Журнал Поляна - Поляна, 2012 № 01 (1), август Страница 32

«Писательство — такое же занятие, как любое другое. В меру бессмысленное. И плоды его вряд ли послужат утешением на смертном одре».

Большинство святых людей вообще ничего не писали.

«Каждый человек не идет к истине своим путем».

У Y. иногда проскальзывает мудрое: «Есть вещи, в которых, будучи гением, никак нельзя быть первым среди современников… Это, безусловно, относится к писателям…» Умерил гордыню, или действительно так оно и есть?

«Иду по улице. Замечаю, прохожие на меня оглядываются. Вот, думаю, наконец-то, слава!.. Потом обнаружил, что вышел в комнатных тапочках… Ну и что?.. Зато хоть пять минут ощущал, что такое слава!»

«Если бы деньги платили за то, что я не написал, я бы был богат как Крез!»

Писатель ищет смысла жизни. То еще занятие. Если у писателя в душе еще есть хоть капля любви, то в конце концов он приходит к глубоким выводам типа: смысл жизни в любви к людям, смысл жизни в детях, смысл жизни в труде и т. д. В противном случае приходит к выводу, что смысла в жизни вообще нет. Докопавшись до таких истин, писатель некоторое время чувствует себя гением, а затем всю оставшуюся жизнь — придурком.

«Ну и что?..» — обычно говорят такие писатели, читая чужие произведения. И все у них «ну и что?» Слепые смотрят на солнце не щурясь.

Даже самые проницательные и горячие почитатели Гоголя не могут внятно объяснить, для чего Николаю Васильевичу понадобилось уродовать «Мертвые души» вставной повестью о капитане Копейкине. Почтмейстер, Бог весть зачем рассказывающий историю о пресловутом Копейкине и делающий странный вывод о том, что Чичиков и есть этот самый капитан, ужасно конфузился, когда ему резонно указывают, что Копейкин был увечным, безруким и скакал на деревяшке. Между тем именно после нелепого вывода почтмейстера слушатели-обыватели (а вместе с ними и читатель) по-настоящему осознают дьявольскую непознаваемость ситуации и начинают трепетать от священного ужаса пред той черной мистической бездной, которая маячит за личностью Пал Иваныча Чичикова.

Дарование любого большого мастера сродни мастерству повествователя-почтмейстера. Его субъективные выводы еще реже соответствуют реальному положению вещей — зато вгоняют самодовольного читателя в почтительный трепет и, поколебав закоснелые представления о жизни, дают почувствовать мистическую перспективу невообразимого.

X. соглашается:

— Не пишите, не пишите! Все равно никто не читает. Даже меня!

Одна писательница (безусловно, на данный момент самая известная, плодовитая и высокооплачиваемая) так и заявляет: все, что нужно для писательства — чугунная жопа, а у меня их, говорит, две!

Умное, самоироничное, наконец, смело-правдивое заявление. Но, увы, ничего не меняющее.

Сойдутся неудачники-литераторы и ну, бедные, грызть друг друга… Какое грустное зрелище!

Но еще ужаснее, когда начинают «читать» друг другу и хвалить.

Хороший сюжет: некто наконец все понял, но умер.

Друзья-писатели рассуждали за бутылочкой:

— Если бы ты стал редактором, ты бы скурвился? То есть если бы я написал говно и принес тебе, ты бы по дружбе напечатал?

— Ни фига бы я тебя не напечатал.

— Вот молодец! И я бы тебя не напечатал…

Знавал я одного коллекционера марок, который жаловался: «Совсем нет времени думать, нужно марки собирать…» Так и наш брат-писатель: нет ему времени думать, нужно книги писать…

С другой стороны, если уж садишься писать, то лучше действительно не думать.

X. живет в крохотной квартирке, забитой барахлом, да еще куча родственников, кошки, собака. Рядом с письменным столом у X. стоит большущий чемодан с рукописями. На чемодане надпись: «В случае пожара спасать в первую очередь!»

X. решил не суетиться и спокойно дождаться, пока у него в голове родится блестящая идея для настоящей книги. Долго ждал. Кажется, до сих пор не дождался.

Грустная картина. Хороший писатель, затюканный, одинокий, не выдержал, написал дерьмовую книжку, принес в издательство, издающее сплошное дерьмо, так его не только не напечатали, но еще и принялись совестить и позорить, хохоча: «Глядите, какое дерьмо написал!»

