Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1971 год Страница 36

— Тем не менее Франклин и оба его корабля плохо кончили, — сказал Стриндберг.

Одно было совершенно ясно. Надо что-то решать.

— Мой первый вопрос, — сказал я. — Ты считаешь, у нас еще есть шанс достичь Северного полюса?

Андре улыбнулся своей обычной спокойной улыбкой, прищурив глаза.

— Или хотя бы пробиться на север дальше восьмидесяти шести градусов и тринадцати с половиной минут, достигнутых этим проклятым Нансеном?

— До вылета, — ответил Андре, — меня беспокоил вопрос об утечке. Потом меня встревожила потеря гайдропов. Теперь меня, нас волнует проблема метеорологического свойства. Туман, мелкий дождик, облака, температура. «Орел» получил дополнительную нагрузку, около тонны влаги и льда.

— Это мы знаем.

— Если мы выйдем на солнце, под ясное небо, ситуация в корне изменится.

— Но мы явно попали в очень мощную полосу облачности, — возразил я. — Нас несет почти с той же скоростью, что облака. Идем куда-то на крайний восток Сибири. Скорость очень мала. Впереди безбрежный океан. Обледенение усиливается. Шар становится все тяжелее. Тут простая логика. Либо идти дальше и потерпеть аварию во льдах через несколько часов. Либо сбросить еще балласт и подняться настолько, чтобы балластные тросы оторвались от льда, и с помощью гайдропов попытаться выйти из облачности на север или на юг.

— Чертовски курить хочется, — обратился я к Стриндбергу; он слушал наш разговор через отверстие в парусиновом полу верхнего отсека и протянул мне свою табакерку.

— Ты упрощаешь, — сказал Андре.

— Это как же?

— Как только мы окажемся на солнце, как только лед растает и влага испарится, мы пожалеем о каждом грамме балласта, который ты теперь собираешься сбросить.

Андре опустил за борт лот. Коснувшись «грунта», он запрыгал и задергался, через десять минут стало ясно, что он волочится по снегу, а значит, «Орел» опять потерял высоту.

По команде Андре я вскарабкался на строповое кольцо, в наш грузовой отсек.

Здесь я должен пояснить одну вещь.

У нас было мало песка, если учесть, сколько балласта обычно берут на аэростаты такого размера. Взамен Андре взял лишний провиант, который был уложен так, что при необходимости его можно было по частям сбрасывать за борт, увеличивая тем самым подъемную силу «Орла».

Конечно, провиант — дорогостоящий балласт по сравнению с песком, но ведь мы получили почти все продукты в подарок от разных фирм, притом в таком количестве, что большую часть все равно пришлось оставить на острове Датском.

И вот по указанию Андре я принялся сбрасывать за борт пронумерованные упаковки с провиантом. Сперва сто килограммов, потом еще пятьдесят.

«Орел» пошел вверх.

Семидесятиметровые балластные тросы оторвались от льда. Три гайдропа (два примерно стометровой длины, третий — надставленный балластным тросом) принудили шар развернуться так, что парус стал на место, под ветер. Парус наполнился и заметно прибавил нам скорости.

Конечно, могло случиться чудо: солнце, безоблачное небо, сильный ветер несет «Орел» на большой высоте со скоростью двадцати-тридцати узлов на юго-восток. Или на север, через полюс к Аляске. Но я никогда не верил в чудеса.

Я был убежден, что мы сядем на лед.

Для нас было бы лучше, если бы Андре попытался идти на юго-восток, к Земле Франца-Иосифа.

Тем не менее я его понимал.

Если ветер немного прибавит и если облака поредеют, мы за несколько часов прорвемся на север дальше, чем доходил Нансен.

Около часа ночи в среду, 14 июля, после того как гондола несколько раз подряд ударилась о лед, я выбрался на палубу.

— Доброе утро, — приветствовал меня Андре. — Очень жаль, если наш ход потревожил твой сон.

Вокруг шара летала одинокая птица. Она приблизилась, и мы убедились, что это голубь. Вероятно, один из четырех почтовых голубей, которых мы выпустили почти двенадцать часов назад.

Наконец он сел на строповое кольцо. Стриндберг попытался его поймать, но голубь взлетел и снова беспорядочно заметался в воздухе около аэростата.

— На что ты надеешься? — спросил я. Андре пожал плечами.

— А ты?

— На то, что наш пеший переход по льду начнется, возможно, ближе к Земле Франца-Иосифа или к Шпицбергену.

— Ты боишься. Я подумал.

— Нет, по-моему, не боюсь. Просто я теперь уверен, что наша затея безнадежна.

