Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1977 год Страница 4

В Дархане, в просторном, но уже тесно «обжитом» теперь клубе — Музей трудовой славы. С далеких дней 1962 года хранятся здесь увеличенные любительские фотографии первых колышков и первых строителей, первых палаток и первых проектов. Он очень «немузеен», этот музей, потому что переполнен проектами и перспективами. Видно, как трудно врастали в степную долину дарханские предприятия и улицы. И кому-то едва верилось, что будут казаться всегдашними предприятия и школы, и ребятишки — урожденные дарханцы — и поселки при станциях железной дороги ,— каждый своего, но обязательно ясного цвета.

И жизнь Эрдэнэта, Третьего города, намечена была здесь. Тогда вся страна работала «на Дархан». Теперь вся Монголия, и Дархан прежде всего, работает «на Эрдэнэт».

Пришел его час.

...По эрдэнэтской улице парнишка тащит две распластанные бараньи тушки. Несут из магазинчика молоко и кумыс во внушительных бидонах: семьи здесь по десять-двенадцать человек.

Взбодрив улицу, нежащуюся на неярком солнцепеке, дробным топотом, замер одержанный всадником конек.

Человек ловко, петлей, накинул на столбик ременную уздечку, вошел, поправляя лисью шапку, в двери магазинчика.

Синькой подкрашенные стены, по ним полки. Пудреницы и транзисторы, ткани и посуда, книги и статуэтки. Обычный магазин обычного рабочего поселка, где товар не залеживается, где кримплен так же популярен, как магнитофонная пленка. И необычный тем, что кажется всегдашним, как и этот первый из четырех микрорайонов города Эрдэнэта.

Человек в лисьей шапке, завернув в кусок шелка электробритву и носки, упаковал их в переметную суму. Крепкие валенки его воткнулись в стремена, и, нетронутый камчой, конек наметом ушел в степное марево...

М. Кондратьева, наш спец. корр.

Зеленые кочевники

В желто-коричневых изгибах волн плывут странные мохнатые травинки, щеточки веток, узкие лезвия папоротников и тычинки неведомых цветов. Среди них в вечном полете вытянулось такое знакомое комариное тельце. Янтарные волны, мягко катящиеся в увеличительном стекле, выносят через миллионы лет очевидцев недоступного нам прошлого.

А рядом — их живые современники, процветающие в полярных широтах и тропиках. Сквозь толщу лет проросли они зелеными ростками в наши дни.

...Пути каких только трав и деревьев не перекрещиваются на Аптекарском острове, где в 1730 году было положено начало Ботаническому саду. Сейчас здесь тысячи тропических растений подпирают стеклянное небо оранжереи, придавленное дождливыми ленинградскими облаками. Из всех уголков земного шара везут экспедиции Ботанического института семена и растения: желтый кустик неуропогона антарктического — с острова Кинг-Джордж, хвойная араукария — предшественница этого антарктического лишайника, отступившая под натиском льдов в Бразилию, — ее везли через океан годовалым сеянцем в нимбе-зонтике веточек. С Малых Зондских островов — плод Баррингтонии, из Ливийской пустыни привезен черный кулачок Иерихонской розы. Вырванная из земли, заброшенная ветром за десятки километров, она всегда упорно ждет своего часа, чтобы брызнуть семенами под живительным дождем...

Иерихонская роза

Скалы обрывались серой стеной прямо в синеву моря. Бочанцев стоял на высоте, подставив разгоряченное лицо дыханию водного простора. Сильно саднили исцарапанные камнем руки. Правы оказались египтяне: триста метров он карабкался по безжизненному известняку — ни одной травинки. Только кое-где у берега встречались стелющиеся по скалам кусты. Но и они, казалось, ощупью искали живительную влагу, раздвигая камень мощными корнями.

Припекало изрядно, на зубах скрипела пыль, стало еще острее желание погрузиться в прохладную морскую голубизну, Бочанцев начал быстро спускаться к берегу. Удобнее всего было купаться в крошечной бухточке. Рифы, окружавшие ее, успокаивали волну и, кажется, были защитой от акул. Виктор Петрович отплыл от берега и неглубоко нырнул. В чистой синеве вначале смутно, а затем четко и ярко проступили коралловые цветы. Под руками беззаботно мельтешили полосатые рыбешки.

Море лежало чистое, спокойное, оно, словно живое, переливалось голубым и зеленым, смыкаясь вдали с синевой неба. На берегу было безлюдно. Кончились скалы, потянулась песчаная полоса. Вдруг Бочанцев изумленно остановился, не веря своим глазам. Мангры! Здесь! Он только читал о них. Когда-то мангровые заросли заходили далеко на север. При строительстве подземки в Лондоне вырыли ископаемые остатки мангровых. А тут — у Красного моря — самые края ареала. Скинув ботинки, Бочанцев прямо в брюках нетерпеливо пошел по воде. Кустарник поднимался на голых корнях метра на два, он был чахловат, но все же это были живые заросли.

