Шоколад - Тася Тараканова Страница 36

Полковник мигом поднялся, принёс стул и усадил меня, придерживая за плечи. Сам сел напротив, пытаясь что-то разглядеть в моих заплаканных глазах.

Подал стул! Какая предупредительность.

А вот когда случилась гроза и землетрясение, он опоздал, я бы погибла, дожидаясь помощи. И сегодня. Целый день я загибалась от боли, выла и билась в дверь. Где он был?

Прожигать взглядом полковника было бы глупо, да и взглядов таких у меня не осталось. У мужа мои претензии вызывали раздражение и неприязнь. Ему бесполезно было на что-то пенять. В итоге я всегда оставалось крайней, поэтому примерно знала, что скажет полковник. Сама виновата.

— На завтраке произошёл инцидент, женщины устроили погром, напали на инспектора и поваров. Сотрудники колонии были втянуты в конфликт, поэтому к тебе никто не явился. Виноват, закрутился, не проследил.

Я постаралась выровнять дыхание, оттёрла слёзы.

Никто не явился, потому что охранники ненавидят меня. А полковник хотел посмотреть, справлюсь я или нет. Вспомнились слова из детской песенки. Я бы даже пропела ему её. Да разве он поймёт? Всё происходит именно так, как происходит. Он работает в системе наказания и никого не спасёт.

Молчание мужчины длилось несколько долгих секунд.

— Ты заболела?

Вернулся добрый дядюшка. Что ж, сыграю роль племянницы, сделаю вид, что вполне разделяю с ним родственные чувства. Сама удивилась, насколько отстранённым стало моё лицо, хотя минуту назад передо мной промелькнули все ужасы колонии. Я кивнула.

— Лекарство какое-нибудь нужно?

Свобода

* * *

Несколько дней я приходила в себя, лёжа на продавленной кровати в общежитии. На кухне теперь хозяйничали три наши женщины, еда стала не просто съедобной, а вкусной. Романа сообщила о том, что после моего сольного выступления, женщины сговорились, и скопом набросились на поваров — папашу с сыном и дежурившего в это время охранника, потом взяли в заложники ещё двух человек. Женщины закрылись в столовой и пообещали её поджечь, если им не пойдут на уступки.

Переговоры продлились до ночи, начальник пообещал убрать папашу с сыном, а женщин не наказывать. К ночи все угомонились. Папашу и его прыщавого отпрыска отправили домой, правда, женщины их всё же поколотили.

После эпопеи с изолятором, начальник словно забыл о моём существовании. Жизнь в колонии вошла в относительно спокойное русло, я считала каждый день, остававшийся до освобождения. Иногда строчила ненавистные пододеяльники и простыни, но чаще тайно сбегала в лес. Далеко не уходила, просто бездумно бродила под дождём среди деревьев. Неожиданно за три дня до отъезда я была «приглашена» к начальству для беседы.

— Товарищ полковник, осуждённая Бортникова доставлена, — отрапортовал Дровосек, сопроводивший меня к начальнику.

— Свободен.

В кабинете полковника ничего не изменилось за то время, пока меня тут не было. От остро отточенных карандашей в подставке, я отвела взгляд и уставилась на носки кроссовок. Сердце уже разогналось в груди, предчувствуя очередную заподлянку. Что у меня может произойти здесь что-то хорошее, я не верила.

— Майя, на тебя подано пять раппортов инспектора Деревянко.

Мой настороженный вид подвиг полковника на объяснение.

— Десять дней тебя не было на рабочем месте. Я должен дать ход этим раппортам.

Рой мурашек прошёлся по спине. Деревянко, похоже Дровосек, которого я в запале оскорбила, плюнув ему под ноги. Грудь сдавило обручем, я часто задышала.

— Без истерик, Майя. Мне надоело к тебе Виктора вызывать. Побереги мои и свои нервы.

Ты мои поберёг…

— Есть два варианта. Или ты отправляешься в другую колонию мотать два года, или десять дней усердно отрабатываешь в своей комнате.

Ещё десять дней? Подняла глаза и уткнулась в непроницаемый стальной взгляд.

Сын идёт в первый класс

— Вернёшься седьмого сентября. Мне кажется нормально.

Ухватившись рукой за спинку стула, я посмотрела в окно, стараясь не разрыдаться. Полковник в очередной раз воткнул в сердце нож. Странно, что я до сих пор не привыкла к этому. Предательские слёзы потекли из глаз, я отдышалась, отпустила спинку стула, показала десять пальцев, не глядя на начальника.

Через три дня двадцать восьмого августа отбыл наш отряд. Я никому не сказала, что не улетаю с ними, полностью отстранилась от женщин, собирающихся на волю. Они в отличие от предыдущего отряда, выглядели бодрыми и счастливыми.

Погода в последние дни окончательно испортилась. Беспрестанно лил дождь. Всё стало влажным: подушка, одеяло, простыня, одежда. Я грелась в сауне почти каждый день, сидя в одиночестве после рабочего дня. Не хотелось никого видеть. Сияющие лица женщин для меня были ядом, который я, натыкаясь на них. Не замечать, не думать, отгородиться от всех защитной стеной, выдержать последние дни, улететь домой.

Прибыл новый отряд, вместе с ним вернулись два свиновода и мерзкие каши по утрам. Сдержанность и спокойствие — твердила как мантру, получая свою порцию, глядя на прыщавого сыночка, тщательно отводившего от меня глаза. Десять дней впроголодь я смогу выдержать. Впроголодь — это ерунда.

Садясь за работу, уставившись на иголку, пробивающую ткань, я ощущала, как она, не останавливаясь, каждым ударом бьёт в сердце. Убивает меня.

Тридцатого августа, отработав день как в тумане, я связала между собой две простыни, засунула их в пакет и, выйдя из общежития, поплелась в дальний угол колонии. Привязав простыни к одному из штырей, огораживающих яму, спустилась по самодельной верёвке вниз. Я больше не могла выносить эту боль, мне нужна была хоть капля анестезии. Прилипнув взглядом к трещине, я просила помочь, избавить меня от страданий. В бездне таилась могучая сила, которой мне сейчас так недоставало.

Привалившись к стенке, закрыв глаза, я просила помощи. Яма не отпускала меня и не давала ответ. Простояв около часа, я замёрзла. Сколько можно сходить с ума и придумывать то, чего нет.

Ухватившись за простыню, я стала подтягиваться, упираясь ногами в земляную стенку. Некстати всплыли детские страхи. Руки ослабли, кроссовки скользили по влажной глинистой земле. Несколько нервных попыток отняли все силы, и я решила успокоиться. В этой яме я провела три самых страшных дня своей жизни, неужели сегодняшняя неудача испугает меня?

Сегодня туман не заполнил яму белесым молоком, на небе высветилась круглая, огромная, жёлтая луна. Когда она переместилась в центр небосвода, в яму молча спрыгнул полковник, до чёртиков напугав меня. Как он смог беззвучно приблизиться ко мне?

— Ты опять не явилась к отбою.

Мгновенное облегчение сменилось опустошением. Быть паинькой, незаметной трудолюбивой пчёлкой не получилось. Стало безразлично, что опять накажут. У меня не было сил сопротивляться, хотя, что делать в подобной ситуации, я знала. Меня всегда спасала приниженность и покаяние,