Оружие в его руках 2 - Osolio Страница 38

— Мы поняли, что совершили ошибку. И, как только выйдем отсюда, обязательно исправим. — В словах Стефано слышалась угроза. Что он сделает с девушкой, если выйдет?

Вдруг раздался крик. Громкий бас разнесся по всему участку, когда двое сильных полицейских заломами руки моему отцу. Рядом с ним стоял офицер ФБР, держащий в руках толстую пачку бумаг.

Дежурный, кивнув данному ему указанию офицера, подошёл к нашей камере и открыл ее. Стефано вышел, и я тоже уже порывался выбраться из этой грязной конуры, как перед моим носом снова оказались прутья. Щелчок.

— Как это понимать?!

— Стефано Россини, с вас снимают все обвинения. А вы, — голос офицера был грубый, слова получались рваными, на предохраним, — Ромеро Россини, обвиняетесь в производстве и сбыте наркотиков. Так же, на барже, доставленной в Нью-Йорк были найдены три девушки, родом из Италии. Ко всему этому вы обвиняетесь ещё и в работорговстве.

— Как это понимать? — Повторил я свой вопрос. Но ответил мне мой брат, шепотом отчеканивая каждое слово, находясь в нескольких сантиметрах от моего лица.

— Все просто: подписи на всех документах были ваши. Как удобно, неправда ли?

— Мелкий слизняк! — Выплюнул я, ухватив его за воротник рубашки. — Ты с самого начала… — Договорить мне не дали. Тот самый дежурный ударил по моим рукам, заставляя меня отпрянуть.

Отца увели в комнату для допроса. Льюис последовал за ним. Так на мгновение мы остались вдвоём с братом.

— Когда тебе не оставляют выбора, приходится прибегать к крайним мерам.

— О каком выборе идёт речь?

— Спроси у своей жены, когда они принесёт тебе вещи. Уверен, есть есть о чем тебе рассказать.

Спросить мне удалось только на следующий день, когда Лиз приехала вместе со своим отцом в это чёртово отделение полиции. Я весь уже пропах этим смрадом, щетина отростала, а во рту было чувство, словно нагадили кошки.

Увидев ее я поморщился.

— Как же так? — Она пустила скупую слезу, создавая вид заботливой жены. Но вместо неё я хотел видеть перед собой невинное личико Андреа. В свои двадцать с копейками она была по-детски мила. Одни глаза смотрели на меня с мудростью прошедших четырёх лет жизни с моим братом.

— Воля случая. — Безразлично ответил я, глядя на ее надутое и перетянутое кожу пластикой. Смотреть на неё было противно, и я теперь поверить не мог в то, что когда-то делил с ней кровать. Впрочем, я никогда не смотрел на ее лицо.

— Если бы ты не трахался с этой шкурой, — зло бросала свой яд жена. — Ты был бы дома.

— Если бы не был в постели с Андреа тогда, то был бы потом. Того, что случилось не изменить. Я же не тыкаю пальцем в тебя за то, что ты скакала на моем брате, как на механическом быке?

— Радео со Стефано — плата за молчание. Знаешь, когда тебе светит пожизненное и ты не сможешь выбраться и отомстить мне, я могу выдать одну страшную тайну. — Ее голос стал тихим и нежным, словно она рассказывала сказку мне, словно малышу, на ночь.

— О чем ты? — Я прищурился, резко почувствовав нехватку никотина в своей крови. Руки чесались размазать ее лицо по бетонному полу.

— Твой брат — гей, Луи. У него роман с моим братом. Я молчала ради Александро, но а секс со Стефано… — Она ухмыльнулась. — Просто приятный бонус.

— Какая же ты дрянь, — мой голос был хриплым, когда я процедил эти слова сквозь зубы. — Думаешь, я поверю в эту чепуху?

— Хочешь, верь, хочешь, нет. — Она продолжала елейно улыбаться. Потом она бросила пакет прямо перед прутьями, разделяющими нас. — Твои пожитки.

Когда моя жена ушла, я почувствовал рвотный привкус от сказанных ею слов. Насколько нужно быть глупой, чтобы придумать такую идиотскую отмазку. Она спала с моим братом, потому что Андреа не подпускала к себе Стефано. Все просто. Любому здоровому мужику нужен выброс спермотоксикоза.

В голове не могли сложиться мысли воедино: Андреа и ее предательство, Стефано и его якобы другая ориентация и его убийственно спокойное поведение. Его брошенные мне фразы о крайних мерах, слова Лиз о его романе с Александро. Нет, такого не могло произойти! Несмотря на всю инфантильную натуру моего брата, он был и оставался мужиком. В нашей семье никогда не было такого уродства, не потому что это чревато убийством, а потому что нас всех воспитывали в одинаковых условиях, нам прививали одни и те же традиции.

Мы, словно курицы в инкубаторе, все под один прототип.

Боль, пронзившая мою голову не утихала. Я чувствовал нужду в сигаретах, чувствовал, как от переживаний тряслось мое тело, как сердце было готово выпрыгнуть из груди. Мне не было страшно, — мне было чертовски обидно. Не за отца. За себя.

Я всю жизнь был предан отцу и его делу, но его манера вести дела всегда ставилась под сомнение. Он слишком жесток, в отличие от меня. Но, может, настоящий Капо должен быть таким. Самый пик, когда я отдалился от отца ещё больше, произошел несколько лет назад. Я заставал злого отца за экзекуцией над Андреа, видел, как тот срывает весь свой гнев на маленькой и беззащитной девочкой. Видел и ненавидел. Ненавидел отца за жестокость, ненавидел Хьюго за бездействие, и ненавидел себя и брата за то, что мы не можем уберечь такое крохотное создание. Раньше маленькая Андреа меня смешила, а сейчас она вызывает восхищение. Эта девушка вытерпела столько зла ото всех, включая собственного отца, который буквально подложил ее под моего брата. Она выстояла, поросла иголками для всех, кроме братьев Россини. Почему я не попал под прицел? Меня тешит надежда, что просто я ей нравился, а не то, что она меня боится.

Возможно, раньше она боялась, но сейчас, помня ее нежные руки на своей шее, ее ласковые поцелуи и горячий шёпот, когда наши тела соприкасались в головокружительном танце, я знал, что она не боится. Она желала меня точно так же, как я желал эту девочку «нельзя».

Я сходил с ума. Чем дольше мое пребывание в неведении продолжалось, тем сильнее петля затягивалась на шее. Я ненавидел всех. И на пятый день я стал ненавидеть не только родных, но и Андреа. Я ненавидел себя, что не уследил, отпустил эту птичку, которая попала в руки к дьяволу. Ненавидел не знать, где она сейчас, и что мог сотворить с ней мой брат. Страх, боль, ненависть… Удивительно, сколько чувств может испытывать человек, находясь в заточении несколько дней.

Однажды ко мне