Колыбельная для вампиров - 2 - Светлана Александровна Борисова Страница 31

class="p1">На губах Палевского промелькнула понимающая улыбка, но быстро исчезла, сменившись озабоченным выражением. В общем-то, он верил Томасу и знал, что он действительно не стремится занять его место, тем не менее в последнее время их отношения заметно обострились. Чем старше становился его протеже, тем чаще заявляла о себе его властная натура. Штейн был умён и пластичен, но он был не из тех, кому комфортно в подчинении. Оба это понимали, потому серьёзное столкновение между ними было бы неизбежно, если бы не тесная эмоциональная связь, вызванная узами крови.

Когда друзья намекали Палевскому на рост влияния шефа СБ и опасность бездействия, он лишь улыбался: «Нужно благодарить Господа, что у нашего сообщества есть не один, а целых два сильных лидера. В конце концов, не так уж важно, кто из нас будет у власти», — следовал спокойный ответ. В последнее время Палевский и сам подумывал, что ему пора передать Томасу бразды правления. Если в Совете старейшин у него был достойный преемник, то в институте генетики он такого не видел.

Но власть есть власть. Двум сильным лидерам её сложно поделить и ещё сложней от неё отказаться. Палевский медлил с передачей Штейну полномочий главы Совета, хотя его всё чаще раздражала его растущая самостоятельность. Чтобы удержать контроль над Томасом, он постепенно закручивал гайки, а тот страшно злился, особенно, когда его заставляли отчитываться по вопросам, которые он считал пустяковыми.

К счастью для обоих, несмотря на непомерное честолюбие, Штейн по-прежнему благоговел перед Палевским, а тот относился к нему как к сыну и в душе гордился его успехами. Правда, сейчас был не тот случай. На этот раз в душе Палевского преобладали те же чувства, что и у Ивана Грозного на картине Репина.

— Прости, что не всё рассказал. Я не хотел, но так уж вышло, — буркнул Штейн и на этот раз поведал всё, без утайки.

Услышав, что Старейший приказал зачислить Мари не в административные отделы, а оперативником на выезды, Палевский болезненно скривился.

— Оперативником? Это ещё зачем? Чтобы наверняка угробить мою дочь?

— Ну зачем же так пессимистично? — Штейн налил Палевскому полный бокал коньяка. — Правда, он сказал, что будет сам определять ей задания.

— Это всё?

— В общем-то, да.

— Дьявол! Вроде бы на этот раз я нигде не переходил ему дорогу. Во всяком случае, я ничего такого не припоминаю.

Поставив нетронутый бокал, Палевский в поисках сигарет похлопал себя по карманам. Штейн протянул ему коробку с сигарами, но он отрицательно качнул головой.

— Так и знал, что Старейший не простил мне восстания и лишь выжидал подходящий момент, чтобы я расслабился и поверил, что всё осталось в прошлом. Настоящий дьявол! Он и с теми бедолагами, что попросту пытались от него сбежать, поступил точно также. Сначала не трогал, а когда они успокоились и поверили, что он оставил их в покое, тогда он и нанёс свой удар. Подозреваю, что и в живых я остался только из-за моих работ в генетике.

Палевский сделал несколько глубоких затяжек, а затем смял сигарету. Он помрачнел. Страх за семью и уколы уязвлённого самолюбия привели к тому, что ему изменило самообладание и он, перемежая польский и французский языки, витиевато выругался.

— Вот злопамятный мерзавец! Мог бы уже успокоиться!.. Богом клянусь, ничего у него не выйдет! Он даже пальцем не дотронется до моей семьи! — воскликнул он, выказав на словах гораздо больше уверенности, чем было у него в душе.

— Послушай, Мика, может не так всё плохо? — осторожно заметил Штейн. — Давай, как и обещал, я лично присмотрю за Мари. Клянусь, с ней ничего не случится, — пообещал он.

Но разъярённый Палевский его не слушал. Он вскочил с кресла и заметался по кабинету. По его нескрываемому беспокойству чувствовалось, что он не видит выхода из сложившейся ситуации. И в самом деле, слишком уж силен и необычен был его противник. «Матка боска! В любое время Старейший может ударить через ноосферу и убить моих девочек!» — мелькнула у него паническая мысль, но усилием воли он заставил себя остаться на месте, понимая, что даже если будет рядом с дорогими ему людьми, то всё равно не сможет им ничем помочь.

— А знаешь, Томас, мне в голову пришла занятная мысль, — произнёс Палевский с нервным смешком. — Человечество молится о чуде богоявления. Причём денно и нощно, прося, чтобы Он обратил на них своё внимание. Безмозглые идиоты! Радовались бы, что Богу нет до них дела, а то ведь можно получить желаемое. То-то будет радости! Но так ли благ и всепрощающ окажется Вседержитель в миру? А вдруг он будет гневен и нетерпим, как многие из его фанатиков? И как тогда жить? — после небольшой паузы он сердито добавил: — Чёрт побери! Почему бы этому ублюдку не оставить нас в покое? Казалось бы, сделал своё дело и скройся с глаз долой! Так нет, все ему неймётся.

Завершив свой гневный монолог, Палевский выдохся и умолк. В кабинете повисла тягостная тишина. Осознание собственного бессилия тяжелей всего даётся властным натурам. Оба искали пути выхода из создавшейся ситуации, и не находя, подавленно молчали.

— Пожалуй, я пойду, — мрачно произнёс Палевский. — В следующий раз поговорим об остальных делах.

«Teufel! Так хорошо начали, а кончили за упокой», — подумал Штейн, провожая гостя до дверей. У порога он плюнул на дипломатию и вместо рукопожатия обнял Палевского и дружески похлопал его по спине.

— Мика, прекрати дёргаться! — произнёс он бодрым тоном. — Ведь жизнь продолжается, несмотря ни на что. Давай-ка, бросай свой институт, бери семейство и хотя бы на пару деньков слетаем ко мне на Алтай. Честное слово, не пожалеешь! У нас небо такое синее, какое питерским аборигенам и не снилось, а луна на восходе огромна до неприличия. Вот такущая! Сходим с тобой на охоту или на рыбалку, а может, успеем и то и другое. В общем, отдохнём на природе, поедим шашлыков, а вечером перебросимся в картишки.

— Спасибо, я подумаю, — отозвался Палевский, тронутый его участием, и улыбнулся. — Томас, ты как был в душе сентиментальным романтиком немецкого склада, так им и остался, несмотря на все свои выверты.

Когда гость ушёл, Штейн устало сгорбился в кресле. «Mein Gott! Денёк не задался с самого утра! И так Старейший висит дамокловым мечом над головой, так ещё и Мика добавил. Я тоже тот ещё дурак! Вот кто меня тянул за язык? Зачем я сказал, что присмотрю за девчонкой? Как будто у меня есть на это время. Teufel! Стар становлюсь. Может, пора уйти в