Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1990 год Страница 4

...Нам достаточно было услышать голос Игоря Витальевича, чтобы понять, в каком он настроении.

— Милые дамы,— обращался он к нам, и это означало, что он в добром расположении духа.

— Девицы! Милочки! — мы поеживались от его саркастического тона, сознавая, что сделали что-то не так.

— Предатели! Вы предаете музей!— гремел он, когда кто-нибудь из ценных работников хотел уходить с работы. Он был очень вспыльчив, но отходчив.

Иногда его голос становился тихим, вкрадчивым, и нам казалось, что над головой у него вырастает нимб. Это означало, что ему очень хотелось заполучить какую-либо вещь... «Это бы музею не помешало»,— скромно говорил он.

...Трудился он по 16—18 часов в сутки. За долгие годы — ни одного отпуска для отдыха, только длительные поездки для сбора вещей и картин. Игорь Витальевич практически жил в музее. Дважды отдавал квартиры, которые ему предоставляли, своим сотрудникам. Любил ходить по музею рано утром, восхищался: «Смотрите, как играют краски на полотнах при утреннем освещении...»

...В музее он нередко и печи топил, и экспонаты чистил. Зарплата его обычно лежала в столе, все это знали. Он говорил: «Берите, если нужно». Музей покупал его полотна и акварели, и вырученные деньги Савицкий пускал на ремонт или заказывал рамы для картин.

...Когда Игорь Витальевич лежал в больнице в Нукусе (он был очень больным человеком), мы ему графику ящиками носили: он делал опись листов.

...За глаза мы звали его «Боженькой». Он знал свое прозвище и, похоже, был доволен. Нам казалось, что он может все. Было в нем какое-то детское неприятие препятствий. Все, что задумывал, ему удавалось. И в какие ведь времена!

Слушая коллег Савицкого, я подумала: а может, он уехал из Москвы не только потому, что полюбил искусство Каракалпакии и ее природу? Может, он бежал из Москвы, подальше от «шариковых», управлявших культурой, чтобы, скрывшись за рамками национального искусства, иметь возможность действовать самостоятельно? Ведь не случайно Савицкий говорил: «Никогда в другом месте и в другое время я не создал бы такой музей...»

Мариника дала мне посмотреть книгу Савицкого, изданную в Ташкенте за год до открытия музея. Называлась она «Прикладное искусство каракалпаков. Резьба по дереву».

Как внимательно и, я бы сказала, осторожно входил он в неведомую ему ранее область — чужую культуру. В книге впервые опубликовано более пятисот орнаментальных композиций, приложен словарь терминов, из которого я, к примеру, узнала породы деревьев, растущих на территории Каракалпакии, и их названия на каракалпакском языке; наухан —: шелковица, согит — ива амударьинская, карагай — сосна и так далее. И очень о многом говорят пестрящие на страницах сноски типа: «Баймурат Жусупов (р. 1889 г.) из рода Ктай аралбай — потомственный резчик по дереву, плотник, делает юрты. Проживает в лесхозе Ходжейлинского района». Скольких же мастеров выявил, обошел и записал Савицкий! Его интересовала не только технология работы плотника (профессии резчика как таковой в Каракалпакии не было — резьбой занимался плотник, который умел делать из дерева все), но и детали быта, жизни мастера. Вот, например, строки из патии — наставления, которые произносил мастер на праздничном тое в честь окончания обучения ученика: «Ты был моим учеником, а теперь должен быть хорошим мастером. Делай все, что заказывают, и дорого не бери. Если сделаешь хорошо, придут еще. Счастливого пути!»

За каждой строкой книги Савицкого, несмотря на ее научную сдержанность, виделся мне его характер, его сущность. Ни малейшего чувства превосходства по отношению к другому народу. Глубочайшая порядочность, честность. И ощутимое желание — восстановить традиции народа, продлить его линию жизни.

...Еще не так давно жил в Нукусе старик Олимпиев. Его так и звали — Олимпиев. Только по фамилии. Он любил цветы, много клумб разбил в городе. Савицкий был одним из немногих, кто водил дружбу со стариком. Другие, верно, опасались: бывший царский генерал все-таки, как говорила молва. Я вспомнила об этом человеке, размышляя о тех традициях подвижничества, которыми славились многие русские, пришедшие в Среднюю Азию в прошлом веке, и которые, безусловно, унаследовал Савицкий.