Бочанцев вышел на берег, обжигая ноги в желто-красном песке... Как-то из Александрии он ездил на мыс Эль-Канаис, к дворцу бывшего короля Фарука. Недалеко оттуда на морском берегу был мельчайший, белейший песок. Казалось даже, что финиковые пальмы росли из снега. Стройные, красивые, они вытянулись вдоль всего побережья. Слегка наклонив стволы, пальмы цепко держались сильными корнями в сыром песке, роняя иногда в воду плоды.

Теперь на холме, в королевской загородной вилле помещается опытная станция Института пустынь. Институт подчиняется Департаменту пустынь, который и пригласил уже бывавшего в Египте доктора биологических наук Виктора Петровича Бочанцева помочь в работе. Это для египтян было смелым шагом, потому что они в основном ориентировались в исследовательской работе на ученых США, Австралии.

До виллы Фарука было удобно добираться: к ней когда-то проложили шоссе. Провели в свое время и водопровод, но он не мог напоить всех жаждущих в пустыне. Желая напиться, каждый бедуин, странствующий в этих местах, считал своим долгом прострелить трубу и таким способом добыть немного воды...

Выехав ранним утром с королевской виллы, «газик» с Бочанцевым и его египетскими коллегами повернул в сторону Ливийской пустыни. Начала тускнеть пышная зелень, замирала жизнь. На одной из остановок встретилось последнее живое существо: под камень нырнула ящерица. Этого маленького дракона с роговым гребнем на спине пытались вытащить из укрытия петлей. Подошел, приглашая продолжить путь, шофер-араб Мохаммед. Он взял ящерку в руки, улыбнулся и положил за пазуху. Для него это было, вероятно, весьма симпатичное существо.

Началась Ливийская пустыня — плоская, каменистая, песчаная поверхность, более желтая, чем красноватые пустыни Средней Азии. Дороги пустыни отмечались канистрами из-под бензина.

И вдруг они исчезли — Мохаммед сбился с пути. Солнце до этого било в глаза, а теперь припекало затылки. На щебнистой почве протекторы не оставляют следов. Пришлось намечать ориентиры — камушки, пригорочки — и выправлять путь.

Кочевые арабы в. пустыне чувствуют себя как дома. Однажды один из бедуинов вызвался проводником к Бочанцеву. Арабские шоферы лихо ездят по горным серпентинам, иногда чуть не переворачиваясь, мчатся по барханам. Поэтому никто вначале не удивился, когда передняя машина круто развернулась. Оказалось, проводник увидел впереди газелей, маленьких, грациозных козочек. Он вмиг схватил с сиденья винтовку, что-то выкрикнул и умчался. Караван сбился в кучу, люди посовещались, и вновь машины вытянулись в цепочку, но теперь уже в поисках проводника. А он тем временем крутился по такыру за газелями, которые, кстати говоря, могут нестись со скоростью до 60 километров. Наконец машина проводника снова пустилась в путь. Бедуин по невидимым для окружающих приметам моментально сориентировался. Караван двинулся за ним.

...«Газик», натужно ревя, шел через барханы, колеса увязали в песке. В глубине пустыни нет воды, исчезли насекомые и растения, тянулась желтоватая безводная территория. Жизнь только в зеленых островках. А как же добирались до оазисов в прежние времена? От дельты Нила до ближайшего оазиса — 300 километров. А ведь связь с оазисами была регулярной. Здесь даже возводили храмы. До сих пор в подземных помещениях краски сохранились чистыми и свежими... Как могли люди добираться на верблюдах, которым ходу до ближайшего оазиса дней десять? На такой срок воды не запасешься. А когда верблюдов в Египте еще не было? Некоторые ученые высказывают предположение, что оазисы, расположенные обычно во впадинах, вытягиваются в цепочку и обозначают древнее русло Нила...

Вдруг неожиданно под колесами «газика» замелькали оранжевые плоды, словно какой-то шутник рассыпал по пустыне апельсины. Это были горькие на вкус, как хина, дикие арбузы. Близилась впадина Каттара. На краю оазиса пропыленных, с обожженными лицами путников встретила, словно невиданная птица-феникс, финиковая пальма. Символ неугасающей жизни. Дающая жизнь. Ногами-распорками стоит в воде, а крона растрепанных листьев обращена к огню, к солнцу.