Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1970 год Страница 35

— Может стихнуть, — Эмсу не хотелось говорить. Он смотрел на конец мачты и покачивался вместе с дорой, вместе со льдами, небом и океаном, с наслаждением продолжая ощущать себя среди всего этого раскачивающегося мира сухим и теплым.

— Висвалд... Вы пишете об этом... в дневнике?

— О чем?

— Ну, о том, как мы лежим вот так... смотрим, думаем... Просыпаемся потом и слушаем его... Как он дышит.

— Нет.

— А мне иногда кажется, что пишете. Лицо у вас... бывает, — Шибанов тихо засмеялся.

— Нет. Я только о работе.

Оба смотрели на кланяющуюся мачту.

— А ведь мы ее почти сделали, — Шибанов сказал это, кажется, даже с удивлением.— До Шмидта мы, конечно, не дойдем, но если он даст нам еще хоть несколько дней... Хороших бы!

— Да-а.

— Пробы отличные. Видно даже здесь.

— Да, — согласился Эмс.— Давайте-ка еще поспим. Попробуем.

Шибанов опять заворочался, укладываясь удобней.

— А все-таки вы пишите... И про это тоже.

— Ладно. Буду, — улыбнулся Эмс.

Но он не выполнил обещания.

«Брать образцы очень трудно, — писал Эмс. — Ветер достигает 6—7 баллов. Дора сильно дрейфует. Ее гонит на плавучие льды. Иногда надо прекращать работу и бежать от льдов.

Утром ветер успокаивается.

Чукча, который охотится на острове Шалаурова за нерпой, просит отвезти его к избушкам у реки Ыыччунвээ. Это там, где наш 46-й галс. Но чтобы взять их, надо обойти остров с севера — на Е стороне их шмотки. Отчаливаем и обходим остров.

Подходим к чукчам. Они начинают грузиться.

Что находится на доре?

Мы, 6 человек со своим барахлом, и самое интересное: чукча с женой, 2 убитые нерпы, 5 нерповых шкур — мешков с нерповым жиром, много очищенных и 4 не очищенные от сала нерповые шкуры, еще пожитки чукчей и 13 собак.

Собаки не хотят на дору. Их забрасывают, как мешки. Некоторых, более злых, привязывают. На доре места мало, они все лежат в куче, ворчат, некоторые хотят вырваться из кучи, на этих чукча кричит и бросает их обратно в кучу.

13.25. Даем ход. Собаки успокаиваются.

14.20. Подходим к чукчиным избушкам. Выгружаемся.

15.10. Начинаем галс 46.

15.45. Кончаем галс. Идем обратно на Е сторону острова, где нам надо передать папиросы другим чукчам. Потом попробуем с работой идти в губу Нольда. Это будет трудно. Вход в губу набит льдом. Кажется, льдом заполнен весь залив между островом и берегом.

Начинается туман. Видимость меньше 0,5 километра. Швартуемся к ледяной глыбе. Будем ждать погоду.

20.VIII. 04.00. Усиливается NW до 4—5 баллов. Волнение 3 балла. Начинает нас прижимать к берегу и бьет дору у дна. Разбужу Тимерманиса, чтобы грел мотор. Туман. Видимость в сторону моря 300 метров. Вода в канистрах замерзла.

Отходим в тумане. Идем в тех же условиях, от которых вчера убежали, но делать нечего. Очевидно, туман может продолжаться долго, а нам некогда... Очень нужен южный или западный ветер! Немного отгонит льды, улучшится видимость, потеплеет... Но таких ветров нет, и барометр еще поднимается. Надо работать при этих условиях, ждать нечего. Ветер может набить губу Нольда между о. Шалаурова и п-вом Аачим льдом, и мы можем остаться здесь надолго, даже до следующей весны. В губе — как в мышеловке. Надо рисковать!»

«Мы сделали, что могли...»

Но льды теснили их. Они продолжали ходить галсами, с трудом подходя к берегу, чтобы определить местоположение. В дневнике только одно: идем, на галс... идем на галс. 65, 66, 67... Нет даже времени, оно не проставлено. Такое случилось с Эмсом впервые. Должно быть, время уже ничего не значило для них, по крайней мере, его незачем было фиксировать. Лед отгонял их все дальше в море, и они ничего не могли сделать. Вход в лагуну для них был закрыт мелью.

«В расстоянии 4 километров от берега лед уже 5—6 баллов. 3 километра — 6—7 баллов. Лед движется. Причем полосами, в противоположных направлениях — точно как улица с двусторонним движением».

Эмс начал вспоминать город, улицы, а значит, дом. Это тоже было впервые.

«...Между льдинами густотой 7—9 баллов, крутимся между льдинами на самых малых оборотах в надежде дойти до берега. Часто крутимся на месте. Отталкиваем более маленькие куски багром, веслами. Холодно. Металлические части обмерзли...»

