Всё становится на места - Олли Бонс Страница 32

— А можно мне поработать на рынке?

— За каким же прилавком?

— За рыбным…

Народ хохочет.

— Ну нет, Альдо, мы уже выясняли, что за рыбный тебя лучше не пускать, как и Сирсу за сырный. Но если хочешь, мы доверим тебе сыр, а Сирсе рыбу. Заодно отдохнёте от работы в саду. Согласны?

— Я согласен! — кричит Альдо и улыбается до ушей.

— Я соглашусь, — кисло заявляет Сирса, — если будет позволено перенести эти прилавки как можно дальше друг от друга.

— Ну что ж, можно и так, — кивает Дугальд.

Альдо пытается что-то возразить, но скрипач наигрывает лихую мелодию.

— Ещё рабочие вопросы есть? — оглядывает толпу садовник. — Да, Пинтус?

Встаёт необычайно уродливый человек. Его неравномерно опухшее лицо, покрытое множественными красными пятнами, перекошено на сторону. Если бы такой подрабатывал в ночных кошмарах, он получал бы самую высокую плату.

— Пожалуйста, — жалобно говорит это чудище, и на глазах его выступают слёзы. — Очень прошу, можно я больше не буду работать на пасеке?

Народ хохочет. Дугальд даёт добро и меняет его местами с кем-то из работников сада, кто не имеет ничего против пчёл.

Затем совершается ещё несколько перестановок, и Дугальд объявляет, что рабочие вопросы закрыты.

— Переходим к нашим достижениям! — радостно заявляет он, и скрипач наигрывает весёлую мелодию. — Мастер Клод, подойдите-ка!

На сцену под руки ведут старика со сгорбленной спиной. Сперва я вижу только спину и длинные седые космы, спадающие на тёмный сюртук, но когда старик поворачивается лицом к толпе, его вид меня поражает. Лицо у него перевёрнуто, как будто кто-то срезал его и прилепил вверх тормашками. Там, где у обычных людей расположен подбородок, у Клода лысый лоб, а волосы — это его борода. А когда он начинает говорить, выглядит это и вовсе странно.

— Я написал новую картину, — дрожащим голосом говорит старый живописец.

На помост заносят большую картину и показывают зрителям. На ней изображена наша «Крылатая жаба».

— Новый корабль, — поясняет мастер. — Как только Леон рассказал мне о нём, я не смог удержаться.

Из толпы доносятся выкрики: «Молодец, Клод!», «Чудесно!», «Как настоящий!», «Что за дурацкое название?».

— Картина будет подарена гостинице Теванны! — объявляет Дугальд, так как старик, похоже, выдохся. — По традиции она будет размещена так же, как и все остальные работы Клода!

— Мари, — вполголоса спрашиваю я, — а почему все картины Клода висят вверх ногами?

— Он, бедняга, всю жизнь мечтает видеть мир так, как другие люди, не перевёрнутым, — поясняет Мари. — Потому и взялся рисовать, чтобы у него были собственные кусочки мира, которые он может повернуть, как надо.

— Так вот оно что, — говорю я.

Тем временем старику помогают сойти с помоста, и Дугальд переходит к следующей части программы.

— Не так давно, — сообщает он, — мы приобрели двух новых друзей. Возможно, некоторые из вас уже успели с ними познакомиться, но давайте не будем лишать этого удовольствия всех остальных! Сильвер, Гилберт, подойдите!

Мы с Гилбертом переглядываемся.

— Иди! — подталкивает меня Альдо.

— Силь-вер, Силь-вер! — начинает выкрикивать Ричил. Народ подхватывает, и отдельные «Сильвер!» и «Гилберт!» в конце концов сливаются в невообразимый шум.

Мы с Гилбертом подходим к помосту. Надеюсь, я не так сильно покраснел, как он. Мой друг взбирается первым и протягивает мне руку, чтобы помочь.

Сейчас он чудесно выглядит: на нём изумрудного цвета шёлковая рубашка и тёмные брюки по фигуре. Рубашка совпадает по цвету с камнями в его серьгах. Даже удивительно, почему он раньше не носил яркие цвета.

Я тоже в новом костюме, потому могу сказать без ложной скромности, что на нас наверняка приятно поглядеть.

Люди радуются и машут нам, мы машем им, и всё идёт хорошо, но затем Дугальд просит нас что-то рассказать о себе. Мы мнёмся — Гилберт пока не хотел бы раскрывать своих способностей, а я не хочу признаваться, что проник сюда не вполне честным образом и не имею причин находиться в Городе.

— Парни стесняются, — наконец говорит Дугальд, — что ж, это понятно. Многим трудно говорить о себе. Леон, пожалуйста, тогда ты скажи о них пару слов, это же твой улов.

— Запросто, — кивает рыбак, сидящий неподалёку от помоста. — Гилберт — колдун. С Сильвером сложнее, я-то сперва думал, что он человек-птица, но нет. Он принц, который очень сильно не хотел становиться королём, вот потому-то он и с нами.

— Да как он… — бормочу я и ловлю растерянный взгляд Гилберта, а в это время скрипач начинает играть что-то совершенно безумное.

Люди хлопают. Я вижу в толпе зелёный блеск очков Марлина, подавшегося вперёд и вцепившегося в колени. Затем Марлин медленно сдвигает очки на кончик носа и смотрит поверх них.

Дугальд подаёт нам знак, что представление окончено и мы можем возвращаться на места.

— А теперь — наша любимая часть! — объявляет он. — Чтение писем! Ну-ка, кто мне сегодня поможет их собрать?

Все, кто сидит ближе к дубу, вскакивают и принимаются снимать бумажки с ветвей. Весь урожай складывают в большую корзину и доставляют Дугальду.

— Итак, приступим! — садовник широко улыбается, достаёт письма по одному и читает. Затем люди передают листочки по рядам тем, кому они предназначаются.

— «Дидуля ёргин все тибя неновидют», ай-ай-ай, — качает Дугальд головой, извлекая очередное послание.

Дедуля Йорген трясёт костлявым кулачком. Сегодня он в новом фиолетовом костюме, в жёлтой рубашке и фиалковой шляпе с солнечной лентой. Ботинки у него — я видел — такого же тёплого жёлтого цвета. Это те самые, что я ему недавно передавал от Мари.

— Никто меня не любит! — кричит дедуля Йорген, но у людей это вызывает только смех.

— Ты уверен, дедуля? — насмешливо переспрашивает Дугальд. — Я ведь специально придержал эту бумажку. Смотри, тут есть ещё две: «Дедуля Йорген, сшитый тобою костюм — теперь мой самый любимый» и «Йорген, спасибо за вашу работу, это настоящее колдовство».

— Ой, ну я прямо и не знаю, — ворчит Йорген, но видно, что он смущён и растроган.

Ему передают все записки, и он быстро комкает «дидулю ёргина», надеясь, что никто не успел рассмотреть на оборотной стороне текст: «раздбыть пугвицы 24 штуков, лента жолтыя 1 (адин)».

— «Ричил, мне нравятся твои причёски с цветами», — читает Дугальд следующую записку.

Старушка, сидящая неподалёку, оборачивается ко мне и строит глазки, накручивая локон на палец. Я поднимаю плечи, делаю удивлённое лицо и покачиваю головой — мол, не я писал! Но, похоже, она не верит.

— «Гил, как хорошо, что ты есть на свете. Я рад, что мне повезло встретить тебя, и наслаждаюсь каждой минутой, проведённой вместе», — извлекает Дугальд ещё одну бумажку.