошкой, крупной, доброй к свиньями к людям и ко мне.

* * *