Журнал «Если» - «Если», 2012 № 12 Страница 4

Андреа вгляделась в воинственные черты посла, выискивая признаки двуличия, но ничего такого не нашла.

— И я должна поверить, будто вы пытаетесь меня уберечь?

— Да верь ты во что хочешь, мне на это наплевать. Просто здесь твоя репутация — твой враг.

— К сожалению, — взяла Андреа ледяной тон, — куда бы я ни направилась, репутация всегда со мной. Начну из-за нее прятаться от проблем — не смогу по утрам вставать с койки.

Вальсик смотрела на нее несколько секунд и при этом барабанила по столу. Дробь повторилась несколько раз и закончилась особенно громко.

— А вот скажи, Андреа, почему ты по утрам встаешь с койки? Уж точно не ради удовольствия пообщаться с другими людьми.

— Потому что работать нужно. И никакому риску я свою работу не подвергаю.

Вальсик помолчала, отстукивая.

— Тебе еще надо многому научиться. Например, профессиональной беспристрастности… Ладно, сама все поймешь, когда припрет. Мы закончили.

Очень хотелось оставить за собой последнее слово, но любой из полудюжины вариантов завершения разговора показался вдруг неуместным. И вообще, зачем напрашиваться на неприятности? Это никак не поможет Андреа, заблудившейся на минном поле, имя которому — общение с себе подобными. И бродить ей по этому полю, наверное, до конца дней.

Выдержав паузу, она резко кивнула, и это могло означать что угодно.

В ответ Андреа получила ненавистный сочувственный кивок, но приняла его молча, поскольку он означал также разрешение удалиться.

Прежде чем инспектировать жилище, построенное зиннами для своего нового приобретения, советнику Корт не помешало бы выспаться. Но сон никак не шел, ее разбирало беспокойство. И не только совесть дипломата, каким-то непонятным для него образом поставившего под угрозу важнейшее торговое соглашение, была тому причиной.

Устав бороться с бессоницей, она без всякой на то необходимости пошла взглянуть на заключенного.

Уже не один десяток лет стоит в Чистом Доме здание посольства Конфедерации. Его строительство началось после того, как дипкорпус вступил в переговоры с зиннами насчет запрещенных к продаже технологий, но до того, как местные проявили загадочный интерес к кровожадным представителям человеческого рода. Вот и пришлось оборудовать тюрьму для одинокого узника, переделав для этого типовой посольский бальный зал. Оттуда убрали всю мебель, все декорации. Для Фарра отвели узкую полосу пола у стены напротив входа, разместив там, помимо койки, душевую кабинку, умывальник и унитаз. Необходимый минимум жизненного пространства имел четкие границы, отмеченные красными линиями. Остальная часть этой половины огромного зала служила прогулочной территорией — по ней, совершенно пустой, арестант мог день-деньской нарезать круги. Но ему не дозволялось переступать за черную линию, что пересекала танцпол ровно посередке. Хоть шажок дальше — и в мозгу свирепо ужалит наноимплантат. Еще одна черта на десять шагов ближе к выходу сулила мгновенную потерю сознания.

Редкий заключенный удостаивался столь совершенной охраны. Но даже такие меры не сделали узника безобидным. Куда там! Всякий страж ненавидел Фарра до зубовного скрежета и мечтал о привилегии быть палачом на его казни. Здесь, как и в безвестной тюрьме на безвестной планете, где прежде Фарр тянул срок, он всеми доступными способами давал понять: любое примиренчество с режимом содержания для него равнозначно позорной капитуляции. И один из этих способов — меткое швыряние экскрементами.

В ходе инструктажа Вальсик призналась, что побывала под таким обстрелом дважды. Поэтому свое знакомство с подопечным Андреа начала круто: попробуешь запустить в меня какашкой — сам окажешься по уши в дерьме.

На предфинальной стадии переговоров, пока согласовывались условия непосредственной передачи заключенного, тот не раз был вынужден практически безвылазно жить на полоске пола чуть шире койки, передвигаться между нею и туалетом удавалось с трудом. Но то было наказание за проступки. Теперь же Фарр имел в своем распоряжении достаточно пространства — заслужил хорошим поведением. Иными словами, был злокозненным и неуправляемым, а стал всего лишь несносным.

Слишком строго судить его за это Корт не могла. Сама в подростковом возрасте, когда маялась взаперти, не отличалась ангельским нравом. Для чего строятся тюрьмы? И в прямом, и в переносном смысле для того, чтобы кто-то сиднем сидел в четырех стенах. Но будь ты хоть человек, хоть инопланетянин, законопослушный гражданин или убежденный преступник, несвобода есть несвобода, и твоя вольнолюбивая натура обязательно взбунтуется против нее. Если заключенный не может добиться уважения к себе, иначе как превратив свое общение с охранником в пытку для последнего, такому способу обязательно найдется применение.