Среди тех людей были и генералы, и солдаты, военные топографы и лесоводы, учителя, врачи, естествоиспытатели. Не буду называть известных фамилий, а неизвестные уже канули в вечность... Приведу лишь одну: художник и литератор Н. Каразин. В 80-х годах прошлого столетия он путешествовал по Каракалпакии и оставил рисунки — первые свидетельства трудной жизни ее народа. Эти русские люди в отличие от господ-ташкентцев, своих братьев по крови, стремились понять местные устои и никогда не применяли насилие, пытаясь изменить их. Они помнили, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Они просто делали разные полезные для этой земли дела, закладывая тем самым основы настоящей дружбы. Как делал это и Савицкий.

...Сухощавое лицо, высокий открытый лоб, глубокие глазницы — лицо человека, погруженного в размышления; и в то же время чувствуются энергия, воля, даже, я бы сказала, фанатизм. Конечно, в этом скульптурном портрете Дамир Рузыбаев выразил не только свое личное отношение к Савицкому.

В Нукусе, на улице Джуманазарова, в небольшом одноэтажном доме живет другой скульптор — Дарибай Турениязов. Три с лишним десятка лет назад, когда он встретился с Савицким в Каракалпакском филиале Академии наук (кстати, Дарибай и сейчас там работает — завхозом, чтобы иметь возможность ездить в экспедиции за материалом), это был никому не известный молодой человек, о котором знали лишь, что он режет из дерева игрушки и дарит их друзьям.

Савицкий заметил талант Турениязова.

— Игорь Витальевич приходил в этот дом раза два в неделю,— рассказывал мне Дарибай,— сидел подолгу, расспрашивал, что я делаю, советовал не разбазаривать свои вещи на сторону. Наш музей купит, говорил он, не беспокойся...

Так стараниями Савицкого в нукусском музее были собраны многие работы Дарибая Турениязова, по которым видно, как росло его мастерство: «Птица Сирин» (она стала эмблемой музея), «Каракалпак в шапке шугурме», «Полдник» — фигура девушки с кувшином, «Маслобойка» и другие. В «Маслобойке» мастер использовал обыкновенную маслобойку каракалпаков, нанеся на ее стенки рельефные человеческие лица.

— Савицкий говорил мне: не отрывайся от жизни своего народа, ты силен этим...

Мы сидим с Дарибаем в его доме, в большой проходной комнате, возле низкого стола, за пиалами с чаем. Комната эта — то ли гостиная, то ли кухня — здесь же плита, холодильник; то ли мастерская: вдоль стены тянутся полки со скульптурами и заготовками, тут же рабочий стол мастера. Туда-сюда ходят сыновья Дарибая и его молодые невестки с детьми. Узнаю, что в этом домике из трех комнат живет... 18 человек! Дарибай показывает толстую папку со всеми справками: письмами и ответами-отписками.

— Савицкий бы помог...— вздыхает он.— Неужели мне не увидеть своей мастерской?! Вот только в экспедициях, на просторе, человеком себя ощущаю...

Дарибай снял с полки фигурку девушки. Скульптура была выполнена из твердого красноватого дерева, лицо — инкрустация из кости. Мастер говорит, что фигурка вырезана из джузгуна, дерево это крепкое и редкое, растет в пустыне, у старых колодцев, рядом с саксаулом; режет он и из корней урюка и туранги, из древесины чинара и мягкого тополя. А недавно привез из экспедиции тяжелый кусок песчаника и вот вырезал небольшую композицию «Арал»: над волной взмыл орел, в глубине плывет сом. Они словно говорят друг с другом, плачут о судьбе моря и своей собственной...

— Природу нельзя насиловать ни в большом, ни в малом,— размышляет мастер.— Вот и я — долго к каждому корню присматриваюсь, что природа подскажет, то и делаю. Так и Савицкий говорил...

Подобно Турениязову многие молодые каракалпакские художники и скульпторы тянулись к Савицкому. Один из них — Жоллыбай Изентаев, нынешний председатель правления Союза художников Каракалпакии, рассказывал мне о семинарах Игоря Витальевича.

— Развесит ковры — казахские, туркменские, каракалпакские — и велит сравнивать. Орнамент. Колорит. Ритм. Мы порой не различали, чьи это ковры. Савицкий сердился: «Плохо знаете свои традиции!» — «Но я родился в юрте!» — «Может, и родился, да смотрел плохо!»

Музей в первые годы своего существования был тем центром, где — в жарких спорах и обсуждениях — рождалось современное искусство каракалпаков.

Савицкий приближался к главному делу своей жизни. И побудительным моментом вновь стало желание спасти истинное искусство и помочь народу, с которым свела его судьба. А в те же самые годы господа-ташкентцы («право обуздывать, право свободно простирать руками вперед»— вот их единственный «талант») строили на берегу Арала дачи, которые кажутся ныне миражами: море отступило, и здания стоят посреди пустыни...