Здесь в дневнике впервые появились зачеркнутые слова. «За нами», — написал Эмс, но зачеркнул «за нами». Написал:

«Вода между льдинами перетянута пленкой льда, которая через пару минут после нашего прохода опять закрывается».

Больше в записи нет красных строк.

«В расстоянии 1,5 км от берега. Дальше идти некуда — щелей нет, густота 10 баллов. Остаться во льдах ночевать — опасно. Ночью нас может зажать и сломать. Хорошо, что здесь льды не двигаются. Не хочется думать, что будет, если эта ледовая масса начнет двигаться — от нас даже щепки не останется. Надо бежать. Ищем путь обратно. С трудом выходим в сторону моря... Идем морем на поселок. В сторону поселка густота уменьшается до 3—4 баллов. У поселка вдоль берега полоса шириной 200 метров — почти чистая, 1 балл. Подходим к берегу у полярной станции — 24.00. Греем чай. Ужинаем. Спать. Замучились, замерзли».

Они встали утром позднее обычного, в десять часов.

Это произошло незаметно, но в последние дни они вообще стали подниматься все позднее и позднее. А в этот день даже не ушли в море: мылись и брились... «Чувствуем себя более или менее как люди», — не очень радостно записал Эмс.

У них кончился хлеб, но повезло: у Биллингса пароход выгружал уголь, и они достали пятнадцать килограммов хлеба. Льды прижали их к полярной станции, но они не хотели сдаваться, хотя дора, загруженная образцами, увеличила в корме осадку почти на двадцать сантиметров. Уменьшалось как раз то, что нужно было именно сейчас, — возможность лавировать и скорость. Но им просто везло: на Биллингс с санитарным рейсом прилетел вертолет. После долгих переговоров с командиром Эмс выяснил: если у чукчей-оленеводов не будет больных, нуждающихся в отправке в Певек, то часть их образцов вертолет заберет. Больных не было, и они отправили в Певек три ящика образцов — 400 килограммов. Наполовину разгруженная дора поднялась из воды. И стало спокойней: теперь, что бы ни случилось с ними, они знали — половина их проб уже в руках людей, на суше.

Готовились к завтрашнему дню. Но утром поднялся семибалльный ветер. Он не утих и на другой день. И все-таки еще через день они вышли. Вот как это было:

«В полосе 0,5 километра от берега очень сильное течение. Дору на полном ходу наносит почти боком на льдины. Чтобы взять образец, держимся багром за стамухи. Галс только до 800 метров. Дальше лед 10 баллов. Дождь. Одежда мокрая. Холодно. Мерзнут ноги».

Они сделали еще один галс, не зная еще, что 75-й галс будет их последним в этом году галсом.

«Стараемся вырваться в море на W. Бесполезно! Лед, как барьер!

Идем вдоль берега обратно. Может быть, удастся скопления льда обойти морем. Крутимся на месте, делаем круги, стараясь найти щель, чтобы вырваться в море... А если там не лучше? Лед может полностью закрыть нам все выходы. Надо опасаться.

15.35. Не удалось! В расстоянии 3 километра от берега 10 баллов. Нет щелей, негде пролезть. И неизвестно, что дальше. Идем обратно к берегу...»

Со страшным трудом они протянули дору вдоль берега мимо входа в лагуну. Но и впереди были льды.

«Питьевая вода в канистрах замерзла... Двигаемся вдоль берега на восток. Но перед следующим безымянным мысом опять лед 9—10 баллов — до берега. Пробуем прорваться...

Нельзя! Перед мысом лед. Пристаем к берегу.

Даже при потере доры людям некуда выбежать — берег обрывистый. Что за мысом — неизвестно.

Дрейф льда усилился. Мы уже почти в ловушке. Прибрежная полоса, которая открылась ночью, закрывается. Маневрируем. Идем на малых оборотах, отталкиваемся багром, веслами, толкаем льдины носом.

Вырвались. Успели».

Они вернулись к Биллингсу, но утром вышли вновь.

«...Это была последняя попытка прорваться, — писал Эмс на последней странице дневника. — Дорога на восток, очевидно, в этом году больше не откроется. Пароходы проходят с ледоколом, а нам что делать? Скоро ранняя зима. Ждать случайного счастья мы не можем, а других перспектив нет. Мы сделали, что могли. Правда, работа выполнена почти вся — там дальше галсов мало осталось.

Теперь надо думать, как попасть обратно, в Певек. Идти надо своим ходом около 300 километров. Опять льды и туманы. И неизвестно, какая там на западе ледовая обстановка и какой она станет в пути. Но ясно одно — с каждым днем хуже».

...Улица Викинга, 32

Ригу отсюда не слышно и не видно. Здесь почти взморье — Лиелупе. Но и моря не слышно — кругом сосны. Великолепные сосны на заснеженных дюнах. То, чего так не хватало там.

Улица идет параллельно речке и рядом с ней. Меж домов виден лед.