— Черт с ним, — сказал Андре и велел нам сбрасывать балласт, чтобы «Орел» поднялся и гайдропы еще раз могли повернуть парус на место.

С половины второго мы шли прямо на восток.

Около трех ветер несколько сместился к югу, и наш курс изменился на ост-норд-ост.

Отяжелевший от влаги и льда аэростат терял высоту, и снова гондола запрыгала по льдинам, как мяч.

Стриндберга опять укачало, у него началась рвота с сильным кашлем.

В начале шестого тучи развеялись, открылось синее небо, солнце с востока дохнуло на нас теплом.

«Орел» медленно пошел вверх.

Андре вопросительно посмотрел на меня.

— Решай сам, — ответил я.

Андре надолго призадумался. Потом осторожно открыл клапаны и снова закрыл их, как только балластные тросы коснулись льда. После этого он спустил на лед якорь, и наш полет прекратился. Это было в половине седьмого утра, 14 июля.

Мы находились на 82°56 северной широты и 20° восточной долготы (1 От условного начального меридиана. По Гринвичу — 29° вост. долготы.).

— Тебе надо решать, — сказал я Андре. — Либо мы отчаливаем и идем дальше, либо садимся.

— Я не единственный член экипажа «Орла». — Он повернулся к Стриндбергу. — Твое мнение?

— Ветер дует в основном на северо-восток, — ответил тот, нерешительно улыбаясь. — Не очень-то похоже, чтобы нам удалось подойти близко к полюсу. Разве что ветер вдруг усилится и сместится к югу. Мне это кажется маловероятным. Можно также допустить, что он вдруг подует на юг или юго-запад и в несколько часов принесет нас в Россию. Но это тоже маловероятно. Если продолжать идти нынешним курсом, нас понесет над Ледовитым океаном к Новосибирским островам. Ветер слабый, мы пойдем медленно. А сброшено уже очень много балласта. Вряд ли нам удастся достичь Сибири или островов к северу от нее.

— Ты считаешь, что мы должны сесть? — спросил Андре. Губы его распухли, потрескались, во рту пересохло.

Я достал из гондолы бутылку «Лучшего Коронного Пива», откупорил и подал ему.

Андре повторил свой вопрос.

Стриндберг опять улыбнулся. Его лоб избороздили морщины, брови насупились, щетина на щеках и подбородке казалась пегой. Он поминутно облизывал губы. Глаза припухли и покраснели, на ресницах налипли желтые комочки. Я заметил нервные движения его рук.

— Трудно оценить все «за» и «против», — сказал он наконец. — Не знаю. Но если лететь дальше, то на такой высоте, чтобы мы могли поспать и отдохнуть.

— А что думаешь ты? — Андре обратился ко мне.

— Ты уже знаешь мое мнение.

— Сформулируй его.

— Ты полагал, что «Орел» сможет лететь не меньше тридцати суток на высоте сто пятьдесят—двести метров над льдами, — сказал я. — Наш французский друг Алексис Машурон считал, что мы продержимся в воздухе еще месяц, если переберемся на строповое кольцо и обрубим гондолу и несколько балластных тросов. Однако не прошло и сорока восьми часов после старта, как подъемная сила шара уже уменьшилась настолько, что гондола ударилась о лед.

— Туман, влажность, обледенение, — сказал Стриндберг. — И потеря гайдропов.

— Продолжай, — сказал Андре.

— Приходится признать, что наш полет технически не удался. Продолжать его — значит, скорее всего, уйти еще дальше от островов и материка. Следовательно, надо сесть. Нам придется идти по льду гораздо меньше, чем прошли Нансен и Юхансен.

Аидре опустил голову на ладони.

— Тебе нужно время на размышление? — спросил я.

Сколько часов всего удалось нам поспать после старта с острова Датского?..

— Все дело в усталости, — произнес Андре.

Он встал и осторожно открыл клапаны. Засипел газ, «Орел» медленно пошел вниз. Андре дал команду тормозить спуск, сбрасывая остатки песка, чтобы посадка была возможно мягче.

Почтовый голубь продолжал летать вокруг аэростата. Вдруг — мы видели это все трое — он сложил крылья, камнем упал вниз и исчез в снегу.

Около восьми часов гондола коснулась «земли». Мы продолжали стоять на палубе; если бы мы спрыгнули на лед, «Орел» снова поднялся бы вверх на несколько минут.

Гондола повалилась на бок и поползла, вспахивая снег. Мы держались за приборное кольцо и стропы.

Клапаны были маленькие, и только в десять минут девятого «Орел» огромным куполом лег на полярный лед.

Мы покинули гондолу и ступили на льдину, покрытую пятисантиметровым слоем тяжелого, мокрого снега.