Но на этом симпатии Андреа к Саймону Фарру и заканчивались.

Потому что он был ничтожеством.

На своем веку, пока не попался в руки правосудия, этот тип побывал вором, насильником, вымогателем, садистом, серийным убийцей. Но даже самые мерзейшие из его преступлений не стали знаменитыми. Наверное, Корт смогла бы понять (хоть и не одобрить) желание зиннов посадить злодея в клетку, будь он действительно выдающимся извергом, вроде упомянутых Первой Данью Данневада и Магрисона, которые олицетворяли худшие пороки рода человеческого. Но большинство своих грязных дел Фарр обтяпал в манере заурядного, пусть и крайне рьяного головореза, причем даже не по собственной инициативе: он выполнял заказы преступного синдиката в своем захолустье, и злодеяния эти мало отличались друг от друга. Небось удивился не на шутку, когда зинны выбрали его из тысяч лютых душегубов, опрошенных ими к тому времени во всем Конфедеративном космосе.

А может, и не удивился. Такой человек, как Фарр, живет в центре своей вселенной, и предложение зиннов — долгожданное доказательство того, что сладкая вера в собственную исключительность вовсе не бредовый морок.

У входа в бальный зал Андреа задержали надзиратели. Пока она ставила требуемую подпись, тот, что слева, аж попятился. Надо же, оказывается, репутация Андреа Корт пугает охранников самого Саймона Фарра.

— Ну, и как он тут живет-поживает?

Охранник справа, худой, бледный и в свою работу явно не влюбленный, пожал плечами:

— Да кого это волнует?

— Вас должно волновать, уважаемый. Когда сторожишь опасного зверя, полезно следить за переменами в его настроении.

— А если у него настроение без перемен? Только злобное и агрессивное?

— На это я отвечу, что вы попросту невнимательны. Узкий эмоциональный спектр все-таки остается эмоциональным спектром.

Надзиратель слева, до сего момента брезгливо крививший рот, вдруг ухмыльнулся. И не было в этой ухмылке ничего недоброго, хотя на вид она мало отличалась от прежней мины. Он пригладил ладонью редкие светлые волосы и сказал:

— Ага, советник, я вас понял. Часа два назад говорил с ним, так он был без самой малости вежливым. Правда, и хамства подпускал, но мне сдается, больше по привычке. Да что там, он вел себя как нормальный человек, насколько это возможно для законченного подонка.

— Ну, спасибо, — кивнула Корт. — Теперь мне будет проще.

Она вошла в бальный зал и остановилась как раз у «линии отключения»; такая дистанция считалась предельно допустимой для общения с арестантом.

— Саймон!

По ночам Фарр спал мало, предпочитая в течение дня вздремнуть два-три раза по паре часов. Сейчас он прохаживался кругами невдалеке от койки.

При появлении Корт двинулся навстречу, остановившись на минимальном безопасном для него расстоянии: еще на волосок вперед — и сработает имплантат.

— Советник? Что привело такую красавицу в мое убогое обиталище? Да еще в столь неудобный час?

Это был тот самый человек, чей портрет Андреа видела в кабинете Вальсик. Только постарел на тринадцать лет и потолстел. Ничего садистского в его облике не выказывалось, разве что ухмылочка допускала негативную трактовку. Однако Андреа убедилась на личном опыте, что самые худшие из нас так и норовят схорониться под ангельской внешностью.

Да если на то пошло, сколько раз она слышала комплименты насчет своего милого личика?

— Просто захотелось вдруг на вас посмотреть.

У Фарра дрогнули губы.

— Это всегда пожалуйста. Переходите черту и разглядывайте меня во всех подробностях.

— Ага, чтобы прикончить вас в порядке самообороны? Такого зла я своей карьере не желаю.

Он захихикал:

— Нравится вас слушать, честное слово! Но насчет самообороны — это уж вы загнули. Захочу — пополам разорву и даже не вспотею.

— Вот только каждая моя половина запросто сможет вас прикончить. Еще одна дурацкая угроза, и я уйду восвояси, а наш вопрос останется нерешенным. Мистер Фарр, я ведь уже говорила, что нисколько вас не боюсь. Даже будь вы в полном расцвете физических сил, я бы как-нибудь с вами справилась. И не таких лопала на завтрак. Но я здесь не ради этого. Советую быть повежливее со своим адвокатом, это в ваших интересах.