Бывало, пытаюсь дозвониться главному редактору или издателю. Или президенту. Все безуспешно. «Недоступен, — отрубает секретарша, — на совещании у руководства!» Долго потом хожу в недоумении и трепете. Главный — у «руководства»? У Господа Бога, что ли? Сколько же раз ему, бедному, пришлось прорываться на аудиенцию, слышать это вечное «Недоступен!..» А если не у Бога, то у кого?..

Что ж, у всякого есть свой начальник. Только неприкаянный и одинокий русский писатель — ничей.

«Если еще есть люди, которые мечтают стать писателями, то живут они, конечно, не в России. Может, в Америке, а может, в Монголии. У нас-то люди напрочь утратили способность удивляться — вот в чем беда. А без этого читать книжки — все равно, что изучать вчерашнюю программу передач. Нужно, если хотите, быть немножко дурачком. А у нас — либо одни умные, либо полные болваны».

Начинающий литератор X., прекрасный человек и семьянин, серьезно размышлял над проблемой: нужно ли эротическому писателю посадить себя «на голодную диету», чтобы фантазия кипела, или, наоборот, он обязан пуститься во все тяжкие, чтобы узнать жизнь.

Он также размышлял: «Неужели я пишу, чтобы как-то восполнить однообразие, примитивность моей реальной жизни? Ведь гении писали от избытка жизни и впечатлений…»

Профессиональный литератор, в отличие от просто одаренного, отлично знает свои сильные и слабые стороны. Достоинства выпячивает, а недостатки (которые, пожалуй, найдутся у всякого) искусно маскирует.

Похвала талантливого человека — опасная штука. Ведь талантливые легко зажигаются, во всем видят красоту и талант. В том числе и в собственных неудачных местах… А частенько собирают вокруг себя такую толпу расхваленных бездарностей, что и сами со временем ужасно тупеют.

Z.: «Какое счастье! Написал томов десять прекрасных вещей. Дожил до того, что могу, наконец, вообще не писать… Хрен с ней, с вашей литературой!»

Одна знакомая писательница X., очень рафинированная дама, говорит: «Люблю почитать перед сном что-нибудь идиотское».

Написание книги подобно плаванию Колумба. Трудности пути, бунт команды, соблазн повернуть назад. А в результате вместо Индии открываешь Америку.

Кажется, Бунин где-то вспоминает, что у себя в компании они долго удивлялись необъяснимым поступкам одного знакомого.

Например, будучи весьма бедным человеком, он мог угрохать кучу денег на роскошную цепочку для часов. Только потом они поняли, что он был элементарно и непроходимо глуп, этим и объяснялась его экстравагантность…

Сейчас литераторам даже в голову не приходит хотя бы изображать из себя порядочных людей.

Одна визгливая баба может изгадить самую серьезную литературную дискуссию.

Если сочинять книгу только ради того, чтобы доказать другим, что ты кое-чего можешь, то, пожалуй, напишешь такое, за что потом всю жизнь будешь себя презирать.

В пору моей юности тридцатилетнего писателя не воспринимали всерьез, считали глупым мальчишкой, а сейчас — просто считают никчемным старикашкой.

Y. ищет новые формы и жанры. Сейчас, говорит, «нон-фикшн» в цене. В частности, всяческие учебники и руководства. Сел писать пособие: «Для желающих сойти с ума».

Сколько подлостей совершается просто так, от скуки… Это, безусловно, относится и к литературе.

Z. все носится с оригинальными названиями. Всю жизнь не романы сочинял, а придумывал названия к ним. Одно из последних для черного мистического романа просто и со вкусом — «666».

Ничего сложного. Разница между искусством и жизнью такая же, как между актером, изображающего пьяного, и действительно пьяным актером. Или, скажем, как между манией величия и, собственно, величием.

Y. жалуется: опять «классики» заполонили литературу. Куда ни плюнь, попадешь в Федора Михалыча или Льва Николаевича. Засели в редакциях, негодяи, и сами себя печатают!

Казалось бы, лежит на поверхности. Онегин и Печерин — популярнейшие русские герои — оба убивцы. Причем хладнокровные. А вот их создатели (которых читатель почему-то полностью ассоциирует с ними) — оба жертвы убивцев.

Расхожее мнение. Нынче, говорят, телевидение вытеснило книги. Чушь, конечно. Это все равно, как если бы проститутки вытеснили жен… Чересчур прямолинейно? Ну хорошо. Это как если бы пиво вытеснило водку.